Раздел I. Методологическая рефлексия над наукой: функции и структура

Внутренняя форма слова, по Г. Г. Шпету, — языковая форма в ко­торой «живет» смысл, языковая форма, в которой смысл становится, выражается и понимается. Это форма, в которой осмысливается наш непосредственный опыт — предметная реальность, обозначенная внешней формой слова. Причем принципиально важно, что фикси­ровать и представлять человеку смыслы предметной реальности вну­тренняя форма слова может лишь в поле рефлексии, а сами смыслы могут закрепляться и становиться предметом умственных действий лишь в силовом, энергайном поле самосознания определенного культурно-исторического типа. А. А. Шиян замечает: «Внутренними формами слова Шпет также называет способ образования понятий, учитывающий, в отличие от формальной логики, конкретные ситуа­ции, события, отношения. Онтологическим основанием такого спо­соба образования понятий также является понимание действитель­ности как действительности нашего опыта. В соответствии с этим шпетовские внутренние формы слова не обладают всеобщностью, в отличие от формы языка 1умбольдта, а всегда конкретны и опреде­ляются, исходя из данной языковой ситуации, из практического контекста употребления слов»³. Необходимы, стало быть, соответ­ствующие культурно-исторические обстоятельства, определенный культурно-исторический контекст, в котором, благодаря рефлексив­ным усилиям, могут «оживать» внутренние формы слов.

Кстати, в лингвистике к идее внутренней формы обращаются сегод­ня главным образом для того, чтобы построить модели, объясняющие выбор слова, причем выбор, учитывающий релевантные парадигмати­ческие связи внутри языка, ориентированные на те или иные цели его использования. В частности, учитывая эту целевую контекстуальность, удается различить типы мотивации и связанные с ними парадигмати­ческие связи. Это путь к различению и построению типологий устано­вившихся в данном языке смысловых мотиваций, а стало быть — путь прояснения (объяснения) условий и норм выбора субъектом языковой деятельности тех или иных вариантов номинации: одно дело — кон­тексты бытового употребления языка, другое — художественного, тре­тье — заданные требованием логической системности. Лингвистику, однако, не интересует то обстоятельство, что удержание соответствую­щего контекста — художественного (поэтического) или познаватель­ного, — акт, предполагающий осознанную позицию говорящего, т. е. субъекта языковой деятельности, который осознает, для каких целей

3 Шиян а. А. Онтологические основания философии языка «позднего» Шпета // Густав Шпет и его философское наследие. У истоков структурализма и семиотики. М., 2009.

127

использует слово, и опирается на соответствующие парадигмы его вы­бора. По Г. Г. Шпету, слово имеет неопределенное значение лишь до тех пор, пока не ясна цель его употребления, как только цель опреде­лилась, значение становится единственным. Обращение к понятию «внутренняя форма слова» в методологии как раз и помогает уточнить условия единственности значения в научно-познавательной деятель­ности — условия внутриязыковые парадигматические (релевантные логические связи) и условия культурно-исторические, удерживающие познавательный контекст через осознание экзистенциально значимых целей познания, освященных и ориентированных культурой.

Г. Г. Шпет как методолог развивал по преимуществу феномено­логические и герменевтические идеи. К аналогичным идеям обра­щается и современная методология, причем отнюдь не только ме­тодология гуманитарных наук. Можно даже, пожалуй, сказать, что именно вокруг перспектив, сложностей и проблем, открываемых перед методологией этим идейным движением, вращается теперь современная эпистемологическая мысль. В этом плане ход мысли Г. Г. Шпета представляет для нас далеко не просто исторический интерес. Дело отнюдь не сводится к тому, что Г. Г. Шпет был од­ним из первых русских феноменологов — русских философов, об­ратившихся к идеям Э. Гуссерля. По крайней мере, не меньший интерес представляет для нас уникальный опыт его идейного дви­жения, приведший его к феноменолого-герменевтической мето­дологии. Ибо траектория его пути к этой методологии отлична от достаточно хорошо известных ныне траекторий, прочерченных философско-методологической рефлексией над наукой, от позити­вистской и неокантианской философии науки к постпозитивист­ской. И прежде всего потому, что он, в силу объективных причин, не находился внутри этих мощных интеллектуальных традиций, но оказался, так сказать, в позиции «вненаходимости». При этом «от­страненный» опыт Шпета не просто интересен, он актуален, ибо несет в себе возможность новых перспектив в исследовании ны­нешней методологической ситуации, позволяет по-новому посмо­треть на эту ситуацию. В этом современная методология науки, по моему убеждению, остро нуждается.

Но сначала своего рода интродукция. Известный отечественный специалист по феноменологии Виктор Молчанов как-то заметил по поводу «Логических исследований» Эдмунда Гуссерля: «В этом про­изведении обращение к опыту как предмету исследования и способу верификации делает возможным анализ, реальность поставленных проблем — возможность их критического обсуждения, язык, над которым не господствует терминология, — возможность обсуждать