Раздел I. Методологическая рефлексия над наукой: функции и структура

смотрим на процессы расслоения, протекающие сегодня в науке, т. е. учтем их культурно-экзистенциальное измерение, то ситуация сегодняшняя будет выглядеть куда менее оптимистично, чем это представляет Е. А. Мамчур. Во всяком случае, такой взгляд позво­ляет, например, задаться вопросом, а так ли уж обязательно гряду­щее информационное общество будет обществом знания и науки? И об этом сегодня задумываются уже многие исследователи.

Ситуация нарастания прикладных мотивов в науке привлек­ла мое внимание еще в начале 80-х гг. XX в., и оценивал я ее сна­чала примерно как Е. А. Мамчур. Потом — как A. JI. Никифоров. Философские же контуры этой проблемы я смог определить для себя лишь тогда, когда принял во внимание не только социально- экономический статус науки, но и ее экзистенциально-культурную значимость в рамках определенной культуры. Когда оценил степень «вписанности» научного познания в определенную культуру и его историческую уникальность, а стало быть, и историческую хруп­кость²⁷. Для себя я определил такой взгляд на научное познание как культурно-историческую эпистемологию.

Социологический срез обсуждения науки оставляет без внимания вопрос о ее культурных основаниях, о культурных механизмах, обеспе­чивающих ее необходимость, а стало быть, и проблему ее существова­ния в рамках данной культуры. С социологической точки зрения речь может идти лишь об оценках ее полезности для социума. Но ведь и полезность ее для социума осознавалась далеко не во всех культурах. Даже сегодня в нашем «диффузном мире» есть культурные регионы, где социумы совершенно не испытывают нужды в науке европейского образца. И хотя от плодов ее они не отказываются, они прекрасно жи­вут, удовлетворяя при этом любознательность свою способами далеко не научными. Вот почему, на мой взгляд, обсуждая саму возможность существования науки, мы не должны заслонять вопрос о ее культур­ных основаниях вопросом о ее материально-прагматической нуж­ности. В разных культурах разные прагматические потребности. Удо­влетворение бушменами повседневных прагматических потребностей отнюдь не предполагает развитие в их обществе наукоемких техноло­гий. A. JI. Никифоров отчасти это учитывает, когда говорит о том, что наука некогда существовала вне социума и лишь теперь, попав в его

²⁷ См.: Пружинин Б. И. Рациональность и историческое единство научного знания. М., 1986; Пружинин Б. И. Фундаментальная наука и прикладное исследование (к вопросу о социокультурных функциях знания // Наука в культуре. М., 1998; Пру­жинин Б. И. Прикладное и фундаментальное в этосе современной науки // Фило­софия науки. Вып. 11. Этос науки на рубеже веков / Отв. ред. JI. П. Киященко, Е. 3. Мирская. М., 2005.

95

поле зрения, утеряла невинность и чревата прагматизмом²⁸. Но все это звучит не очень убедительно. И дело даже не в том, что A. JI. Ники­форов несколько идеализирует социальное прошлое науки — ученым всегда приходилось считаться если не с экономическими требования­ми социума, то с различного рода этнокультурными, религиозными, идейными, наконец. Дело в абстрактной негативности его ссылки на те времена, когда наука не имела материально-прагматической цен­ности для социума и движима была чистым, бескорыстным любо­пытством. Впрочем, A JI. Никифоров непоследователен в этом плане. Он говорит о «непонимании», которое встречала «любознательность» ученых и прежде, т. е., пусть и неявно, он апеллирует к культуре, и эти апелляции делают его рассуждения концептуально весьма уязвимы­ми, но, с моей точки зрения, более «чувствительными» к сегодняшней реальности науки. Ибо деформирующие науку процессы, на которые указывает Никифоров, действительно разрушают экзистенциально­культурные механизмы, обеспечивающие ценностные ориентации ученых. Эти механизмы поддерживают научно-познавательную дея­тельность, ориентируют ученых на постоянное расширение сфе­ры знаемого, обеспечивают воспроизведение все новых генераций людей, желающих продолжать традицию познания мира «как он есть», воспитанных на соответствующей романтической литературе и пр. Разрушение этих механизмов деформирует саму суть науки как экзистенциально-культурного феномена. Конечно, и сегодня есть институты науки, есть ученые, есть успехи, есть плоды их работы. Но есть и процессы, причем нарастающие в последнее столетие, которые ведут к социальному разрушению этих экзистенциально-культурных механизмов. Об этом стоит подумать, и в любом случае стоит переве­сти этот вопрос в плоскость культуры.

А в этой плоскости вполне законен вопрос: не являются ли се­годняшние успехи науки результатом колоссальной культурной инерции, лишь инерции, которая иссякает буквально на наших глазах? Да простят меня за не очень корректную физическую ме­тафору, но вопрос в том, получают ли ученые сегодня новые куль­турные импульсы или наука движется по инерции, теряя сторонни­ков, готовых бескорыстно служить именно науке, ибо европейская культура утратила к ней (к себе) интерес. Наукой в этом случае еще интересуется социум, но настолько по-своему, настолько праг­матично, что деформирует саму ее культурную суть. В частности, инициирует куда более серьезные изменения в самой сути познава­

²⁸ Никифоров А. Л. Фундаментальная наука умирает? Дискуссия «Фундаментальная наука в XXI веке» // Вопросы философии. 2008. № 5. С. 58.