57

посредственно из достоверных опытных данных логическим (эли- минативная индукция) путем. Соответственно, научное открытие, познание чего-то нового, прежде неизвестного уже не может быть представлено как логический процесс. Поэтому его можно и даже нужно предоставить в полное распоряжение психологии, тогда как философско-методологическая рефлексия над знанием, избавив­шись от психологических наслоений, сможет, наконец, уберечь свою девственную логическую чистоту. Г. Рейхенбах полагал, что этого можно достичь, ужесточив различия соответствующих контек­стов формирования знания. И это действительно так. Но очевидно также, сколь далеко «философия науки» отошла в результате от реальности познавательных практик.

На одном полюсе познания мы получаем чисто логические процедуры (и чистую логику вместо методологии), на другом — субъективно-личностные, иррациональные процессы, вообще не поддающиеся никакому нормированию. Оценивая эту ситуацию, Н. С. Автономова замечает: «Выход эмпиризма — этого своео­бразного внутринаучного рационализма — за рамки узкого по­нимания эмпирического, за рамки внутринаучного рассмотрения факторов рациональности научного знания неизбежно приводит к дилемме рациональное — иррациональное, ибо порождает процессы иррационализации, релятивистского размывания кри­териев научного познания, столь строго, казалось бы, сфокуси­рованных в неопозитивистской программе обоснования науки. Очевидно, однако, что если “нелогичность” развития науки, вы­ход этого процесса за пределы собственно логических детер­минаций и критериев, стала синонимичной “нерациональности” развития науки, то это означало лишь, что узко понимаемая рациональность, рациональность как рассудочная упорядочен­ность готового ставшего знания, увидела в стихии исторических и социально-культурных взаимодействий, выступающих, по сути, как рациональная детерминация разумного, свой предел»³⁸. При попытке вернуться к реальности познания изнутри дилем­мы «рациональное — иррациональное» («контекст открытия — контекст обоснования») познавательная деятельность ученых в лучшем случае оказывается микстурой из элементов того и дру­гого, упорядочиваемой лишь благодаря действию внешних для познания обстоятельств. На прояснение такого рода культурно­исторических (т. е. абсолютно внешних собственно знанию о мире) обстоятельств и направила позднее свои усилия постпо-

38 Автономова н. С. Рассудок. Разум. Рациональность. М., 1988. С. 45—46.

Раздел I. Методологическая рефлексия над наукой: функции и структура

зитивистская философия науки, так же не выходящая за рамки этой дихотомии контекстов.

Но постпозитивистская «философия науки» с ее релятивизиру- ющим отнесением познания к социокультурным контекстам — это позднее. «Философия науки» первой трети прошлого столетия кон­центрируется на анализе стандартных обосновывающих процедур в языке науки, фактически ограничив сферу своей компетенции сло­жившимися в науке процедурами и стандартами «указания» слова на объект. Для целей, связанных, напомню, с оценкой сегодняш­него состояния методологии науки, интересно проследить, какие перспективы открывает перед философско-методологической реф­лексией над наукой такая концентрация методологии.

_Н

а логико-лингвистическом анализе процедур и стандар- тов обоснования знания методологическая рефлексия над наукой сконцентрировалась к началу XX в. К этому времени потребность в специальной и детализирующей разработке именно стандартов научно-познавательной

деятельности становится настоятельной. Теоретическая составляю- щая науки растет, уточняется, математизируется, и, главное, имен- но она теперь содержательно очерчивает, задает сферу познавае- мого. Научное знание теряет наглядность, приобретает все более абстрактный, специализированный, дисциплинарный характер и в то же время становится многоуровневым и «подвижным», а сама наука, научно-познавательная деятельность, все более и более те- ряет черты «свободной профессии» — ее коллективность упорядо- чивается, обретая черты типичного социального института.

Все эти процессы, естественно, потребовали от ученого соот­ветствующего рефлексивного контроля над коллективной, орга­низованной познавательной деятельностью. Ученые нуждались в более тонких формах общения, преодолевающих грубую институ- циональность, но язык традиционной философии с этими требо­ваниями не справлялся. Обеспечение этого контроля средствами логико-лингвистического анализа языка науки и попыталась взять на себя позитивистская «философия науки». Анализируя научные достижения (научные тексты), она попыталась получить точное знание о стандартной логической структуре научного языка, о логи­ческом стандарте научного знания. Собственно методологическая цель ее усилий — разработать систему рациональных критериев для оценки и отбора научного знания, а когнитивная функция, которую принимает на себя ориентированная таким образом методология науки, — очистить науку от псевдонаучных, прежде всего метафизи­ческих, натурфилософских конструкций. Закончилась реализация

Раздел I. Методологическая рефлексия над наукой: функции и структура

этой программы, как известно, «крахом» позитивистской «филосо­фии науки» и утверждением на ее месте постпозитивистской «фи­лософии науки». Я, однако, хочу еще раз вернуться к этому сюжету, поскольку, мне кажется, и в этом «крахе», в повороте философии науки к постпозитивистским идеям отнюдь не все прояснено.

Вообще говоря, уже начиная с Нового времени, мы можем опре­деленно говорить о проблематике, позднее образовавшей стержень «философии науки». Ее можно обнаружить в работах Ф. Бэкона, Р. Декарта, Г. В. фон Лейбница, Ж. J1. Д’Аламбера, Д. Дидро, И. Канта, И. Г. Фихте, Г. В. Ф. Гегеля, позже — Б. Больцано. Сам термин «фило­софия науки» (Wissenschaftstheorie) впервые появился в работе Е. Дю­ринга «Логика и философия науки» (Лейпциг, 1878). Хотя намерение Дюринга построить философию науки как «не только преобразование, но и существенное расширения сферы логики» не было им реализо­вано. Собственная проблематика «философии науки» формируется в трудах У. Уэвелла, Дж. С. Милля, О. Конта, Г. Спенсера, Дж. Гершеля.

Возникновение «философии науки» непосредственно было связа­но с отчетливой постановкой нормативно-критической задачи — при­вести реальную научно-познавательную деятельность в соответствие с некоторым философско-методологическим идеалом познания. Но при этом, оценивая эпистемологический статус критической установки «фи­лософии науки», следует иметь в виду, что еще И. Кант, размышляя о характере научного познания, ставил этот вопрос, исходя из факта его реального существования, т. е. как вопрос об условиях, позволяющих науке существовать, делающих возможным существование того, что реально существует. К XX столетию никаких сомнений не вызывало, что наука как-то существует, что она состоялась, причем состоялась и в социокультурном плане, и в плане методологическом. Поэтому для претендующей на нормативно-критическую оценку науки «философии науки» речь к этому времени могла идти лишь о том, чтобы критически рассмотреть и рационализировать науку, исходя из образцов собствен­ного научного использования методов (хотя бы и рассмотренных мето­дологией в свете той или иной эпистемологической установки).

В «философии науки» речь шла об активном выполнении кри­териальных функций, о реализации методологических критико­очистительных программ преобразования науки, но программ, как бы продолжающих дело, которое реально и вполне успешно делает сама наука. «Философия науки» ни в коем случае не пре­тендовала на то, чтобы навязывать науке какие-либо методы научно-познавательной деятельности, исходя из общефилософских представлений о природе подлинного познания. При этом, правда,