Раздел III. Псевдонаука вчера и сегодня

может быть проявлена не только в знании, но и в опыте, направля­емом знанием, то есть эксперименте, позволяет Галилею мыслить иначе. Он задумывается над вопросом о возможности так изменить сам реальный объект, практически воздействовав на него, чтобы уже не нужно было изменять его модель, поскольку объект станет соответствовать ей. Именно на этом пути Галилей и достиг успеха. Следовательно, в отличие от опытов, которые проводили многие ученые и до Галилея, эксперимент предполагает, с одной стороны, вычленение в реальном объекте идеальной составляющей (при проецировании на реальный объект теории), а с другой — перевод техническим путем реального объекта в идеальное состояние, т. е. полностью отображаемое в теории»¹⁵. К последней особенности на­учного эксперимента и апеллирует утопия.

Коль скоро содержащийся в научно-технологических проектах момент утопии несет в себе лишь «положительный» потенциал, на­учное обоснование этих проектов может без ущерба для науки ис­пользовать идеальные конструкции как стимул для научного по­иска реальных практических усовершенствований. Существенно, однако, что полноценные, так сказать, «негативно-критические» утопические проекты обращаются в науке не к целостному массиву знаний и связанному с ним технологическому потенциалу, а лишь к тем его фрагментам, которые нужны для убеждения в несовершен­стве наличной реальности с целью ее полной замены утопической конструкцией. Это, между прочим, и есть тот пункт, где привлече­ние различных дисциплин для обоснования проекта оборачивает­ся разрушением методологических норм и деформацией научного знания. Авторитет науки оборачивается здесь против нее самой. Например, научные расчеты убедительно показывают, сколь из­быточно много (для хозяйственных нужд) воды в северных реках и сколь недостаточно в южных. И это научно подтвержденное несо­вершенство природы тем более подталкивает к действию, посколь­ку переброс стока северных рек на юг в принципе, хотя только в принципе, технологически возможен...

Но данном случае меня интересуют прежде всего не возмож­ные разрушительные последствия реализации утопий, а вопрос: как возможно широкое использование авторитета научного разума для целей, выводящих его за его же собственные имманентные гра­ницы? Очевидно, здесь возникает своеобразный резонансный эф­

¹⁵ Розин В. М. Философия техники: От египетских пирамид до виртуальных реаль­ностей. М., 2001. С. 132—134.

фект: наука, включаясь своим авторитетом в утопический проект, сама рискует превратиться в псевдонауку. Ибо исследователь тем самым берет на себя роль заказчика и полностью подчиняет себя требованиям реализации утопического заказа любыми средства­ми. Если помешать возникновению утопий методология не в силах (впрочем, этому процессу, наверное, помешать вообще невозмож­но), то во всяком случае методология может предостеречь науку от соблазна участия в этих попытках, продемонстрировав методоло­гические последствия такого участия.

Любой проект предполагает того, кого существующая действи­тельность не устраивает, — «заказчика». К нему и обращен проект. Исследователь же, опираясь на науку, на ее методы и достижения, фиксирует реальное положение дел и оценивает возможности, в этом положении заложенные (как позитивные, так и негативные). В результате работы исследователя-проектировщика, опирающе­гося на науку, заказ обретает четкие рациональные очертания, обе­спечивающие соотнесение желаемого результата и наличных воз­можностей, т. е. становится рационально и научно обоснованным. Но поскольку утопический проект выходит за границы не только наличного (как и всякий проект), но и возможного, он изменяет характер и мотивацию работы исследователя, проникающегося его целями. Каузальную зависимость в таком проекте заменяет идеаль­ное долженствование. Поэтому дрейф проекта в сторону утопии связан с подчинением исследования поиску средств для радикаль­ной трансформации действительности с целью воплощения в ней должного. В то же время происходит смещение центра тяжести мотивации исследования на эмоцию, на недовольство реально­стью. Надо стать до такой степени недовольным реальностью, что­бы искать способы ее трансформации любыми средствами. И са­мым первым и очевидным следствием этого смещения мотивации познания, культурная цель которого — получение нового знания, становится снятие всех внутринаучных границ — предметных и дисциплинарных. Это, конечно, расширяет сферу поиска средств воплощения утопии благодаря расширению области преобразуемо­го для достижения цели, но делает этот поиск и его научные осно­вания смутными. Я думаю, дело не в том, что утопия выводит ис­следование за границы возможного, главное, что она приобретает статус долженствования для субъекта исследования, подменяя ре­альные связи желаемыми, принимая «может быть допустимое» за существующее и т. д.

Негативные эмоции по отношению к миру, который не соответ­ствует желаемому, компенсируют отсутствующие звенья, связыва­