Раздел III. Псевдонаука вчера и сегодня

В таком контексте, полагаю, и следует воспринимать позицию И. Вейера. Первое знакомство с его текстами создает впечатление, что в его лице мы имеем последовательного гуманиста и борца с суе­вериями на естественнонаучной основе. Однако ни гуманитарный, ни научный (естественнонаучный) интересы, отрицать которые, ко­нечно, ни в коем случае нельзя, не играют главенствующую роль в его аргументах против ведьмомании. В реальном практическом контексте той эпохи, который, собственно, и определял параметры дискуссий о колдовстве, гуманистическая вера в магию объективно в обществен­ном сознании влекла за собой веру в ведовство. И если Вейер высту­пал против ведьмомании и в защиту естественной магии, то это и им, и окружающими воспринималось как конфликт внутри колдовства, конфликт между различными видами колдовства. Анализ его текста «О проделках демонов» показывает, что врач Вейер фактически защи­щал себя как врача, защищал свою профессиональную деятельность. Он вступал в полемику с авторами «Молота ведьм» прежде всего пото­му, что, если следовать установкам «Молота», его врачебная деятель­ность неизбежно оказывалась под подозрением.

Врачи, надо заметить, вообще принимали достаточно активное профессиональное участие в процессах над ведьмами. В их обязан­ности входило диагностирование болезней, возникавших в резуль­тате колдовства, и медицинское обслуживание пытки. Есть, кроме того, свидетельства, что с помощью охоты на ведьм сама корпора­ция врачей боролась со знахарями и народными целителями. И за­частую именно их заключение решало участь несчастной ведьмы. С другой стороны, врачи (physicians), в силу особенностей сво­ей профессиональной деятельности, сами зачастую становились жертвами охоты на ведьм. Кроме того, они, конечно, имели воз­можность профессионально вникнуть в суть происходящего, нака­пливая не только хирургический, но и психиатрический опыт. На этот опыт опирается Вейер, когда предлагает вполне натуралисти­ческое объяснение ведовских иллюзий. Но из текстов, представ­ленных ниже, хорошо видно, что отнюдь не сам по себе этот опыт определял его позицию, когда он объяснял истоки ведовских пред­ставлений «болезнью воображения» и фактически диагностировал у тех, кто настаивал на реальности ведовства, болезненное состоя­ние психики (диагноз — меланхолия). Главным для него здесь было отделить магию от ведовства («естественную» магию — от магии «дурнославной»⁹) и тем самым сохранить естественную магию как

⁹ Вейер И. О проделках демонов // Герметизм, магия, натурфилософия в европей­ской культуре XIII—XIX вв. М., 1999. С. 392.

327

форму собственной деятельности. И защищал он именно магию, а не естествознание, тем более — в современных нам формах.

Во всем этом есть странная ирония истории, в данном случае, истории мысли — Возрождение оживляет прежде всего неоплато­низм, и... отнюдь не чуждый неоплатонизму магический взгляд на мир становится респектабельным в интеллектуальной среде. Поэто­му даже тогда, когда Вейер апеллирует к вполне научным, на наш взгляд, доводам, то делает он это все же в рамках тогдашнего миро­воззрения. «Итак, я признаю, — пишет он, — удивительные силы сатаны и его фокуснические проделки: да, он строит козни, хитрит, изобретает, измышляет, подстраивает, расстраивает, морочит, пред­ставляет угловатое округлым, пускается на разные искусные ухищ­рения, чтобы обмануть наш взор, — и все же <...> многое для него есть таково, что подражать этому он не может, и решительно отри­цаю, что сам он или кто-нибудь из его ангелов хоть в малой степени способен сотворить тело, или обратить вещь в ничто, или по своей воле действительно изменить ее, или придать ей форму и свойства, отличные от ее собственных»¹⁰. С его точки зрения, козни дьявола заключаются совсем не в том, о чем рассказывают пытуемые, а в том, что дьявол убедил их, будто их признания — не бред, а правда, и тем обрек на муки. Между тем в рамках данной дискуссии такая позиция оказывается как раз весьма уязвимой, что и обнаруживается в рас­суждениях короля Джеймса I Стюарта, жестокого борца с ведьмами.

Рассуждения, которые мы находим в «Демонологии» короля Джеймса, правившего Англией долгих 22 года (1603—1625) и лич­но инициировавшего множество процессов над ведьмами, куда более наукообразны, чем тексты Вейера. Дело в том, что король Джеймс справедливо констатирует, что обращение к естествен­ной причинности вообще не имеет отношения к магии, и вместе с тем — вполне последовательно осуждает все, что имеет отношение к колдовству как совсем не воображаемому, но вполне реальному дьявольскому занятию. Бог в его текстах, уже вполне в духе Нового времени, неразрывно связан с естественным порядком вещей, а все сверхъестественное (хотя оттого и не менее реальное) — от дьявола. И потому подлежит самому суровому осуждению.

Что поражает в рассуждениях Джеймса I о ведовстве — это вполне убедительное соединение рациональной формы и ирраци­ональной заданности содержания. Здесь уже практически невоз­можно говорить о знании. Его тексты представляют собой сплав иррациональных страхов и интеллектуальной изощренности, безо-

¹⁰ Там же. С. 386.