Раздел III. Псевдонаука вчера и сегодня

зрения, в том, чтобы расширять сферу рационализированного опы­та, не теряя ничего из приобретенного. Сделать это можно лишь при условии, что вся эта сфера опыта, т. е полученное знание, ис­пользуется для ее расширения. Знание живет в культуре как зна­ние только в этом процессе и может методологически оцениваться в качестве знания лишь тогда, когда оно используется для полу­чения нового знания, т. е. когда оно используется как инструмент для приращения знания. Методология фиксирует условия такого использования, и методологические требования (от верификации до красоты теорий) учитываются учеными лишь как средства, мар­кирующие возможность реализации этой цели (но отнюдь не веду­щие гарантированно к результату). Иными словами, ученый вводит методологическую терминологию для описания того, каким инстру­ментарием он пользуется, чтобы получать новое знание. Методоло­гические оценки той или иной теории «на научность» — это оценки ее на применимость для поиска новой теории, на возможность ее применения для этих целей. Оценка того или иного представления о мире на предмет возможности его использования для получения нового, информационно более ёмкого представления и есть оцен­ка его на научность. Именно в этом контексте знание предстает как знание, т. е. предполагает объект, указывает на объект, который оно отображает. Знание здесь предстает как отображение объективной реальности, а отнюдь не только как продукт конвенции.

Конечно, в истории любой науки можно найти массу примеров, демонстрирующих, как методологические оценки, превращенные в самостоятельный фактор научного исследования, перерастали в идеологические и блокировали научно-познавательную деятель­ность полностью. Однако в реальной науке перспектива собствен­но познавательной работы, направленной на приращение знания, и есть главный мотив научно-познавательной деятельности, лишь в контексте которого эффективно используются формальные кри­терии научности. В контексте этой мотивации стандарты, критерии и идеалы научности позволяют эксплицировать и оценить инстру­ментальную готовность тех или иных представлений о мире. Надо полагать также, что только в этом контексте методологические кри­терии могут эффективно использоваться для демаркации науки и ненауки.

Ниже я постараюсь более основательно представить мою точку зрения на особенности функционирования в познании методоло­гических требований, позволяющих различить науку и псевдонау­ку. Тем не менее, можно констатировать: отклонения от известных

305

критериев научности сами по себе, т. е. вне целесмысловых кон­текстов, мотивирующих научно-познавательную деятельность, не могут служить достаточным основанием для квалификации того или иного варианта познавательной деятельности в качестве псев­донаучного. В повседневной научно-познавательной практике ак­тивность, претендующая на статус научной, квалифицируется как псевдонаучная лишь тогда, когда появляются серьезные основания полагать, что действительные цели этой активности непознаватель­ные, т. е. не совпадают с имманентными целями науки, выпадают из ее целесмысловых контекстов. Научная критика псевдонауки силами и средствами самой науки, собственно, и строилась всегда на выявлении такого рода предумышленного несовпадения целей.

Здесь я хочу обратить внимание на одно обстоятельство, уже от­меченное мной выше. Для традиционной, выполняемой, так ска­зать, в повседневной научной работе критики псевдонауки оно является принципиальным. За нарушениями требований науч­ности, коль скоро эти нарушения не приносят никакого познава­тельного результата, эта критика традиционно пытается выявить цель личностную, социально-психологическую по своей природе. Чаще всего, речь идет о корыстных, шарлатанских целях. Хотя, ко­нечно, возможен и трагический самообман — вспомним о судьбе члена Французской академии, лауреата премии Лаланда за 1904 год Р. Блондло.

Вот рассказ Роберта Вуда о том, как он разоблачил фактически псевдонаучное заблуждение Р. Блондло, заимствованный мной из книги В. Сибрука о Р. Вуде.

«Поздней осенью 1903 года профессор Р. Блондло, глава физи­ческого факультета в университете в Нанси, член Французской Ака­демии, широко известный исследователь, провозгласил открытие новых лучей, которые он назвал N-лучами, со свойствами, дале­ко превосходящими лучи Рентгена. Прочитав о его экспериментах с этими лучами в Comptes Rendus Академии, основном научном журнале Франции, я попытался повторить его наблюдения, но мне ничего не удалось, хотя я потратил на это целое утро. Согласно Блондло, лучи испускались спонтанно многими металлами. Как де­тектор можно было употреблять очень слабо освещенный лист бу­маги, ибо — чудо из чудес — когда N-лучи попадали в глаз, они уси­ливали его способность видеть предметы в почти темной комнате.

Огонь открытия, зажженный Блондло, теперь ярко разгорелся, и его раздувало десятка два других исследователей. Они напечатали в Comptes Rendus двенадцать статей до конца года. А. Шарпантье,