Раздел III. Псевдонаука вчера и сегодня

на контексты употребления) отмечается, что псевдонаука сочетает в себе демонстративную готовность следовать целям науки с нару­шением тех или иных требований научности. В результате этих на­рушений возникает «ложное», «неверное», «извращенное» знание, лишь внешне подражающее истинному, верному, правильному на­учному знанию. Между тем такое представление о псевдонауке яв­ляется сегодня очевидно недостаточным и потому, кстати, весьма уязвимым с точки зрения современной «философии науки». Дей­ствительно, жесткие требования научности противоречивы и исто­рически изменчивы, а попытки буквально следовать им способны просто блокировать конкретную научно-исследовательскую рабо­ту. Ведь любые поисковые гипотезы, отступающие от стандартов научности, в случае их полного или частичного неподтверждения результатами исследования могут быть квалифицированы как псевдонаучные, а их авторы и сторонники, т. е. фактически работа­ющие ученые, — как псевдоученые, со всеми вытекающими отсюда социально-организационными и экзистенциально-личностными последствиями. И работающие ученые, надо сказать, весьма сдер­жанно относятся к использованию в своей работе и оценках даже очевидно «правильных» методологических критериев научности.

В своем выступлении на международном симпозиуме «Наука, антинаука и паранормальные верования» (Москва, октябрь 2001) академик Г. И. Абелев (Российский онкологический научный центр им. Н. Н. Блохина) отметил: «При ретроспективном взгляде на лю­бую нашу область можно видеть, я думаю, не менее 80—90% работ, гипотез и обобщений, в конце концов не вошедших в сложившуюся систему научных представлений, т. е. формально — ошибочных. Целые области в нашей науке оказались основанными на заблуж­дениях — например, идеи о ядре у бактерий, разрабатывавшиеся много лет, или об особом состоянии молекул в живой клетке, или о белковой структуре хромосом. Но никому и в голову не приходит отнести эти исследования и идеи к псевдонауке»¹.

Эта констатация работающего ученого чрезвычайно важна, на мой взгляд, ибо она привлекает внимание к одному весьма важному обстоятельству, почему-то постоянно ускользающему из поля зрения методологической рефлексии над наукой. В реальной работе ученых весьма не часто встречаются прямые апелляции к методологиче­ским, а тем более к философско-методологическим требованиям и критериям научности (и для положительных оценок, и для критики).

¹ http://atheismru,narod.ru/Humanistic_Society/Simposium/0,htm

303

Ученые, как правило, избегают методологических (не методических, естественно!) суждений даже при оценке полученных («готовых») ре­зультатов своих и чужих исследований. В тех же случаях, когда они прибегают к методологическим суждениям, они «погружают» свои методологические оценки в ясно осознаваемый ими целевой кон­текст научно-познавательной деятельности. Методологические сю­жеты появляются в рассуждениях ученых, как правило, в контексте использования наличного знания для получения нового знания, т. е. при методологической оценке уже полученных научных результатов как средства для получения новых. Именно знание как инструмент получения нового знания оценивается с точки зрения методологиче­ских критериев научности, причем, и это чрезвычайно важно, отнюдь не на предмет его удаления из науки, но именно как инструмент по­знания, который может быть усовершенствован с учетом этих крите­риев. Может быть, поэтому методологическое самосознание ученых (их, так сказать, внутринаучное самосознание) столь склонно к ин­струментализму. По методологическим критериям в «работающей» науке оценивается, как правило, знание, «работающее» на познание.

О тех или иных методологических требованиях ученые, как пра­вило, вспоминают для того, чтобы очертить свои действия, приво­дящие к расширению знания. Представленная здесь позиция очень близка к тому, о чем писал И. Лакатос в его «методологии научно- исследовательских программ», но я смещаю акцент. В концепции динамики знания И. Лакатоса мне представляется чрезвычайно важной его попытка учесть процессы приращения знания, подчер­кивание им того, что без учета этой устремленности науки, этого стремления ученых к приращению знания рассуждать о ее методо­логических нормах бессмысленно. Но при этом, принимая и пони­мая критику традиционного (позитивистского) кумулятивизма, И. Ла­катос видит перспективу эффективного применения методологии в научной работе только в ракурсе конвенционалистской трактовки знания — методология способствует достижению согласия среди ученых по поводу научных достижений, расширяющих область ра­ционализированного опыта. Так он оправдывает целевую установ­ку науки на рост знания и применение методологических критери­ев в рамках этой установки. Я же полагаю, что простая ссылка на стремление ученых договариваться по поводу приращения знания не раскрывает в полной мере целесмысловую ориентированность научно-познавательной деятельности и не позволяет конкретизиро­вать условия их обращения к методологическим критериям.

Культурно-исторический смысл научно-познавательной деятель­ности, т. е. науки как культурного феномена, состоит, с моей точки