Раздел II. Прикладная наука как эпистемологический феномен

и всякого другого исследования науки средствами науки), являет­ся здесь рациональностью расходящихся интерпретаций данных природных феноменов, и возникает эта рациональность в контек­сте различных социально-детерминированных перспектив. Теперь уже не допускается, что рациональность присутствует (актуально или потенциально) в данном интеллектуальном образовании как нечто само собой достаточное, чтобы определить единство мне­ний членов научного сообщества. Напротив, как раз социально­структурированная перспектива восприятия мира задает восприя­тие той или иной теоретической конструкции как рациональной. Причем перспективы эти, как и способы их социального структу­рирования, весьма различаются и исторически, и в различных на­учных сообществах. С этой точки зрения даже ситуации интеллек­туального согласия предстают совершенно иным образом — в виде продукта единой социально-детерминированной перспективы, а не как результат приложения самодостоверных интеллектуальных процедур.

Здесь, однако, социология науки сталкивается с проблемой, решить которую в свое время оказалась неспособной социология познания: каким образом при такой трактовке познания можно избежать полной социальной релятивизации знания? Говоря о со­циологии познания, следует иметь в виду два обстоятельства. Во- первых, тот факт, что как особое направление социологических ис­следований она представляет собой отчасти отклик на марксизм. И, во-вторых, что специфика этой реакции задавалась наличием опре­деленной традиции в рамках самой философии, так или иначе при­нимавшей в расчет специфику гуманитарного знания (В. Дильтей, Г. Зиммель), и социологии (Э. Дюркгейм). В частности, социология познания Дюркгейма была непосредственно ориентирована на ре­шение гносеологических и методологических проблем науки сред­ствами социологии. Рассматривая альтернативу «априоризм — эм­пиризм», Дюркгейм полагает, что ощущения субъективны, личны и не могут служить основой всеобщности и необходимости истин нау­ки. Более того, они вплетены в процесс понятийного мышления, но «мыслить концептами не значит просто видеть реальное с наиболее общей стороны, а значит бросать на ощущение свет, который его выдвигает в нашем сознании, проникает насквозь и преобразует»¹⁵. С другой стороны — рационализм, и в частности априоризм, хотя и признает «логическую сторону или грань, находящую свое высшее

¹⁵ Дюркгейм Э. Социология и теория познания // Новые идеи в социологии. СПб., 1914. Вып. 2. С. 50.

выражение в разуме», однако не способен объяснить, почему разум «нечто присоединяет к тому, что дано непосредственно». «Отвечая на этот вопрос, — пишет Дюркгейм, — иногда прибегали к фикции высшего или божественного разума, простой эманацией которого является разум человека. Но эта гипотеза имеет тот недостаток, что она висит в воздухе, не может быть экспериментально проверена и, следовательно, не удовлетворяет условиям, предъявляемым к науч­ной гипотезе»¹⁶. «Когда ощущения переживаются нами, они нам на­вязываются фактически. Но юридически мы остаемся хозяевами, и от нас зависит рассматривать их так или иначе, представлять их себе протекающими в ином порядке и т. п.»¹⁷

Дюркгейм выделяет две характеристики основоположений науки и дает им функциональную социологическую интерпретацию: общезна­чимость основоположений — основа общения между людьми; устой­чивость — основа согласия в коллективе. С помощью этих функций он объясняет специфику основоположений науки: «Необходимость как основная черта категорий... есть особый вид моральной необходи­мости и в умственной жизни играет ту же роль, какую моральный долг играет по отношению к нашей волевой деятельности»¹⁸.

Надо отметить, что схваченная Дюркгеймом близость моральной и логической необходимости не является просто поверхностной аналогией. Всеобщность норм морали, подобно всеобщности норм логики и канонов красоты, коренится в способах жизнедеятельно­сти человеческого общежития. Дюркгейм затрагивает самые осно­вания единства человеческого духа, когда рассматривает науку с точки зрения ее не только социальных, но и культурных, культурно­исторических функций. И это открывает перед исследованием нау­ки куда более богатые перспективы, нежели может предложить лю­бой научный «феноменологический» подход. Вопрос лишь в том, насколько глубоко понимаются сами эти функции, вскрывается природа общественного бытия человека, в частности, насколько учитываются экзистенциально-жизненные аспекты культурного бытия человека. Если общественное бытие человека само рассма­тривается как нечто данное, «натуральное» в своих основаниях, не историческое, но абстрактно общее, то исследование познания также и с точки зрения его культурно-коммуникативных и регуля­тивных функций в обществе может иметь своим результатом лишь полную социальную релятивизацию знания. Несмотря на массу

¹⁶ Там же. С. 36.

¹⁷ Там же. С. 35.

¹⁸ Там же. С. 41.