Раздел II. Прикладная наука как эпистемологический феномен

какой мере психоанализ соответствует требованиям научности, ка­ким образом и насколько корректно он использует форму научно­сти для решения своих задач и пр². Именно в этой сфере, в области философско-методологических суждений о психоанализе как нау­ке, наши взгляды, мои и Ф. Р. Филатова, так сказать, сталкивают­ся. Отмечу, что далеко не со всеми его суждениями, высказанными в данной статье по иным поводам, я согласен. Но лишь столкнове­ние позиций в области философско-методологической рефлексии над психоанализом подвигло меня на полемику.

Начать с того, что общим идейным фоном, определяющим взгляды Ф. Р. Филатова на философско-методологические про­блемы психоанализа, является, по его собственным многочислен­ным признаниям, постмодернизм, постмодернистская трактовка научно-познавательной деятельности. Я же оцениваю постмодер­низм как переходное, межеумочное состояние мысли, в принципе не способное лечь в основу философского (рационального, логи­чески связного) представления о действительности вообще и о науке — в особенности. Впрочем, постмодернизм и не претендует на это, ибо отвергает всякие, как он выражается, универсальные «метанарративы», «метадискурсы», «метатеории», в том числе и философские. Напомню, классический философский иррациона­лизм утверждал иррациональность мира вполне систематически, с помощью аргументации, логически вполне корректной и связ­ной. Поэтому, сколь бы радикальные формы он ни приобретал, он оставался философским, то есть вполне рациональным спосо­бом представления (пусть и иррационального, на его взгляд) мира. Постмодернизм делает следующий (кстати, вполне логичный) шаг, демонстрируя собой (и через поведение своих адептов, и в своем искусстве, и в своих интеллектуальных конструкциях) нерацио­нальность мира. Надо признать, такая позиция (точнее, поза, жест) вполне созвучна нашей переходной эпохе, эпохе, которая даже собственного названия еще не обрела и «объясняется» сама с собой зачастую как раз позами и жестами. В этом, собственно, и сокрыт интеллектуальный потенциал постмодернизма, его рациональное оправдание. Благодаря отказу от самодовлеющей систематичности он очень рельефно представляет ломающуюся реальность совре­менной европейской цивилизации. Он очень точно, можно сказать, с наслаждением фиксирует линии разломов и ситуации переходов.

² Вопрос о научности психоанализа весьма актуален сегодня не только в России, но и за рубежом. Среди последних работ на эту тему см.: Charles М. La psychanalyse?: T6moignage et commentaires d’un psychanalyste et d’une analysante. Paris: L’Harmattan, 2004; Richard J.-T. Essais d’6pist6mologie psychanalytique. Paris: L’Harmattan, 2004.

241

Хотя при этом принципиально отказывается обсуждать — перехо­дов куда? Тем самым, правда, он попадает в полную зависимость от прошлого — у него нет собственного концептуального содержания. Но, повторяю, в своем отрицании прошлого он до парадоксально­сти позитивен. Как отметил однажды Пьер Бурдье, «постмодерни­сты занимаются точечным позитивизмом, чтобы уйти от вопросов, которые им ставит порой сам постмодерн»³.

Мне представляется, что в той мере, в какой постмодернизм фиксирует сегодняшнюю реальность, он заслуживает, во всяком случае, внимания. Но попытки выстроить на его основе перспек­тиву в любой сфере деятельности заслуживают критики. И весьма жесткой. Ибо постмодернизм фактически обращен не в будущее, а как раз назад, к прошлому. Не могу не заметить: очень многое го­ворит за то, что постмодерн в своей критике Модерна возвращает нас к Просвещению. Но вернусь к теме: когда Ф. Р. Филатов, рас­суждая о методологических перспективах психоанализа, ссылается на постмодернизм, у меня возникает желание разобраться в харак­тере предлагаемых перспектив.

Общим основанием для оценки положения дел в современ­ном психоанализе Ф. Р. Филатову служит следующая, довольно распространенная позиция: «В границах клинической практи­ки психоанализ, безусловно, научен, его постулаты эвристичны и, одновременно, фальсифицируемы; в попытках же “разобла­чить” Природу Человека и Культуру в их тотальности — мифичен и утопичен»⁴. Ф. Р. Филатову это разграничение научного и ненауч­ного (псевдонаучного — мифологического, утопического) в психоа­нализе представляется, надо полагать, самоочевидным и методоло­гически эффективным. Мне — нет. Прежде всего, я не понимаю, каким образом можно разграничить, с одной стороны, функциони­рование психоанализа в виде общей концепции человека и культу­ры в разнообразных не-клинических социокультурных практиках и, с другой стороны, его функционирование в рамках клинической те­рапевтической практики. Тем более, что психоаналитическая наука и в рамках клинической практики не может обойтись без концеп­туальных моделей, построенных на базе фундаментальных гумани­тарных наук, а стало быть, немыслима без попыток «разоблачения» природы человека и культуры. Разве клиническая практика психо­анализа имеет дело исключительно с природным, а не с природно­культурным пациентом, неотделимым от той самой социокультур­

³ Бурдье П. За рационалистический историзм // СоциоЛогос—97. М., 1996. С. 28.

⁴ Филатов Ф. Р. Классический психоанализ сегодня: превратности метода и «ло­вушки метаязыка» // Психоаналитический вестник. 2006. № 15. С. 222.