Раздел II. Прикладная наука как эпистемологический феномен

продемонстрировать возможное направление дальнейшего движения методологической мысли, пытающейся осознать проблему соотно­шения фундаментальных и прикладных мотиваций в науке.

Одной из стержневых тем современной философии науки явля­ется тема социокультурной детерминации научно-познавательной деятельности. При этом, как отмечает В. Е. Кемеров, сегодня «в научном познании обозначен сдвиг в самой постановке проблемы социальной обусловленности познания. Тезис о воздействии или влиянии общества на познание слишком тривиален для того, чтобы объяснить разнообразие схем детерминации познавательной дея­тельности. Тезис о своеобразии теоретического познания и его отно­сительной независимости от практики недостаточен для характери­стики роли и места познания в воспроизводстве и трансформациях современного социального мира»². В результате, когда пишут и рас­суждают о социокультурной детерминации науки, то, как правило, прежде всего имеют в виду влияние социальных и культурных детер­минант того или иного культурно-исторического периода или реги­она на содержание соответствующих научных представлений или на методологические основания выбора этих представлений учеными. Так что если принять эту позицию, то для методологии, для взгля­да, так сказать, изнутри науки, тему эту можно определить как тему социокультурной релятивизации науки. Е. А. Мамчур справедливо замечает, что «хотя культурный релятивизм и связан главным обра­зом с таким стандартом классической рациональности, как относи­тельная автономия науки, он имеет непосредственное отношение и к объективности научного знания: по сути дела, автономия — это и есть объективность, рассмотренная в историческом плане, в плане функционирования и развития знания в системе исторически сме­няющих друг друга систем человеческой культуры как относительно независимого от этих культур. То же самое, впрочем, можно утверж­дать и относительно объективности как главного параметра научной рациональности, отрицаемого в рамках когнитивного релятивизма: объективность означает автономию научного знания в смысле не­зависимости знания от мнений научных школ, групп и отдельных ученых»³. Я полагаю, перспектива выхода из этого релятивистско­го тупика связана не с противопоставлением науки и культуры, а с полноценным осознанием культурной сути науки, с осознанием

2 Кемеров в. Е. Социальная обусловленность познания: динамика проблемы // Во­просы философии. 2008. № 10. С. 20.

³ Мамчур Е. А. Релятивизм в трактовке научного знания и критерии научной рацио­нальности // Философия науки. Вып. 5. Философия науки в поисках новых путей. М., 1999. Цит. по сайту: http://www.philosophy.ru/iphras/libraiy/phnauk5/mamchur.htm

195

культурных факторов, обеспечивающих автономию науки. Иными словами, необходимо принять во внимание тот факт, что сам идеал «автономия науки» выработан в культуре определенного типа — в европейской культуре, где наука имеет самоценное значение.

Поэтому, я думаю, необходимо актуализировать сегодня один важный аспект социальной детерминации, о котором «философы науки» практически не говорили до сих пор. Это — социокультурная мотивация, побуждающая к научно-познавательной деятельности как таковой, т. е. набор неких представлений о социальных и куль­турных целях познания, которые в своей совокупности образуют смысл научно-познавательной деятельности не для чего-то важного вне познания, а для нее самой и обеспечивают ее воспроизводство и историческую преемственность. Именно проблема мотивации и есть стержневая проблема философско-методологической рефлексии над научно-познавательной деятельностью, ибо в этой плоскости лежат поиски оснований объективности знания в автономной науке.

Я отнюдь не отрицаю факт социокультурных влияний на науку. Не в пустоте существует наука, и отнюдь не в полной отрешенности от всего человеческого осуществляется научно-познавательная деятель­ность. Наука — социальный и культурный феномен, эта констатация для меня является принципиальной. Социокультурные влияния, по­вторяю, факт, причем факт, бесспорно подлежащий осмыслению так­же и в рамках философско-методологической рефлексии над наукой. Но суть дела этой рефлексии, на мой взгляд, в том и состоит, чтобы увидеть в этих влияниях запрос культуры на объективность ученого и истинность научного знания, а в научно-познавательной деятельно­сти — на автономность, и удержать, и утвердить в ученом экзистен­циальную приверженность этому запросу.

Механизмы экзистенциально-культурной мотивации обеспечивают непрерывное воспроизведение науки — и как системы развивающе­гося знания, и как целостного, нормирующего собственную профес­сиональную деятельность сообщества, и как самостоятельного соци­ального института, т. е. обеспечивают историческую преемственность научно-познавательной деятельности во всех ее измерениях. Можно даже, пожалуй, сказать, что именно экзистенциально-культурная мо­тивация научно-познавательной деятельности — решающий момент социокультурной детерминации научного познания, ибо обусловли­вает саму возможность существования науки как исторически опре­деленного культурного феномена. Но, наверное, именно в силу этого последнего обстоятельства соответствующую тематику и обходили до поры до времени своим вниманием философы науки — как проблема, тем более как философская проблема, экзистенциально-культурная