93

Правда, если допустить, что сегодняшняя социокультурная ситуация способна деформировать даже антропологические характеристики человека, возможно в чем-то прав и A. JI. Никифоров. Впрочем, при таком понимании оснований науки спор этот решается просто — кон­статацией присутствия (или отсутствия) в научном сообществе людей, хотя бы отчасти готовых искать истину ради нее самой. Констатиро­вать же все это можно средствами той же социологии.

Я, однако, полагаю, что таким способом, в лучшем случае, можно выяснить, есть ли еще бескорыстные искатели истины в современной науке, но никак не ее статус и не перспективы таких искателей в со­временном обществе и, тем более, культуре в целом. И уж коль скоро речь заходит о статусе и перспективах, нелишне вспомнить о том, что даже прямо направленная на окружающий мир любознательность может удовлетворяться в формах, не имеющих ничего общего с на­учными. Миф, например, выполняет эту функцию не менее убеди­тельно, чем наука. Когнитивные способности есть, конечно, и у лю­бопытного щенка²⁶. Но апелляция к этим способностям, очевидно, недостаточна, чтобы хоть как-то объяснить возникновение сообще­ства людей, удовлетворяющих свое любопытство в форме именно на­учного познания. А тем более ответить на вопрос, почему в истории человечества одни социумы мирились с существованием подобных сообществ и даже допускали их институциализацию, а другие — нет.

Отнюдь не всякая, пусть даже адекватная, информация о том, как устроен мир, есть именно научное знание об этом мире. «На­ука» и «научное знание» — творение древних греков, создавших в свое время европейскую культуру. Древние египтяне были весьма сведущи в вычислительной технике, обладали массой астрономи­ческих сведений, но не было у них научного знания, не было нау­ки, т. е. математики, и не было астрономии. Так что объяснять фе­номен фундаментальной науки любопытством — непродуктивно, хотя и красиво. Почему наука, как она сложилась в Европе, не сло­жилась в Китае? Что, китайцы менее любознательны?

Наука — один из столпов европейской культуры, и научное зна­ние, как мы его со времен Платона понимаем, — один из неотъем­лемых способов представления мира в рамках этой культуры. А от­нюдь не непосредственная антропологическая форма данности этого мира. Наука может отступать в тень во времена, для этой культуры сумеречные, но она не может исчезнуть в ней. Она может исчезнуть лишь вместе с ней. И если мы, с этой точки зрения, по­

26 Никифоров а. Л. Фундаментальная наука умирает? Дискуссия «Фундаментальная наука в XXI веке» // Вопросы философии. 2008. № 5. С. 60.

Раздел I. Методологическая рефлексия над наукой: функции и структура

смотрим на процессы расслоения, протекающие сегодня в науке, т. е. учтем их культурно-экзистенциальное измерение, то ситуация сегодняшняя будет выглядеть куда менее оптимистично, чем это представляет Е. А. Мамчур. Во всяком случае, такой взгляд позво­ляет, например, задаться вопросом, а так ли уж обязательно гряду­щее информационное общество будет обществом знания и науки? И об этом сегодня задумываются уже многие исследователи.

Ситуация нарастания прикладных мотивов в науке привлек­ла мое внимание еще в начале 80-х гг. XX в., и оценивал я ее сна­чала примерно как Е. А. Мамчур. Потом — как A. JI. Никифоров. Философские же контуры этой проблемы я смог определить для себя лишь тогда, когда принял во внимание не только социально- экономический статус науки, но и ее экзистенциально-культурную значимость в рамках определенной культуры. Когда оценил степень «вписанности» научного познания в определенную культуру и его историческую уникальность, а стало быть, и историческую хруп­кость²⁷. Для себя я определил такой взгляд на научное познание как культурно-историческую эпистемологию.

Социологический срез обсуждения науки оставляет без внимания вопрос о ее культурных основаниях, о культурных механизмах, обеспе­чивающих ее необходимость, а стало быть, и проблему ее существова­ния в рамках данной культуры. С социологической точки зрения речь может идти лишь об оценках ее полезности для социума. Но ведь и полезность ее для социума осознавалась далеко не во всех культурах. Даже сегодня в нашем «диффузном мире» есть культурные регионы, где социумы совершенно не испытывают нужды в науке европейского образца. И хотя от плодов ее они не отказываются, они прекрасно жи­вут, удовлетворяя при этом любознательность свою способами далеко не научными. Вот почему, на мой взгляд, обсуждая саму возможность существования науки, мы не должны заслонять вопрос о ее культур­ных основаниях вопросом о ее материально-прагматической нуж­ности. В разных культурах разные прагматические потребности. Удо­влетворение бушменами повседневных прагматических потребностей отнюдь не предполагает развитие в их обществе наукоемких техноло­гий. A. JI. Никифоров отчасти это учитывает, когда говорит о том, что наука некогда существовала вне социума и лишь теперь, попав в его

²⁷ См.: Пружинин Б. И. Рациональность и историческое единство научного знания. М., 1986; Пружинин Б. И. Фундаментальная наука и прикладное исследование (к вопросу о социокультурных функциях знания // Наука в культуре. М., 1998; Пру­жинин Б. И. Прикладное и фундаментальное в этосе современной науки // Фило­софия науки. Вып. 11. Этос науки на рубеже веков / Отв. ред. JI. П. Киященко, Е. 3. Мирская. М., 2005.