Ratio serviens?

понятным соображениям особенно остро встал вопрос о фундамен­тальной науке — какая фундаментальная наука по средствам ныне России, каков должен быть ее социально-экономический статус и инвестиционный удельный вес. Некоторые авторы полагают, что по средствам нам сегодня лишь весьма скромная фундаментальная наука, некоторые утверждают, что торг в данном случае неуместен. Но, повторяю, все эти авторы, в общем, принимали тезис о том, что структурную основу современной науки образуют именно фундамен­тальные исследования и в первую очередь об их поддержке должны позаботиться наше государство и общество. И лишь совсем недавно появились публикации, где предлагается иное представление о соот­ношении фундаментального и прикладного, точнее, меняется смысл соответствующих понятий и высказывается прямо противоположная позиция. В данном случае я имею в виду публикацию М. В. Раца «К вопросу о фундаментальном и прикладном в науке и образовании»².

Хочу подчеркнуть, что статья М. В. Раца заслуживает внимания не только потому, что автор занял позицию, до сих пор в принципе вакантную в отечественном науковедении и философии науки. В вопросе о соотношении фундаментального и прикладного в позна­нии трудно придумать что-либо новое, но автор, прибегая к аргу­ментации в основном методологического характера, обращает нас к весьма любопытным аспектам темы, которые, как мне кажется, до сих пор недостаточно акцентировались.

Публикация М. В. Раца полемична — свою аргументацию он выстраивает в споре со статьей Н. В. Карлова «О фундаментальном и прикладном в науке и образовании, или Не возводи дом свой на песке»³. М. В. Рац упрекает Н. В. Карлова в старомодной методо­логической наивности его рассуждений о якобы объективно прису­щих познанию и знанию свойствах и противопоставляет наивному «натуралистическому» представлению Н. В. Карлова «о предзадан- ности объектов исследования» новейшую методологическую идею «множественности форм существования организованностей мыш­ления и деятельности» и, соответственно, «плюрализм» и равно­правие всевозможных исследовательских подходов, в ракурсе ко­торых мир (включая феномен науки) может представать то так, то эдак. Карлов, с точки зрения Раца, не отдает себе отчета в том, что концептуальные средства описания всегда условны, ситуативны и

2 Рац м. В. К вопросу о фундаментальном и прикладном в науке и образовании // Вопросы философии. 1996. № 9.

3 Карлов н. В. О фундаментальном и прикладном в науке и образовании, или Не возводи дом свой на песке // Вопросы философии. 1995. №11.

397

обнаруживаемые с их помощью характеристики научного позна­ния (в том числе и такие, как фундаментальность и практическая приложимость) не следует приписывать тем или иным типам науч­ного исследования в качестве их натуральных свойств. Все зависит от позиции, подхода, точки зрения — нет, конечно же, не произ­вольных, некоторыми обстоятельствами обязательно обусловлен­ных, но главное — отнюдь не единственно возможных.

Так, с одной из точек зрения М. В. Рацу видится, что в наших се­годняшних обстоятельствах фундаментом научно-познавательной деятельности оказывается именно прикладная наука, которую и следует здесь и теперь считать фундаментальной, во всяком случае, по отношению к науке, которую считает фундаментальной Карлов. В этом, собственно, и состоит концептуальная альтернатива весьма традиционной, на его взгляд, нерефлексивной позиции Н. В. Кар­лова, согласно которой фундаментальная наука является фунда­ментальной, прикладная — прикладной и, исходя из особенно­стей этих двух типов научно-познавательной деятельности, следует строить государственную политику в отношении науки.

Соответственно М. В. Рац выстраивает и идеи альтернативной научной политики: более или менее ясно представляя себе запро­сы практики и те трудности, которые в их реализации испытывает (прикладная — в традиционном смысле) наука, можно создать на этой базе программу научно-исследовательской работы, предпола­гающую обращение к (фундаментальной — в традиционном смыс­ле) науке лишь для обслуживания запросов (прикладной) науки, а в итоге — практики. Такая программа, по мысли М. В. Раца, должна обеспечивать проведение дорогостоящих (фундаментальных) ис­следований лишь «по мере необходимости» и, планово удовлетво­ряя «дефицит (!) научных знаний», позволяет избегать инвестиций «с неопределенно долгим сроком окупаемости».

Что ж, как говорится, будет план — будет вал, а будет вал — бу­дет и дефицит. Идею планирования, однако, эта формула времен «застоя» совсем не дискредитирует. Вопрос лишь в том, что же мы, собственно, собираемся планировать. Согласно концепции М. В. Раца, планировать мы должны выполнение исследований, способных принести нам потребное для насущных практических нужд научное открытие (фундаментальное — в традиционном смысле). И на первый взгляд такой способ организации научно­познавательной деятельности кажется вполне приемлемым, по крайней мере в наших нынешних условиях. Однако если мы сме­стим смысловое ударение с ключевой для данной концепции идио­мы «по мере необходимости» на идиому «(новое) научное знание

Ratio serviens?

(открытие)», то неизбежно почувствуем некоторый интеллектуаль­ный дискомфорт.

В самом деле, есть что-то сомнительное в желании открыть, ска­жем к пасхе, нужную элементарную частицу. И, надо полагать, по­нимая всю сомнительность такого рода намерений, М. В. Рац при­бегает к весьма тонким намекам и дистинкциям, в результате коих оказывается, что планировать следует не столько знание о мире, сколько знание о мышлении и деятельности, т. е. планировать надо вроде бы методологию, которую можно положить в основу орга­низационных решений. Но ясности в интересующей нас теме этот концептуальный ход не прибавляет, ибо создание новых «форм су­ществования организованностей мышления и деятельности» фак­тически оказывается в данном случае необходимым лишь для того, чтобы опять-таки планировать планирование (фундаментальной) науки. Так создавал «систематизированную систематическую систе­му» для написания впрок истории героических подвигов своего бата­льона вольноопределяющийся Марек. Правда, если верить Ярославу Гашеку, история при этом получается какая-то странная, никакого отношения к реальности не имеющая... Поэтому я попытаюсь про­яснить методологическую суть концепции М. В. Раца не по прямо вытекающим из нее выводам, но с другой, так сказать, стороны, со стороны ее предпосылок в реальной научной практике. Иными сло­вами, я попытаюсь представить ее как возможную концептуали­зированную форму практического сознания реально действующих ученых и уже в этом качестве оценить ее выводы и рекомендации.

Так, аргументацию М. В. Раца отчетливо маркирует одна очень показательная особенность: в статье, посвященной проблематике фундаментального и прикладного в научном познании и образова­нии, ни разу не возникло необходимости употребить термин «ис­тина» в позитивном смысле. Лишь единожды автор говорит, что он «не претендует на истину». И это, бесспорно, выглядит очень по- современному, очень плюралистично, нетрадиционно и критично по отношению к привычным реалиям научно-познавательной по­вседневности. Но если, с одной стороны, учесть, что даже и совре­менная наука отнюдь не вся и не столь уж радикально отказалась от истинностных оценок своих суждений, а с другой, принять во внимание, что последовательная критико-рефлексивная позиция предполагает выявление неявных предпосылок и самой этой по­зиции, то вполне естественным представляется вопрос о той сфе­ре научно-познавательной активности, к которой явно или неявно апеллирует М. В. Рац в своем утверждении преимуществ плюрализ­ма над монизмом.

399

Чтобы ответить на этот вопрос^ вернемся вновь к позиции Н. В. Карлова, от которой, как от наивно-реалистической, оттал­кивается М. В. Рац. Действительно. Н. В. Карлов исходит из до­статочно традиционных, во всяком случае весьма широко распро­страненных представлений о соотношении фундаментальных и прикладных установок в познании, их статусе и роли. Однако это обстоятельство, вопреки мнению М. В. Раца, отнюдь не ограничи­вает его кругозор лишь тем, что непосредственно дано якобы не- рефлекгивному сознанию практикующих ученых. В своей статье Н. В. Карлов предпринимает достаточно успешную попытку ана­лиза этой данности, и М. В. Рацу, наверное, не следовало бы так безоглядно доверять слухам о философско-методологической наи­вности традиционного взгляда ученых на свою собственную дея­тельность. Всему свое место, и уж во всяком случае на коллизию прикладного и фундаментального в науке для начала необходимо посмотреть именно с точки зрения самой научной практики, т. е. посмотреть, как эта коллизия буквально навязывается научной практикой сознанию ученых, а уж затем принимать в расчет про­чие возможные точки зрения и позиции по отношению к науке. Наверное, такой подход можно упрекнуть в нарушении принципа равноправного плюрализма всех подходов, тем не менее в нем есть и свои скромные преимущества, в частности, он фиксирует неко­торое реальное положение дел в живой функционирующей науке.

Научно-познавательная деятельность, как и всякая коллектив­ная деятельность, имеющая социокультурную мотивацию, может развертываться либо ради себя самой, т. е. ради знания как само­довлеющей культурной и потому экзистенциальной ценности д ля ученого, либо ради целей, лежащих вне познания. Это очевидно, как очевидно и то, что данная мотивационная оппозиция в прин­ципе соответствует оппозиции фундаментальных и прикладных установок в научном познании. Однако ее прямое наложение на со­временное состояние дел в науке не позволяет однозначно иденти­фицировать позиции науки фундаментальной и науки прикладной, ибо является необходимым, но отнюдь не достаточным условием их конституирования. Фактическое присутствие соответствующих мотивационных установок в повседневной научной практике от­нюдь не всегда приводило и даже ныне отнюдь не всегда приводит к явному выделению прикладного исследования и исследования фундаментального, а тем более к их противостоянию в виде при­кладной и фундаментальной науки.

Во-первых, личностная или групповая мотивация ученых может не совпадать, а чаще всего и не совпадает с «официальной» ори­

Ratio serviens?

ентацией научных направлений, школ, дисциплин и пр. Поэтому всякий раз мы обнаруживаем перед собой весьма сложную мно­гоуровневую констелляцию мотивов, которыми руководствуются ученые в выборе того или иного типа исследования. Более того, ре­шая частную прикладную задачу, можно сделать научное открытие, не имеющее в данный момент никакого практического значения, и, наоборот, можно получить вполне прикладной результат, решая фундаментальную, никакого видимого практического смысла не имеющую научную проблему. При этом результативность исследо­ваний прямо не зависит от количественных параметров мотивации. Усилия небольшой группы ученых внутри прикладного направле­ния могут придать этому направлению вид фундаментального, и наоборот. Так что даже наличие устойчивых тенденций в этой сфе­ре само по себе еще не может служить основанием для формирова­ния фундаментальной и прикладной науки как самостоятельных, сепаратных типов познавательной деятельности.

Во-вторых, и это самое главное, культурная мотивация, конеч­но, способна влиять на функционирование когнитивной состав­ляющей познавательной деятельности, но она не может опреде­лять ее структуру и сам характер функционирования когнитивных способностей человека. Констелляция мотивов, инициирующих научно-познавательную активность, соответствует, с одной сто­роны, запросам (познавательным, и не только) определенной со­циокультурной среды, с другой — концентрирует в себе внутри- научный опыт реального удовлетворения этих запросов, т. е. опыт использования познавательных способностей человека в науке. Только поэтому сфера познавательной мотивации и может фик­сировать в себе, в своих тенденциях векторы приложения позна­вательных способностей ученых и даже соответствующие мето­дологические стандарты и предпочтительные гносеологические средства исследования. Только преломившись через внутренний опыт научного познания сфера мотивации может влиять на позна­ние. Иначе мы будем иметь дело уже не с научно-познавательной деятельностью, а с социокультурным феноменом совершенно ино­го рода. Автономность науки является здесь гарантом и условием сохранения научного познания как такового, при всех социокуль­турных вариациях его мотивации. Она выступает как общекультур­ное и экзистенциально-личностное условие ее существования как культурно-исторического феномена.

Понятно, что в каждой конкретной ситуации мотивацион­ный слой научно-познавательной деятельности и ее собственно когнитивные, гносеологические аспекты могут взаимодейство­

401

вать весьма по-разному. Однако работающие ученые, вне зави­симости от того, какие философские взгляды они исповедуют, в собственно познавательной практике исходят всегда из того, что социокультурная мотивация научно-познавательной деятельно­сти есть лишь общественная форма инициации и организации определенного типа коллективной деятельности и в этом каче­стве является производной от сути дела, которым занимается со­общество ученых. Сутью же этого дела является отображение мира таким, как он есть, а ее концептуальным выражением — «клас­сическая субъект-объектная схема, в которой познающий субъ­ект противополагается познаваемому объекту». Вне этой само­довлеющей установки нет ученого и нет науки. Все остальные вариации социокультурных факторов развертываются вокруг этого экзистенциально-культурного выбора.

М. В. Рац объявил эту субъектно-объектную схему устаревшей, принадлежащей в лучшем случае XIX столетию. Между тем любой работающий ученый понимает, что, как только он преодолеет свое «противополагание» объекту и в процессе соития с ним привнесет в него свои желания или интересы, деятельность его можно будет на­зывать познавательной лишь в ином, более архаичном, во всяком случае не научном смысле. В реальном же научно-познавательном процессе социокультурная мотивация приобретает познавательный смысл лишь тогда, когда обеспечивает формирование из отдельных когнитивных актов некое подобие целостной гносеологической структуры коллективного познавательного «суперакта», т. е. обе­спечивает в определенных исторических обстоятельствах совмест­ную деятельность людей (которые, естественно, ничего не желают делать сообща без социокультурной мотивации, но не могут же подменить этой мотивацией суть дела, которым они занимаются). В этом контексте и следует рассматривать характерное для научно­познавательной деятельности XX столетия распадение науки на фундаментальную и прикладную.

Еще в конце прошлого столетия ученые без всяких проблем ориентировались в соотношении фундаментальных и прикладных мотиваций. В целостном процессе научного познания и те, и другие мотивы находили себе место как момент познания мира, посколь­ку общая культурно-смысловая структура научно-познавательной деятельности воспроизводилась в этих мотивационных соотноше­ниях дееспособной и целостной и поскольку эти установки не тор­мозили ход дальнейшего исследования. Н. В. Карлов, кстати, вслед за А. М. Прохоровым, считает даже, что в таких случаях мы имеем дело просто с двумя разновидностями фундаментального исследо­