339

Примерно три последних столетия, вплоть до последней трети XX в., общественное доверие к результатам научно-познавательной деятельности и солидарность общества с ней нарастали, крепли, утверждались, а наука, так сказать, естественным путем вытесняла из общественного сознания псевдознание в его различных формах. Конечно, реальность всегда была много сложнее идеологизирован­ных схем, но когда в конечном счете наука выносила свой вердикт относительно тех или иных псевдознаний, общество (цивилизо­ванное, образованное) в целом полагалось на науку и разделяло ее оценки. Ибо доверие общества к науке основывалось не только на весьма убедительных и постоянно повторяемых демонстрациях ре­альной, практической мощи науки, ее практической эффективно­сти, но и на ее культурном авторитете. Наука приносит истинное знание о мире. Вот здесь, надо полагать, и произошел «сбой» в ра­боте механизмов, поддерживающих социокультурный статус науки. Общество и сегодня не отказывается от науки и даже не спорит с наукой, а тем более с ее результатами. Но истинность этих резуль­татов, кажется, перестает волновать и саму науку как социальный институт. Истинность научного знания о мире как бы отступает на задний план, главным в результатах науки становится возможность их практического приложения, их эффективность. Это существен­но меняет положение дел. Общество и теперь широко использует результаты науки и в масштабных проектах, и в быту. Но общество также широко и открыто, не стесняясь обвинений в обскурантиз­ме, использует в своей повседневной практической жизни (Митте­ран пользовался услугами мадемуазель Тесье — приватного астро­лога², но никто его особенно за это не осуждал) рекомендации псевдонаук. И, между прочим, в сфере повседневной практики, псевдознание зачастую оказывается даже эффективнее научного знания — смотря по тому, какие, собственно, практические цели преследуются и в каких конкретных контекстах это происходит.

Не то чтобы науке сегодня перестали доверять, нет, ее авторитет и сегодня достаточно высок. Но это доверие скорее к ее технологи­ческим приложениям, нежели к разоблачениям и, так сказать, обще­культурному смыслу приносимых ею идей. Общество теперь пере­стало солидаризироваться с отношением науки ко всяким псевдо- и лженаучным построениям, полагая это внутренним делом самой на­уки, делом, не имеющим прямого отношения даже к ее практиче­ски значимым приложениям. В сфере этих приложений общество теперь, так сказать, на состязательной основе, по ситуации решает,

2 См.: Де Либера а. Средневековое мышление. М., 2004. С. 210.

Раздел III. Псевдонаука вчера и сегодня

на что ему опираться в своей повседневной жизни. И в этом выборе эпистемологическое превосходство знания над псевдознанием от­нюдь не является главным критерием. Тем более что как раз это пре­восходство и ставит под сомнение современная философия науки. А к тому же, тема негативных последствий практического использова­ния научного знания стала сегодня весьма актуальной темой анти- сциентистских рассуждений о роли науки, что как бы уравняло перед лицом общественного мнения науку и псевдонауку даже в технеоло- гическом плане. А «сциентисты» к тому же, кажется, уже убедили все общество в том, что наука за негативные последствия своего приме­нения ответственности не несет. Но если «не несет», значит, и голоса в решении вопроса, опираться ли на научное знание или на псевдо­науку, в жизненно важных ситуациях не имеет. Вот так и получилось, что когда наука вступает в борьбу с псевдонаукой, то борьба эта, по сути, оказывается ее внутренним делом. Обществу до этого как бы и дела нет. Между тем я убежден и старался убедить в этом читателя, что возможность демаркации науки и псевдонауки важна не только для решения, так сказать, внутренних технических задач науки, но что речь фактически идет о ее будущем, а стало быть, о будущем об­щества, важнейшим элементом культуры которого является наука.

Более того, я полагаю, что в достаточной мере осознать про­блемы, стоящие сегодня перед философско-методологическим со­знанием науки, можно лишь учитывая тот факт, что речь идет не только и даже не столько о теоретических альтернативах, возни­кающих сегодня внутри методологии науки, сколько о фундамен­тальном культурном и практическом выборе. Ибо наука просто вы­нуждена сегодня утверждаться в практико-прагматической сфере, т. е. в весьма значительной мере переносить центр тяжести научно­познавательной активности в непознавательные контексты. На­стаивая на этом, я имею в виду далеко не только нашу частную отечественную ситуацию, предельно заострившую у нас в стране вопрос о судьбе науки (хотя, конечно, вопрос о финансировании «по остаточному принципу» уже сложившейся, т. е. живой, насе­ленной, технически насыщенной, мощнейшей социокультурной, подсистемы достаточно показателен). Отнюдь не только в нашей стране, но и в экономически процветающих странах общество се­годня уже просто не в состоянии финансировать абсолютно сво­бодный научный поиск — слишком дорого он стоит. Общественно­экономическим, социальным условием роста научного знания является сегодня развитие прикладной науки. В этой ситуации мне представляется, что проблема будущего науки — это в значитель­ной степени проблема реализации принципов и целей фундамен­

341

тального познания в контексте неизбежного роста прикладных ориентаций в решении познавательных задач. В этом контексте и представляет интерес тема псевдонаучного знания, интенсивно конкурирующего с наукой именно в сфере приложений.

В силу сказанного, мне представляется чрезвычайно важным и перспективным обращение эпистемологических и философско- методологических исследований к познавательной деятельности вне собственно познавательных контекстов, вне контекстов, где добытое знание прямо используется для создания нового зна­ния. Именно там, где знание функционирует прежде всего как основа практического действия, мы сталкиваемся с философско- методологическими аспектами темы псевдознания, приобретаю­щими сегодня особую актуальность. Ибо все отчетливее обнару­живается тот факт, что эффективность и истинность — не столь однозначно связаны, как это казалось, и что поэтому формально различить научное знание и знание псевдонаучное в плоскости при­ложений весьма и весьма нелегко. Очевидно, что эта констатация не может не иметь гносеологических последствий для науки. Сегодня, например, она уже стала темой дискуссий в аналитической фило­софии науки³. На ней строится аргументация по самым фундамен­тальным вопросам «философии науки». «Что дает основание реали­стам, — задает вопрос JI. Б. Макеева, — считать условия истинности чем-то объективным и независящим от сознания, чем-то таким, что имело бы место, даже если бы мы не знали об этом? Ответ реалистов состоит в том, что объективные условия истинности играют роль каузального объяснения того, почему успешные действия являются успешными. Среди множества доводов, выдвинутых научными реа­листами в защиту своей позиции, именно этот аргумент, касающий­ся объяснения успешности науки, считается наиболее убедитель­ным. Этот аргумент высказывали Г. Максвелл и Дж. Дж. Смарт, но в наиболее известном виде его сформулировал X. Патнем Сповторю еще раз его цитату — Б.П.>⁴: научный реализм — “это единственная философия, которая не делает из успеха науки чудо”»⁵.

Однако на чудо теперь не видит нужды ссылаться и псевдонаука, она, также как и наука, ссылается на свою практическую эффектив­ность. Ведь не столь уж редко бывает и так, что весьма эффективно функционирует в практических контекстах заблуждение. И тогда

³ См.: Лебедев М. В. Перспективы современных концепций надежности знания // Вопросы философии. 2007. № 11.

⁴ См. главу 4, раздел I.

⁵ Макеева Л. Б. Научный реализм и проблема истины // История философии. № 13. Отв. ред. И. И. Блауберг. М., 2008. С. 10.