229

cathexis — греческое слово (его смысловые коннотации — захват и удержание), которым Стрейчи переводит немецкое Besetzung. В не­мецком — это военная метафора, которая предполагает завоевание, занятие, оккупирование; во французском (investissement) это финан­совая метафора, предполагающая различные формы вложения де­нег. В слове “cathexis” этих значений нет, а современные английские эквиваленты сейчас все больше сдвигаются в сторону понятия invest­ment. В русском словоупотреблении массивно используется именно слово “катексис”, которое разрастается в целое гнездо непонятных слов, построенных по русскоязычным словообразовательным моде­лям (декатекгировать, рекатектировать, катектизация и др.). Некогда, в первом издании перевода Словаря психоаналитических терминов Лапланша и Понталиса⁸ я предложила переводить Besetzung словом “нагрузка” (с его русскоязычными производными «разгрузка», «сверх­нагрузка», «перегрузка» и проч., — в соответствии с рядом одноко­ренных немецких слов с приставками), однако, насколько я могу су­дить, непонятное слово больше нравится читателям. В Москве этим туманно-притягательным словом даже именует себя одно из пси­хоаналитических обществ. И даже в солидном 10-томном Учебном издании Фрейда, на котором написано “перевод с немецкого”, мы видим — без каких-либо объяснений и примечаний — пресловутое слово “катексис”, вложенное в уста Фреду и подчеркнутое курсивом: “Сопротивление предполагает то, что я назвал контркатексисом"⁹. Этот и подобные случаи гипнотически навязывают читателям мысль о том, что “катексис” (со всеми его производными) — это собствен­ное понятие Фрейда, а не его малоудачный английский перевод. Но если в наши дни термин “катексис” выглядит в международном мас­штабе как уже устарелое терминологическое решение, зачем же рус­скоязычному психоанализу его заимствовать — вместо того, чтобы придумать свой собственный вариант, как это сделали переводчики на другие европейские языки?»¹⁰.

Между тем отсутствие социокультурного запроса опасно. Оно ве­дет к идеологизации и появлению элементов псевдонауки. Об этом также весьма убедительно свидетельствует историческая судьба оте-

8 Лапланш ж., Понталис ж.-б. Словарь по психоанализу / Пер. С франц. И вст. Ст. Н. С. Автономовой. М., 1996.

9 Фрейд 3. Истерия и страх / Пер. С нем. А. М. Боковикова // Фрейд 3. Учебное из­дание. Т. 6. М., 2006. С. 295 и далее.

10 Автономова н. С. Археология перевода: европейский опьгг и современные задачи российского психоанализа // Культурология: Дайджест/ ран. Инион. 2009. № 1. С; 151-152.

Раздел II. Прикладная наука как эпистемологический феномен

явственного психоанализа. В 1920-е гг. в постреволюционной России психоанализ переживает новый подъем. А к началу 1930-х он исче­зает. Эта метафора — «исчезает» — в данном случае отнюдь не слу­чайная. Для меня принципиально важно, что на рубеже 20—30-х гг. прошлого века отечественный психоанализ прекращает свое суще­ствование, в общем, довольно тихо и без всяких прямых репрессий, т. е. фактически самоустраняется. Правда, в нашей историко-научной литературе представлена и иная точка зрения, согласно которой при­чины исчезновения психоанализа следует искать все же именно в об­ласти теоретико-методологической критики его оснований. Но сто­ронникам данной точки зрения приходится в этом случае признать, что сама критика выходила тогда за рамки обычной «академической оппозиции» психоанализу. Как заметил академик А. В. Петровский, «падение психоаналитических школ в Советской России связано не с усилиями этой “академической оппозиции”, а с тем наступлением на фрейдизм, которое развернулось во второй половине 20-х годов в философии и психологии и которое носило характер партийной, марксистской критики. История “академической оппозиции” Фрей­ду в России, как и история партийной критики психоаналитической теории <...> является, — на его взгляд, — еще одним свидетельством того, что разоблачить самую сущность реакционного учения Фрейда можно только на основе марксизма-ленинизма»".

Я также думаю, что психоанализ исчез в результате столкновения с марксизмом, но думаю, однако, что дело обстояло несколько ина­че, чем это было представлено академиком А. В. Петровским. Во- первых, я сомневаюсь в изначальной реакционности психоанализа; во-вторых, на мой взгляд, психоанализ исчез в результате столкно­вения не с теорией марксизма (такое «столкновение» дало позднее, например, фрейдо-марксизм), а в результате давления со стороны тогдашней «практической» марксистской идеологии. Во всяком случае, организаторы постреволюционного отечественного психо­анализа не хуже своих оппонентов владели марксистской фразеоло­гией. А вот в сфере практических установок они оказались бессиль­ными против тех политико-идеологических ориентаций, которые утвердились в областях социальной практики к началу 1930-х гг.

Психоанализ был готов принять самое активное участие в марк­систски ориентированных исследовательских и практических про­граммах (относящихся прежде всего к научной организации труда).

" Петровский А. В. Вопросы истории в теории психологии. Избранные труды. М., 1984. С. 115.