Раздел II. Прикладная наука как эпистемологический феномен

сразу по его возникновении укоренился на русской почве, и произо- шло это хотя и не без проблем, но по крайней мере легче и быстрее, чем, скажем, во Франции. Вполне успешно психоанализ развивался и в постреволюционной России. Во всяком случае, так было вплоть до утверждения к 1930-м гг. тоталитарной системы. И в начале 1990-х у нас были основания предполагать, что с развитием демократии (точ­нее, с исчезновением пережитков тоталитаризма) психоанализ у нас вновь станет полноценным явлением общественной жизни⁶. В этом плане, однако, наши надежды оправдались лишь отчасти.

В начале XX в. психоанализ в России был принят, по крайней мере в определенных кругах, достаточно благосклонно. Происходило это благодаря тому, что воспринимался он не только как определенно­го рода медицинская терапевтическая практика, но и как практика социально-гуманитарная. При этом речь идет не об экстраполяции фрейдовских идей на область социальной и культурной жизни, не о культурологических конструкциях психоанализа, которые к тому вре­мени вообще были еще весьма слабо в нем представлены, но именно о собственно психоаналитической практике как определенном типе социокультурной деятельности, как определенном типе терапии, вы­полняющей также социальные и культурные функции. Психоанализ в России подхватывают и начинают использовать врачи, но именно врачи-практики, близкие к земству, — профессионалы с четкой ори­ентацией на социальное служение. Смысл и методологическое зна­чение социокультурной координаты для самого психоанализа были оценены этими людьми быстро и высоко: «Мы приходим к тому выводу, — замечал Николай Евграфович Осипов, — что практиче­ская психиатрия есть не естественнонаучная, а культурно-научная дисциплина»⁷. Может быть, это и сказано излишне резко, но во вся­ком случае свидетельствует о той реальной атмосфере, в которой до­статочно успешно развертывался отечественный психоанализ.

Русские психоаналитики практически с самого начала доста­точно ясно понимали, что основанная на психоанализе терапия имеет целью защитить индивида, восстановить его душевное рав­новесие. Но при этом само обращение к индивиду в той социально- культурной ситуации имело для них очевидное социально-культур­ное значение, и они шли к пациенту, понимая, что его проблемы

⁶ К аналогичным оптимистическим выводам по поводу перспектив отечественного психоанализа приходили в 1990-х и другие исследователи истории психоанализа в России. Напомню о статье А. И. Белкина и А. В. Литвинова в «Российском пси­хоаналитическом вестнике» (1992, № 2), о работах В. М. Лейбина.

7 Осипов н. Е. Мысли и сомнения по поводу одного случая «дегенеративной пси­хопатии» // Психотерапия. 1912. № 1—6. С. 207.

227

имеют и общественный смысл. Пацрента они понимали не только как индивида, психический аппарат которого требует медицин­ского вмешательства, но еще и как социокультурную целостность, медицинско-терапевтическая помощь которой предполагает ясное сознание социокультурных аспектов предлагаемой ими терапии. И именно в этом контексте принципиально нечеткая, особенно в нача­ле века, концептуальная база психоанализа обретает остро недостаю­щую ей завершенность единственно возможным образом — приобре­тает черты открытой, способной к развитию системы.

Русские психоаналитики тогда учились. Они не претендовали на особую оригинальность в своих публикациях, они подчеркнуто вни­мательно отслеживали все, что происходило тогда вокруг Фрейда. Они стремились практиковаться у зарубежных специалистов, много пере­водили, но одновременно целенаправленно искали специфическую социокультурную нишу для приложения своих усилий и, соответ­ственно, придавали специфическую идейную окраску отечественному психоанализу. Между прочим, такого рода установки оборачивались методологической терпимостью и коммуникабельностью тогдашне­го отечественного психоанализа. Русские психоаналитики не боялись говорить о незавершенности теоретической базы психоаналитиче­ской терапии и готовы были к диалогу с иными направлениями тера­пии. Даже самые горячие последователи идей Фрейда всегда стреми­лись интегрировать фрейдовскую теорию в концептуальный контекст имеющихся течений отечественной психологии и психиатрии. Они постоянно публиковались в изданиях иных направлений и печатали статьи представителей этих направлений в своих изданиях. Не слу­чайно, несмотря на распространенность фрейдовских идей и методов, в стране тогда так и не возникла школа, которая бы последовательно и бдительно применяла лишь концептуальные схемы самого 3. Фрейда. В свою очередь, открытость отечественного психоанализа оборачива­лась широкой просветительской активностью, стремлением привлечь к сотрудничеству всех, кто хотя бы в принципе мог сотрудничать, и одновременно ощущением общей цели психоаналитического движе­ния, которое, несмотря на все различия в позициях отдельных групп, объединяло сообщество российских психоаналитиков. При общем взгляде на состояние отечественного психоанализа начала XX в. не возникает ощущения самозамкнутости и — как оборотной стороны самозамкнутосги — раздробленности сообщества. И это, повторяю, при общей размытости теоретических контуров психоанализа того времени (что свойственно любой прикладной науке).

Сегодня ситуация вокруг нашего психоанализа иная. Со сторо­ны общества есть любопытство, есть даже некая мода, хотя не очень