1. Своеобразие романтизма к. Н. Батюшкова

Творчество Батюшкова весьма сложно и противоречиво. Это порождает большую разноголосицу в его оценке. Некоторые критики и литературоведы считают его неоклассиком (П. А. Плетнев, П. Н. Сакулин, Н. К. Пиксанов). Опираясь на явные связи поэта с сентиментализмом, его воспринимают то сентименталистом (А. Н. Веселовский), то предромантиком (Н. В. Фридман). Преувеличивая свойственные Батюшкову переклички с Жуковским, его причисляли к «унылому» романтизму. Но Батюшков, испытывая в начале своего творчества частичное влияние классицизма ( «Баг»), а затем гуманистическо-элегического романтизма, не принадлежал к правоверным приверженцам ни классицизма, ни элегического романтизма. Вся его литературная деятельность, поэтическая и теоретическая, в своей основе развертывалась в непрестанной борьбе с классицизмом и его эпигонами.

Батюшков выступил в сложных условиях переходного времени: уходящего, но еще активно действовавшего эпигонского классицизма, крепнувшего сентиментализма, возникавшего и приобретавшего популярность гуманистическо-элегического романтизма. И это отразилось в его поэзии. Но, испытывая и преодолевая воздействие литературных влияний, Батюшков формировался преимущественно как поэт гедонистическо-гуманистического романтизма. Для его поэзии характерно создание объективного образа лирического героя, обращение к реальной действительности, выразившееся, по словам Белинского, в частности, во введении в некоторые элегии «события под формой воспоминания». Все это было новостью в литературе того времени.

Но ей не уступает элегия «Я чувствую, мой дар в поэзии погас». Искренностью чувств, задушевностью обращения к любимой она предвосхищает лучшие реалистические элегии Пушкина.

Батюшков один из первых среди поэтов нарушает абсолютные границы между жанрами, установленные классицистами. Посланию он придает свойства то элегии ( «К другу»), то исторической элегии ( «К Дашкову»), он обогащает жанр элегии и превращает ее в лиро-эпическое произведение

Батюшков — замечательный знаток античности. Он вводит в свои стихи исторические и мифологические имена этого мира. Однако обилие античных имен, исторических и мифологических в стихах о современности, несомненно, привносит стилистический разнобой. Именно поэтому Пушкин по поводу послания «Мои пенаты» заметил: «Главный порок в сем прелестном послании есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни». В этом стихотворении в «хижине убогой» с «ветхим и треногим столом», «жесткой постелью», «рухлядью скудельной» соседствуют «кубки», «чаша золотая» и «ложе из цветов».

Он влиял на поэзию Пушкина. Был его учителем в поэзии, как это видно в лицейских стихотворениях. Все, что было существенно в его (а также Державина и Жуковского), поэзии, пресуществилось поэзии Пушкина, переработанное ее самобытным элементом. Батюшков впервые, до Пушкина, дал антологический слог, в котором показал все возможности русского языка.

В любви он не романтик. Изящное сладострастие – вот пафос его поэзии. В любви, кроме страсти и грации, много нежности, а иногда много грусти и страдания. Но преобладающий элемент – страстное вожделение, увенчиваемое всею негою, всем обаянием исполненного поэзии и грации наслаждения.

В прелестном послании Ж*** и В*** «Мои пенаты» с яркостью высказывается преобладающая страсть поэзии Батюшкова. Окончательные стихи этой прелестной пьесы представляют изящный эпикуреизм Батюшкова во всей его поэтической обаятельности. В этом эпикуреизме много человечного, гуманного, хотя, может быть, в то же время много и одностороннего. Здоровый эстетический вкус всегда поставит в большое достоинство поэзии Батюшкова ее определенность. Чувство, одушевляющее Батюшкова, всегда органически жизненно, и потому оно не распространяется в словах, не кружится на одной ноге вокруг самого себя, но движется, растет из самого себя подобно растению, которое, проглянув из земли стебельком, является пышным цветком, дающим плод.

Как поэт нового времени, он не мог, в свою очередь, не заплатить дани романтизму. В романтизме Батюшкова много определенности и ясности. Белинский отмечает его как хороший романтизм.

Беспечный поэт-мечтатель, философ-эпикуреец, жрец любви, неги и наслаждения, Батюшков умел не только задумываться и грустить, но знал и диссонансы сомнения муки и отчаяния.

Периоды творчества:

1) 1804 – 1811

2) 1812 – 1814

3) 1815 – 1821