§ 44. Форма изменения языковых явлений

Приведенные выше суждения В. Гумбольдта и Ш. Балли о «пара­доксальном» характере существования и изменения языка не учиты­вают форму изменения языка в его непосредственном применении, в синхронии. Эта форма отлична от того, что наблюдается в диахронии. Говорящий непосредственно в момент речи и наблюдения за речью не замечает каких-либо изменений, эволюции языка. Но в подобных условиях он непосредственно не замечает изменений и во многих предметах и явлениях живой и неживой природы, например роста растений или живых существ и др. Но это не значит, что в них не протекают изменения вообще. Известно, что далеко не всегда непос­редственная верификация явлений и процессов действительности мо­жет служить критерием истинности. Человек непосредственно не наблюдает, что Земля круглая, что вода состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода и многое другое. Однако истинность этих фактов объективно доказана специальными опытами, человеческой практикой. Поэтому формула изменений языка В. Гумбольдта и Ш. Балли неточна.

Каждая вещь, каждое действительное явление, в силу своей осо­бенной природы, имеет свою форму изменения как постоянно совер­шающегося процесса. Имеет такую свойственную ему форму изменения и язык. Его форма изменения такова, что она не нару­шает процесса общения, а потому для говорящего в момент общения язык представляется неизменным. Но в то же время очевидно, что именно в процессе общения и могут происходить изменения. Нефун-кционирующий язык мертв, он не изменяется, не развивается.

Синхронии, т. е. непосредственному функционированию языка в речи, свойственна такая форма языковых изменений, которая не влияет на взаимопонимание говорящих, не нарушает процесса обмена мыс­лями. Е. Косериу тонко заметил, что в синхронии, с функциональной точки зрения, изменения «проявляются в наличии внутри одного и того же типа речи факультативных вариантов и изофункциональных элементов» (11, с. 220). Изменения, по Е. Косериу, готовятся в языке «исподволь без нарушения действующих в языке функций языковых единиц... Задолго до выпадения какого-либо элемента из системы в норме языка уже существуют те элементы, которые возьмут на себя функцию выпавшего элемента» (11, с. 228). Развивая эти мысли на основе наблюдений, Е. Косериу замечает далее: «...В языке в течение длительного времени сосуществует старое и новое — не только экстен­сивно, но и интенсивно (в форме «вариантов и «изофункциональных элементов»)... В системе не появляется ничего такого, что до этого не существовало бы в норме, и, наоборот, ничто не исчезает из функци-

101

ональной системы иначе, как путем длительного отбора, осуществля­емого нормой» (11, с. 229).

Для изменяющейся, развивающейся системы само изменение того или иного ее элемента не есть отдельный акт, однократная замена одного элемента другим, а функционально длительный процесс заме­щения одного элемента другим. Эволюция языковых явлений включает преемственность. Чтобы замещать что-то, надо быть в известной степени таким же. Но поскольку каждая единица имеет свою особую историю, определенную формальную, семантическую структуру, об­щим словом,— свою природу, то в силу этого замещающая единица не может быть абсолютно тождественной замещаемой. Эти две особен­ности эволюционно изменяющихся языковых единиц — тождество и отличия в пределах этого тождества — оказываются функционально необходимыми. Поэтому параллельные единицы на том или другом уровне могут сосуществовать исторически долгое время. В этом заклю­чается одна из главных внутренних причин возникновения на всех уровнях языка вариантности, синонимии, различных видов ассимиля­ции и др., т. е. процессов, свойственных изменяющейся, развиваю­щейся системе.

Такая форма изменения языка обусловлена особенным характером существования и функционирования языка. Одним из признаков, обусловливающих такую форму изменения и развития языка, кроме вышесказанного, является непрерывность языка. Ф. Со-ссюр считает ее «первейшим свойством или первейшим законом передачи человеческой речи, причем независимо от того, какие про­исходят вокруг языка всякого рода перевороты и потрясения, могущие полностью изменить условия его существования... Нигде никогда не наблюдаются разрывы в непрерывной нити языка, и невозможно логически и apriori представить себе чтобы такой разрыв мог где-либо и когда-либо произойти» (12, с. 42).

Время показывает результаты и динамику изменений, происходя­щих в синхронии; чем длительнее отрезки времени, тем явственнее обнаруживаются изменения в языке. Изменяющиеся во времени язы­ковые факты служат мерой изменения языка. Они становятся очевид­ными и не для специалиста. В языке, подчеркивал Потебня, нет ни одной неподвижной категории.

Некоторые лингвисты считают, что реальный язык изменяется в своем конкретном применении; в то же время как инвариант он остается неизменным (11, с. 143). Именно неизменяемость языка как инварианта, по мнению Е. Косериу, обеспечивает общение в синхро­нии. С этим положением, однако, трудно согласиться. Изофункцио-нальные единицы в своем непосредственном применении и взаимодействии не могут не затронуть язык как инвариант, поскольку сам инвариант реализуется в вариантах; и движение последних и их расхождение не может не касаться его. Сравнивая в диахронии различ-

102

ные временные срезы языка, мы отмечаем не речевые изменения, а те, которые затронули язык как общее, как инвариант, отмечая вместе с тем и тождество языка в этих двух его временных плоскостях.

Изложенная здесь форма изменения языка позволяет по-другому представить такие явления языка, как вариантность, синонимия, ас­симиляции единиц на различных уровнях и др. В свете сказанного ряды вариантов, синонимов — это узлы изменения и перемещения единиц языка — фонем, различного типа аффиксов, слов, синтакси­ческих конструкций. Весьма важной представляется роль таких рядов тождественных и изофункциональных единиц, и прежде всего двусто­ронних, в исторической перспективе. В таком ряду происходит асси­миляция общей — лексической, грамматической или словообра­зовательной — абстракции всеми членами ряда. Следовательно, если смотреть с точки зрения диахронии (в ряд входят единицы с различ­ными потенциями развития), сохраняется и передается в эстафете единиц языка выработанная в нем абстракция. Таким образом, цен­ность таких явлений, как вариативность, синонимия, ассимиляция, не только в тех функциях, какие они непосредственно выполняют в речи, но и в сохранении и развитии продуктов мышления.

Мнение Ф. Соссюра и других лингвистов, что синхронии не свойственны какие-либо изменения, оставляет открытым вопрос: от­куда же возникают в диахронии изменения, если синхрония пребывает в совершенном покое? Исторический отрезок, за который произошли в языке определенные изменения, мы можем представить в виде ряда последовательных синхронных срезов, не могущих, по мнению таких авторов, иметь изменений. Логического объяснения появления изме­нений в языке в этом случае получить невозможно.

Е. Косериу различает изменение и инновацию (11, с. 255 и ел.). Изменение — это продукт эволюции языка как системы систем; оно предполагает преемственность и расхождение. Изменения тех или других элементов языка, образующих в общей структуре языка отдель­ные подсистемы, имеют частные причины, что, разумеется, не исклю­чает сложных их связей и опосредовании с целостной системой языка (см. выше).

Инновации имеют индивидуальную природу, обладают частными, окказиональными функциями и значениями, хотя и создаются из элементов общего языка. Инновация может стать общеязыковым фактом в том случае, если отвечает потребностям говорящего коллек­тива, тенденциям развития языка. Инновация возникает не как объ­ективная внутренняя потребность системы языка, поэтому она не предполагает преемственности и расхождения в эцолюции языка с соответствующими единицами того же порядка (ср.: авторские неоло­гизмы, индивидуальная образность, крылатые выражения, необычная индивидуальная сочетаемость слов и обнаруживающиеся в итоге осо­бенные смыслы слов и др.).

■

103

Вопрос об инновациях имеет отношение к сложной и неоднознач­ной проблеме о субъективном влиянии на язык, на его изменение и эволюцию (см. ниже).