Понимание — опыт, процесс поиска смысла.

Понимание - это не столько познание, сколько универсальный способ освоения мира ("опыт"), оно неотделимо от самопонимания интерпретатора, есть процесс поиска смысла ("сути дела") и невозможно без предпонимания.

Гадамер хочет связать в новом синтезе "речь" и "логос", герменевтику и диалектику. Разделил идею Гегеля, что истинный метод — «деяние самого дела».

Диалогический характер герменевтики. Логика вопроса и ответа (диалог) — основной способ достижения истины. Интерпретацию культурной традиции он рассматривает как диалог прошлого и настоящего. Диалог с традицией для него - не культурологическая задача, а самостоятельный источник философского знания. Диалектика как искусство ведения беседы есть и "искусство образования понятий", т.е. выработка мнений, общих для собеседников. Поскольку беседа - это не "застывшая форма высказывания", то здесь особую роль играет язык, который осуществляет ту "смыслокоммуникацию", в искусстве разработки каковой и состоит задача герменевтики.

Сущность знания в том, что оно не только выносит верное, правильное суждение, но и исключает неправильное. Знание лишь у того, у кого есть вопросы.

Понимание человеком мира и взаимопонимание людей осуществляется в "стихии языка". Последний рассматривается как особая реальность, внутри которой человек себя застает.

ЯЗЫК — ОСОБАЯ РЕАЛЬНОСТЬ, ВНУТРИ КОТОРОЙ ЧЕЛОВЕК

Процесс постижения смысла происходит в языковой форме. Язык есть та среда, в которой происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретается взаимопонимание по поводу самого дела.

19. "Насыщенное описание" к. Гирца как метод гуманитарных наук.

Гирц К. "Насыщенное описание": в поисках интерпретативной теории культуры.

Если вы хотите понять, что представляет собой та или иная наука, в первую очередь вам следует посмотреть на то, чем занимаются практикующие ученые. В антропологии ученые занимаются этнографической практикой. И начинать разбираться в том, что представляет собой антропологический анализ как форма знания, следует с уяснения, что такое этнография или, точнее, что значит заниматься этнографией. Согласно изложенной в учебниках точке зрения, заниматься этнографией — значит устанавливать контакты, выбирать информантов, записывать тексты, выявлять родословные, составлять карты, вести дневники и т. д. Но вовсе не это, не технические и заученные процедуры определяют данное предприятие. Его определяет специфический род интеллектуальной деятельности — сложная работа по созданию «насыщенного описания».

Анализ представляет собой разбор смысловых структур - того, что Райл называл установленными кодами — а также определение их социального основания и социального значения. 

Культура — этот инсценированный документ. Хотя и относится к области идей, она существует не в чьей-то голове. Как только мы начнем рассматривать поведение человека с точки зрения символического действия — действия, которое нечто обозначает, подобно голосу в речи, цвету в живописи, линии в письме или звуку в музыке, — вопрос о том, является ли культура моделью поведения, или складом ума, или одновременно и тем и другим, потеряет смысл. 

По-разному называемое — «этнонаука», «компонентный анализ» или «когнитивная антропология» (терминологические колебания отражают глубинную неопределенность), — это направление утверждает, что культуру составляют психические структуры, посредством которых индивиды или группы индивидов формируют свое поведение. Культура публична, потому что публичны коммуникация и значение.

Нахождение общей почвы есть то, что составляет этнографическое исследование как личный опыт; попытка же сформулировать сами основы, благодаря которым, как воображает (всегда преувеличивая) исследователь, ему удалось найти эту общую почву, есть то, что составляет суть антропологического анализа как научного занятия. Антропологи вовсе не стремятся ни превратиться в natives , местных жителей, ни подражать им. Они стремятся установить с этими людьми диалог; а это задача гораздо более сложная, чем часто кажется.

С этой точки зрения цель антропологии — расширение границ общечеловеческого разговора. Понимаемая с точки зрения взаимодействующих систем конструируемых и поддающихся интерпретации знаков культура — это не некая сила, к которой причинно-следственным образом могут быть отнесены явления общественной жизни, поведение индивидов, институты или процессы; она — контекст, внутри которого они могут быть адекватно, т. е. «насыщенно», описаны.

Познание культуры народа открывает его обычность, нормальность, не уменьшая вместе с тем его специфичности. Оно делает этот народ доступным для понимания: помещение людей в контекст их собственных банальностей рассеивает туман таинственности.

Одним словом, антропологические работы представляют собой интерпретации, причем интерпретации второго и третьего порядка. (По определению, только «местный» человек может создать интерпретацию первого порядка: это ведь его культура.) Таким образом, они - фикции, фикции в том смысле, что они — «нечто созданное», «нечто смоделированное» (в первоначальном значении слова fictio).

Следует уделять внимание поведению, потому что именно в поведении — или, точнее, социальном действии — проявляются, артикулируются культурные формы. 

Убедительность наших интерпретаций не должна основываться, как это сегодня слишком часто бывает, на одном изяществе, с которым они подходят друг к другу, или на одной уверенности, с которой они доказываются. 

Хорошая интерпретация чего угодно — стихотворения, человека, истории, ритуала, института, общества — погружает нас в самый центр того, что она интерпретирует.

Этнограф «фиксирует» социальный дискурс; записывает его. Тем самым он превращает его из преходящего события, которое существует только в момент свершения, в отчет, который существует в записи и к которому можно многократно возвращаться.

Итак, этнографическое описание имеет три особенности: оно интерпретативно; оно интерпретирует социальный дискурс; и интерпретация состоит в попытке спасти «сказанное» в этом дискурсе от исчезновения и зафиксировать его в доступной для дальнейших исследований форме. 

Место исследования не есть предмет исследования. Антропологи исследуют не деревни (племена, города, поселения...) - они исследуют в деревнях.

Идея «естественной лаборатории» оказалась в равной мере пагубной — не только потому, что аналогия ложна но потому, что она ведет к представлению, будто данные этнографических наблюдений являются более точными или более фундаментальными, более надежными и в меньшей степени обусловленными обстоятельствами, чем данные других социальных исследований. Огромное естественное многообразие культурных форм — это, конечно, не только тот богатый источник, на котором зиждется антропология, но и основание ее глубочайшей теоретической дилеммы: как согласовать такое многообразие с биологическим единством человеческого вида? Но даже метафорически это многообразие нельзя назвать экспериментальным, поскольку контекст, в котором оно наблюдается, меняется вместе с ним самим и здесь невозможно (хотя некоторые и пытаются) отделить х от у для того, чтобы вывести точную функцию.

Этнографические данные ничем не лучше других; они есть лишь частный случай: один голос из многих. И рассматривать их как нечто большее (или меньшее)- значит искажать как их суть, так и те следствия, которые может извлечь из них социальная теория.

Типичный порок интерпретативного подхода к чему-либо - состоит в том, что он имеет тенденцию не поддаваться концептуальному оформлению и, соответственно, систематическим методам оценки. Либо вы понимаете интерпретацию, либо нет; либо улавливаете ее суть, либо нет; либо принимаете ее, либо нет. Заточенная в мире своих собственных фактов, интерпретация часто предстает как обосновывающая саму себя или, что еще хуже, как обоснованная якобы большой проницательностью автора, который ее выдвигает; любая попытка передать ее в терминах, отличных от ее собственных, рассматривается как переиначивание, как этноцентризм (самое страшное оскорбление для антрополога).

Анализ культуры представляет собой не равномерно восходящую кривую накапливаемых данных, а скорее разбивается на последовательность дискретных, но тем не менее согласованных и все более и более смелых «вылазок». Новые исследования, конечно же, опираются на предыдущие, но не в том смысле, что они продолжают движение с той точки, на которой остановились другие, а в том, что, обладая большей информацией и лучшими концептуальными схемами, они предпринимают все более глубокие проникновения в те же самые явления. 

Таким образом мы подходим ко второй особенности теории культуры: она не является, по крайней мере в строгом смысле этого слова, прогностической. 

Не только интерпретации приходится опускаться на изначальный уровень непосредственного наблюдения, но и самой теории, на которую эта интерпретация концептуально опирается.

Анализ культуры отличается характерной неполнотой. И, что еще хуже, чем глубже он уходит, тем менее полным он предстает.

Эту проблему можно обойти разными способами - подменять культуру фольклором и собирать его; подменять ее характеристиками и подсчитывать их; подменять ее институтами и классифицировать их; подменять ее структурами и играть с ними. Но все это попытки обойти проблему.

Рассматривать символические выражения социального действия — искусство, религию, идеологию, науку, право, мораль, здравый смысл — это не значит отвернуться от экзистенциальных проблем жизни ради некой заоблачной сферы бесчувственного и безжизненного; это значит окунуться в их самую гущу. По существу задача интерпретативной антропологии — не в том, чтобы дать нам ответ на самые сокровенные наши вопросы, но в том, чтобы дать нам доступ к ответам других, тех, кто сторожит других овец в других долинах, и тем самым включить эти ответы в единую человеческую летопись, с которой мы сможем консультироваться.