3) Лингвистическая философия

Становление философии лингвистического анализа связано с именами Гилберта Райла, Джона Лэнгшо Остина, Джона Сёрла, Питера Стросона, Джона Уисдома. Но в числе основателей этой «подстратегии» следует назвать, в первую очередь, два имени Джордж Мур и Людвиг Витгенштейн.

Творчество кембриджского философа Джорджа Эдварда Мура (1873–1958) ознаменовало переход в аналитической стратегии от анализа математических и логических структур к исследованию функционирования обыденного языка. Развивая идеи своего коллеги Б. Рассела, Мур выдвигает в центр философской картины познания понятие «здравого смысла». Здравый смысл должен удостоверить любой познавательный акт; его корень – всеобщее убеждение людей в реальном бытии своих тел. Необходим последовательный философский анализ здравого смысла как конституента человеческого мира. Для этого философия должна исследовать естественные языки, через которые здравый смысл «говорит о себе». Метод исследования – перефразировка: т.е. переформулирование высказываний с неочевидным смыслом в предельно ясных понятиях и грамматических отношениях

Людвиг Витгенштейн (1889–1951) является одним из важнейших философов XX века. Его идеи оказали огромное влияние на современную философию и культуру.

Родился в семье австрийского промышленника сталелитейной отрасли, был младшим из 8-ми детей. Есть легенда, что он учился в одной школе и даже в одном классе с Адольфом Шикльгрубером. Готовился стать инженером, но работы Фреге и Рассела, с которыми он познакомился, изменили мировоззрение будущего ученого. Отправившись в Кембридж, он становится учеником и ассистентом Рассела. Сражался добровольцем на полях I мировой, в лагере для военнопленных написал свой «Логико-философский трактат» (1921 – нем. издание, 1922 – англ. издание). Опубликовав книгу, решил, что философские проблемы им уже решены, и до 1926 года работал учителем в сельской школе. В 1926 вернулся в Кембридж. В годы II Мировой войны он – снова добровольцем – работает в лондонском госпитале. Разрабатывает принципиально новую философию языка, изложенную в «Философских исследованиях» (1953)

Испытывая большое влияние Фреге и Рассела, Витгенштейн, тем не менее, «поворачивает» вектор аналитической стратегии философствования: от задачи конструирования особого языка логики – к конструированию особой логики, описывающей «естественный» язык.

Философию Витгенштейна делят на «раннюю», представленную «Логико-философский трактатом», и «позднюю», изложенную в «Философских исследованиях», а также в «Голубой» и «Коричневой книгах» (1958).

На «раннем» этапе своей творческой деятельности Л. Витгенштейн под влиянием идей Г. Фреге, Б. Рассела разрабатывает оригинальную концепцию языка, как символического “зеркала” реальности. “Логико-философский трактат” – это особый взгляд на философский анализ и ответ на вопрос: почему философию интересует язык?

«Логико-философский трактат» стал единственной книгой опубликованной самим Витгенштейном. Он тщательно прорабатывал содержание и форму трактата – это семь афоризмов, сопровождаемых разветвлённой системой поясняющих предложений. Увенчивает ее один из самых таинственных философских афоризмов за всю историю – «то, что может быть сказано, может быть сказано ясно, а о чем невозможно говорить, о том следует молчать». Поставить границу мышлению в языке

Задача Витгенштейна – представить язык как образ реальности. Язык и мир находятся в одном и том же логическом пространстве, обладая при этом идентичной логической формой (ср.: Рассел). Согласно Витгенштейну, все выражения, существующие в языковой практике, могут быть соотнесены со стандартом идеального языка, который картографически отражает мир (идеального языка нигде нет, но в любом реальном языке он «подразумевается». То, что мы понимаем друг друга, даже когда говорим на разных языках, обусловлено логической формой универсального языка, идентичной структуре мира).

Другой важный момент «Логико-философского трактата» – особое понимание истины. Витгенштейн говорит о наличии особой “способности к истинности” элементарных предложений. Правильно построенное элементарное предложение не может быть неистинным. Неистинное – значит построенное с ошибками, с пропуском важных связок, с именованием сложных фактов простыми именами. Любое высказывание можно сделать истинным, если редуцировать его до набора элементарных высказываний. Истинность и ложность – это не инициатива субъекта, всё зависит от связи предложения с реальностью, и здесь особое положение занимает логика. «Логика заботится о себе сама, нам нужно лишь следить за тем, как она это делает».

Логика пронизывает весь мир и язык. Она же формирует границу языка и мира. Мир – это все, что может быть высказано. За границей мира – того, что может быть высказано предложениями, лежат ценности и смысл жизни. То, что лежит за границей мира – переживается в некоем «мистическом видении» мира – но высказать это другому нельзя (об этом 7-й афоризм). Обычная же философия пытается решить заведомо нерешаемую задачу – пытается говорить о том, о чем говорить невозможно. Философия нарушает запрет “о чем невозможно говорить, о том следует молчать”. Поэтому большинство философских вопросов и предложений просто бессмысленны. Осознав это, философия должна перестать строить собственные теории и стать деятельностью по прояснению наших мыслей и высказываний.

Витгенштейн настаивает на уникальности каждого из имеющихся естественных языков. Им соответствует гипотетический «идеальный» язык как шаблон с прозрачной структурой, в котором вся сущность языка находится на поверхности. Переход к подобному языку был бы невозможен, поскольку, человек, обладая способность строить язык, не имеет возможности управлять им. Язык развивается по своим законам. Причиной возникновения философских проблем является неверное истолкование именно логики языка, поэтому большинство философских проблем исчезли бы, если прояснить логику языка.

Центральным произведением «позднего» этапа Витгенштейна являются «Философские исследования». Они подводят итог того этапа, на котором Витгенштейн окончательно переориентировал философский анализ на исследование обыденного языка – такого, каким он сложился. Теперь Витгенштейн отказался даже от идеи модельного «идеального» языка. Положение об априорной логической структуре мышления и языка – иллюзия. Пытаясь создать некий идеальный язык, философы забывают о том, что речевые акты совершаются в реальном мире, постоянно присутствуют в жизни человека и связаны со всеми сферами жизнедеятельности. Собственно, социальная жизнь человека без присутствия языка кажется бессмысленной.

Поэтому адекватная философия, рассказывающая о мире, человеке и его месте в мире, должна выполнить два условия:

1) нужно избавиться от стереотипа о противопоставлении мира и языка. Язык не является отражением реальности, он является частью мира, “формой жизни”. Разнообразные формы социальной практики порождают различные условия употребления языка, каждая из которых соответствует конкретной ситуации, конкретным целям и желаниям.

2) говоря о языке и языковой практике, нельзя смешивать «значение» и «употребление». Способ употребления слова не равен его значению. Способ употребления не предшествует языковой деятельности, он – не предпосылка языка. Напротив, способ употребления оговаривается в ходе самой языковой практики, в зависимости от того, как проходит именование предметов. Именование уже предполагает владение языком, оно может быть осуществлено лишь на базе уже имеющегося языка. Людям, пользующимся одним и тем же языком, необходимо соглашение, предметом которого может стать не столько правило означивания, сколько способ понимания. Никакой безусловной гарантии понимания у нас нет.

Отсюда – концепция языковой игры для описания языка как системы конвенциональных правил, в которых участвует говорящий. Именование – как раз и есть пример языковой игры, вернее, целого множества игр. Языковые игры – это и своеобразный метод прояснения языка, он мыслится как поиск выходов из разного рода концептуальных тупиков, непониманий.

Поэтому сама философия должна восприниматься как деятельность, цель которой состоит в прояснении понимания языка. Философия принципиально отличается от науки – отличие, прежде всего, заключается в деятельности философа, которая должна быть направлена не на получение нового знания, а на объяснение и описание.

Идея языковой игры подчеркивает, что понимание как философская проблема (вопрос «почему понимание возможно?») – во многом проблема надуманная. Люди реально обладают способностью понимать друг друга, и поэтому акцент должен быть смещен с вопроса о понимании на функциональное многообразие языка, вариации его употребления. Необходимо умение ориентироваться в функциях языка, в его практическом применении в повседневной жизни, то есть там, где работа слов доступна восприятию

По словам Зинаиды Сокулер, «[философский] метод состоит в том, чтобы показывать известные всем, но выпавшие из поля внимания факты использования языковых выражений. В результате этого должна обнаружиться неправомерность некоторых философских обобщений или утверждений. Связанные с ними проблемы отпадут сами собой. Человек, мучимый такими проблемами, почувствует ясность и облегчение. Тогда задача философского анализа – т.е. философской терапии – будет разрешена».

Именно идеи Витгенштейна обусловили дальнейшее развитие лингвистической философии. Ее дисциплинарное оформление связывают с 1930-х годами, когда Джон Уиздом, позднее Джон Остин и Гилберт Райл, отрицая формализм в философии, обращаются к анализу значений повседневного языка.

Лозунг этого направления: язык – это социальный феномен. Значение – это тот или иной способ употребления слова в определенном контексте.

Раскрывая историческую изменчивость значений, Джон Остин (1911–1960) создал теорию речевых актов, в соответствии с которой язык понимался как социальная деятельность по производству предложений. Его центральная работа так и называется – «Слово как действие. Как производить действия с помощью слов». В основе теории речевых актов – различие между двумя типами высказываний:

• индикативные (констатирующие) высказывания;

• перформативные (исполнительные) высказывания.

Констатирующие высказывания строятся по модели «описания реальности» и характеризуются истинные или ложные. Перформативные высказывания ничего не описывают и не сообщают, они не являются истинными или ложными и всегда рассматриваются как часть поступков или действий. Перформативы могут быть рассмотрены только как удачные / неудачные, успешные / неуспешные.

Особенность позиции Остина в том, что любое высказывание в пределе является перформативным. К любому высказыванию можно приложить связку «я утверждаю». Говоря, например, о том, что я знаю нечто, я автоматически беру на себя ответственность за свое утверждение. Также, когда я обещаю нечто, я даю слово, что сделаю нечто, то есть беру на себя обязательство.

Поэтому отличение индикативных высказываний от перформативных создает проблему, поскольку их грамматические формы чаще всего совпадают. Для разрешения этого затруднения Дж. Остин формулирует трёхуровневое понимание речевого акта. В каждом речевом акте есть три компонента Локутивный компонент – фиксирует сам факт произнесения слов, при этом определяющим является их значение. Он сопровождается иллокутивным компонентом, который содержит намерение и связан с позицией автора высказывания. Если же, в речевом акте происходит целенаправленная и намеренная инициация реакции адресата, то этот эффект обозначается как перлокутивный.