Сны Салимбене

В главе I рассматривалось видение Салимбене, и, мне кажется правильным в подобном ключе анализировать два сновидения Салимбене, которые в конечном счете оказываются взаимосвязанными как между собой, так и с единственным visio, которое было послано автору «Хроники». А это в свою очередь может дать ключ к пониманию визионерского опыта Салимбене и особенностей онирической канвы его сочинения в целом.

Визионерские впечатления Салимбене приходятся примерно на одно время, когда его разлад с отцом достиг апогея, и он бесповоротно становится монахом францисканского ордена (1238 г.). Непосредственно сразу после рассказа о видении Салимбене описывает сон⁶⁷, в котором некий господин Томмазо де Армари из Пармы убил одного монаха (f 224 c). Спустя несколько дней Салимбене узнает от господина Амидзо де Амичи, который направлялся через Фано в Апулию, по-видимому, из Пармы, что уже третий господин, Герардо де Сенцанези из Пармы, убил монаха. На этот счет Салимбене скромно заметил, что «теперь мы поняли (с братом – Л.К.),что сны иногда сбываются»⁶⁸.

Слово «somnium», которым Салимбене озаглавил свой сон, согласно средневековой классификации снов, действительно свидетельствует о правдивом сне, которому с большой степенью уверенности можно доверять. Уже у Цицерона somnium относится к первой группе снов-предвестников, однако это темное, в отличие от ясного visio, сновидение, которое требует толкования и не может быть понято буквально. Равным образом somnium у Макробия является правдой (ложный сон – insomnium), но в завуалированной форме. Если говорить о делении снов по происхождению (от Бога, от ангелов и демонов, от души), то источником somnium считалась душа.

Но интересно не столько это, сколько то, на каких основаниях Салимбене рассматривает свой сон как истину высшей инстанции. Действительно ли убийство (замечу, что убийцей оказался другой человек, хотя, по-видимому, принадлежавший к одному и тому же кругу пармских жителей) оказалось достаточным признаком для того, чтобы помещать свой сон в нишу правдоподобных видений? По крайней мере, на страницах своей «Хроники» Салимбене идет на такой солипсический шаг, нисколько не опасаясь упреков со стороны «элитарного меньшинства», которое все-таки расценивало сны (не видения) как что-то дьявольское и недопустимое с точки зрения христианского вероучения⁶⁹. В основном теоретические выкладки Средневековья сплошь и рядом носят характер негативный несмотря на то, что средневековая литература изобилует описаниями различных снов и сновидений, между которыми существовала великая разница.

Может быть, дело в том, что somnium Салимбене по всем онирическим канонам требовал истолкования, т.е. факта сбывшегося пророчества было просто-напросто недостаточно, а само убийство уходило на второй план, уступая место определенной интерпретации, которая и оправдывала сновидение Салимбене.

Если так, что поучительный смысл сна может быть понят в русле предыдущего видения, которое как бы постулировало правильность ухода Салимбене во францисканский орден. Кроме того, Салимбене считает нужным рассказать читателю, что об этом сне узнал его брат, который был священником и проповедником в ордене миноритов (f. 223 b) и которого, между прочим, тоже проклял разгневанный отец накануне сновидения⁷⁰.

Незадолго после этого сновидения ⁷¹Салимбене видит второй сон, в котором он просит милостыню на улицах Пармы, стыдясь своего положения и боясь гнева своего отца, как вдруг он замечает около одного дома, что Христос, Дева Мария и Иосиф занимаются тем же, чем и он сам, т.е. сбором хлеба для пожертвования. После того, как корзина оказалась наполненной, Христос, который помог Салимбене в сборе подаяния, увещевал его, чтобы он не стыдился просить милостыню (f. 226 c). После этого пассажа начинаются пространные рассуждения Салимбене по вопросу того, почему следует просить милостыню.

Важно, что накануне сновидения Салимбене ходил за подаянием по улицам Пизы с неким братом из мирян. Тогда же к Салимбене подбежал некий человек из Пармы, упрекая его в том, что человеку, обладающему состоянием его отца, не подобает притворяться нищим и просить хлеб у тех, у кого его нет (f. 225 d-226 a).

Далее, посмотрим на лексику, используемую Салимбене. Примечательно, что на этот раз он, предваряя основную часть рассказа, весьма подробно описывает свои ночные переживания и сомнения по поводу неизбежного невыносимого и постыдного труда, который сулит ему жизнь во францисканском ордене. В тот вечер он «перебирал в уме все, что увидел и услышал», думая о такой жизни, а после продолжительной бессонницы (quasi totam noctem duxissem insomnem) он получает короткий сон (modicus somnus), «в котором Господь явил прекраснейшее сновидение» (in quo visionem michi Deus ostendit pulcherrimam), что и утешило его страдающую душу. При этом все происходящее с ним случилось по воле Господа (sicut Deo placuit).

Как можно убедиться, здесь Салимбене больше не является сновидцем, но визионером в строгом смысле слова, поскольку на этот раз речь идет именно о visio, которое, подобно матрешке, явилось ему во сне (somnium). Надо полагать, Салимбене действительно весьма сдержано относится к тому, что является во снах. Тем не менее, этот пример показателен в том плане, что Салимбене как будто намеренно смешивает сон и видение, не проводя между ними принципиальной разницы. По крайней мере, в первом сне он все-таки репрезентирует себя как сновидец, пускай и доказывая косвенно достоверность своего «правильного» сна. Второй сон он не решается оставить просто сном, добавляя к нему рассказ о видении.

Можно предполагать, что второй случай описывает ситуацию пустого сна (собственно, сам процесс, когда человек спит), если бы не Салимбене не было ниспослано видение. Первый же эпизод по форме напоминает второй, но за счет того, что этот сон оказался правдивым (как и во сне, было совершенно убийство), Салимбене описывает его как сновидение. Единственное, что реализация этого сновидения в жизни (убийство, которое как бы предсказывает Салимбене) является важным только с точки зрения доказательства божественного происхождения этого сна. В остальном значимость приобретает трактовка завуалированного сна, на которую, по-видимому, и рассчитывал Салимбене, вставляя этот эпизод в «Хронику» и доказывая таким образом свое собственное благоразумие⁷².

Возвращаясь ко второму сновидению, важно сказать, что его смысловое содержание не особенно разнится с поучительным замыслом первого сна. В обоих случаях подчеркивается, что Салимбене верно поступил, полностью отказавшись⁷³ от мирской жизни и от своей семьи⁷⁴. В принципе, можно говорить об особой группе снов, являющихся сновидцам до или во время их обращения (сон святого Мартина, который описывает Сульпиций Север; сон Константина). Иногда такие сны-предвестники являются родственникам будущих святых (например, сон Моники, матери Августина). В общем, достаточно быстро сны, предвещающие скорое обращение, становятся общим местом, топосом в средневековой литературе⁷⁵.