2. Характер и типология элит в регионах

Необходимо понять, к какому типу элит относятся современные региональные элиты. Принятыми наименованиями классов политической элиты как правления меньшинства являются аристократия и олигархия. Различия между ними лежат в способе легитимизации их власти (происходящей через рациональную легитимизацию или через транспонирование во власть своего приписанного и иного статуса). К олигархии относятся примитивные (кланы) и традиционные квазиэлиты (плутократия (власть богатых), номенклатура, неономенклатура и постноменклатура). В них способом связи ее членов, их карьеры и рекрутации в элиту служит неправовой, гильдейский принцип. Вместе с тем конкретные формы и основания системы гильдий варьируются: у сельского патриархального клана – это непотизм (кровное родство) и местничество (трайбализм, этническая комплиментарность), у вассально-клиентельного клана – это сервилизм (угодничество) и кумовство, причем в городе к этому прибавляются требования к деловым качествам клиентелы; в среде плутократии – конверсия капиталов (коммерциализация всей деятельности) и сервилизм, для номенклатуры и неономенклатуры – идейная и личная преданность. Ныне аристократиями являются бюрократия (власть чиновников), технократия (власть «технарей») и меритократия (власть гуманитариев). В них используется правовой принцип связи и рекрутации членов: в бюрократии – гильдейско-антрепренерский, иерархическое подчинение и безличность; в современной элите – чаще антрепренерский на разной основе: на базе менеджерских знаний у технократии и гуманитарных, телеологических знаний у меритократии. Меритократию и технократию характеризует демократический способ ротации кокусов правящей и оппозиционной элит.

Нас больше интересует номенклатура как политическая бюрократия при недемократии, при этом сталинская номенклатура – это тоталитарная бюрократия, хрущевско-брежневская неономенклатура – жестко-авторитарная, а правящая в РФ постноменклатура – авторитарная, прикрывающаяся флером отдельных институтов демократии. Номенклатура и неономенклатура – политические квазиэлиты общества принудительной модернизации, тогда как бюрократия в западных демократиях является элитой, немного более близкой к идеальному типу у Вебера. При Горбачеве неономенклатура демократизировалась и гуманитаризировалась, трансформируясь из жесткого класса в социальный слой, но сохранение состава, способов взаимоотношений и ротации внутри ее кокуса позволяет характеризовать ее как переходную к постноменклатуре. Ельцинская правящая квазиэлита представляла собой первый этап функционирования постноменклатуры (сначала вместе с либеральной интеллигенцией, позже – с плутократией). В 2000-е гг. начался второй, преториански-чиновничий, упорядоченный, негеронтократический, но также автократический этап развития постноменклатуры (ряд плутократов «равноудален» от власти, как и субсидированные ими партии), а в регионах РФ сформировался смешанный вариант постноменклатуры, сочетающий в себе элементы всех олигархий.

Ныне у власти в РФ и регионах стоит постноменклатурная элита, чьи характеристики совпадают с чертами олигархии: это отказ от приоритета личности; закрытость, отсутствие реальной выборности, добровольного актива; наличие жестких социальных границ, большой социальной дистанции между ней и остальным обществом; монополия на политические решения, формирующие из постноменклатуры жесткий класс; и как следствие – некомпетентность и неадекватность эпохе перехода к информационному обществу. Популярность Путина в 2000-е гг. была обусловлена надеждой народа на отход от ряда черт кланов: от непотизма, главенства личных связей над законом, геронтократии, неизменности состава власти, иерархии кланов, от криптоправления. И на деле, отдельные виды криптоправления минимизированы: началась борьба с сепаратизмом «региональных баронов» и отстранен от власти ряд компрадоров. Однако укрепилась автократичность власти, ибо попавшие во власть «силовики» и 1-е секретари обкома привыкли видеть лишь «вертикаль власти», иерархию согласных с ними. Плутократия привнесла в постноменклатуру сращивание власти в политике и экономике, когда чиновники формируют состав и социально обслуживают собственников, а последние контролируют власть, когда обе элиты переплетаются по составу и через механизмы воспроизводства. Для рекрутации в весьма закрытый слой номенклатуры решающими критериями остаются чисто бюрократические качества: как по М.Веберу (предсказуемость, иерархичность), так и по К.Марксу (проведение собственных интересов под видом государственных), а также черты номенклатуры, изложенные М.Восленским и М. Джиласом («демократия» для меньшинства, эксплуатация населения бюрократией). Специфика элит в РФ выразилась в деградации их аксиологической ориентации, источников, способов рекрутации и их структуры, уровня и направленности их деятельности.

Первое. Несколько преобразовалось соотношение присущих ей идеократии (приоритета идеологии), этатократии (приоритета интересов «государства») и патримониализма. Идеократия у постноменклатуры исчезла, обнажив суть номенклатуры, устойчивость абсолютного господства чиновничества, отказ от задачи всякой правящей элиты вносить идеалы и ценности в политику. Причина отказа от идеократии – в расчете элит на поддержку левого населения при проведении антисоциальной политики, для чего требуется затушевать основное социальное противоречие российского общества между собой и остальным народом. При этом провинциальная элита 2000-х гг. более прагматична, чем элита 1990-х, полностью лишена ностальгии по идеологии, даже этнонациональной. Этатократия выражается в безраздельном господстве чиновника и бесправности рядового человека и в том, что основой статуса элиты продолжает оставаться не собственность, а политическая власть. Правда, разные элиты дифференцируются в зависимости от того, какое государство (российское или республиканское) вытесняет приоритет личности, а этатократия равнозначна не защите интересов страны, а «властецентризму». Если в 1990-е гг. этатократизм сдерживался вектором на рынок и демократию, требующим превалирования интересов народа и бизнеса и лишь в республиках элиты выдвигали лозунги «приоритета интересов республики», то в 2000-е элиты даже в республиках переориентировались на вербальный приоритет «государства РФ», противоречащий принципам федерализма. На деле у элит РФ вышло на первый план значение таких черт патримониализма, как ожесточенность и бескомпромиссность политической борьбы, сервильность подчиненных, фаворитизм, снобизм и народофобия начальников. Личная преданность главе клана, а не истовое служение строю, стала условием вхождения в состав среднего и высшего звена чиновников. Ельцин формировал иную, уже не номенклатурную практику патримониализма, пройдя стадии фаворитизма, открытой плутократии и непотизма. В целом элиты РФ 1990-х гг. сочетали черты всех основных кланов. Клановый сервилизм чиновников и политиков в 2000-е гг. в силу построения «вертикали власти» усилился, став ключевым принципом поведения элит РФ. Другими их чертами в силу лишения общества каналов воздействия на власть стали барство и высокомерие в отношении рядовых граждан и явная народофобия. Власть неслучайно ставит препоны волеизъявлению народа, затрудняя проведение референдумов, митингов, свободных выборов и СМИ, независимых судов и партий.

Второе. Несколько трансформировались источники, каналы и способы рекрутации постноменклатуры и, как следствие, ее структура. Важным для карьеры в элитах стало не пролетарское, а номенклатурное происхождение. Непотизм распространен не только в республиках, но и областях РФ. Продолжает преобладать групповой (феодальный, клановый по характеру) способ социального восхождения – когда человека продвигают не столько за заслуги, сколько из-за наличия личных связей (связь с властью, с иностранными фирмами, с друзьями по месту прежней работы, опора на родственную или земляческую сеть, близкие знакомства в силовых или криминальных структурах). Не затронута главная социальная перегородка – между правящей элитой и остальным обществом. Сложились механизм самовоспроизводства элиты и система привилегий, распространяемая на потомков, сохранились ее кастовость и корпоративность. Функции аппарата (контроль над собственностью, кадровая политика, процесс приватизации, распределение бюджета) усилились. В РФ наблюдается смыкание экономических и политических элит, причем, в регионах их переплетение прочнее в плане присвоения собственности государства (объем контролируемой властями РТ собственности вырос с 2 до 65%, часть которой затем приватизирована родственниками политических лидеров, а большая часть остальной сразу отдана этим родственникам). Исчезли советское ограничение и разделение властей, поэтому государство монолитнее и гомогеннее прежнего и посткоммунизм, а не коммунизм является открытой диктатурой бюрократии. Элиты РФ можно характеризовать лишь как традиционные квазиэлиты.

Третье. У современной постноменклатуры появились новые черты в сфере уровня и направленности ее деятельности. Произошла деинтеллектуализация, примитивизация, иррационализация и криминализация состава и социальных связей. Причины данного тренда в том, что только при свободных выборах мэры, губернаторы ставят в свои команды людей, способных решить проблемы преступности, дорог, помощи малоимущим, образования, а там, где нет свободных выборов, – людей поглупее и «замаранных», чтобы те не могли обойти своих начальников. Одной из причин криминализации элит явились противозаконные способы захвата, монополизации и удержания их власти. Другой причиной явился способ генезиса и формы политической жизни данной квазиэлиты, приход к власти ориентирующихся на то, что «не запрещено», а не «разрешено», срастание чиновников с криминальным бизнесом и отсутствие реформы судебных и правоохранительных органов. Появились новые делинквентные формы (коррупция, разжигание этнической розни, попрание избирательных прав, иных законов РФ). Эти правонарушения укрепляют ее всевластие. Иррационализм элит в России проявляется и в общесоциальной ориентации их деятельности. Будучи компрадорами, сдавая национальные интересы, они игнорируют основной закон сохранения общества, заключающийся, по М.Джиласу, в участии в совершенствовании и расширении производства. Л.Шевцова описывает режим Ельцина как неэффективный с позиций потребностей общества, но идеально приспособленный для осуществления интересов элиты. Постноменклатуру характеризует резкое понижение интеллектуального уровня. Политизация интеллигенции, процессы некоторой абсорбции и адсорбции интеллигенции с правящими элитами не привели к интеллектуализации последних. Часть интеллигенции, обменявшая свой интеллектуальный потенциал на комфортное обеспечение и привилегии, поддерживает правящие элиты, другая ее часть вошла в правящие элиты, потеряв интеллигентность. Типичным примером является жестко авторитарный режим Татарстана, четко фильтрующий входивших в кокус и высшие слои цитоплазмы людей, отсеивая всех, кто не смог полностью включиться в систему автократии, в атмосферу бездумной сервильности и ярого сепаратизма, необходимого лишь для монополизации власти правящей элитой. По мнению 42% респондентов в РФ, элита в сравнении с СССР изменилась в худшую сторону, ибо, если тогда чиновники были образованными, трудолюбивыми и работали на государство, то нынешняя элита – на свой карман, она некомпетентна, коррумпированна, безразлична к интересам народа, безответственна и склонна передавать власть по наследству «своим» людям или детям. В 2000-е годы продолжалась деградация элит, выразившаяся в неудачной серии реформ. В отличие от реформаторов 90-х гг., знавших, чего хотели, ныне власти просто не понимают объекта управления и не умеют определять стратегию.

В целом, сохранив худшие черты неономенклатуры и потеряв последние каналы зависимости от народа, правящие элиты под лозунгами демократии, воплотили отдельные формы последней, выхолостив ее содержание и переняв наиболее неэффективные модели генезиса, рекрутации и функционирования правящей квазиэлиты стран зависимого капитализма.

После анализа общих черт федеральной и региональных элит в РФ необходимо выделить периферийные черты, единые для любой провинциальной элиты, а затем специфические, свойственные группам региональных элит, и даже уникальные, рожденные экзотикой отдельных регионов. Специфика региональных элит определяется прежде всего их местом в структуре власти: между Центром и населением региона, к которому они ближе территориально и потому объективно более зависимы от него. Эти элиты в 1992-2010 гг. несколько трансформировались, в силу чего во всех группах черт и в соотношении их качественного веса произошли изменения. Если раньше особые черты элиты отдельных регионов играли незначительную роль, то ныне (по крайней мере пока) они имеют важное значение. Вместе с тем элиты причудливо сочетают реликты советской неономенклатурной жизни и элементы постноменклатуры.

Характеристики любых провинциальных чиновников сохраняются, ибо у власти в регионах в основном те же самые люди, входившие в номенклатуру до перестройки, только получившие больше полномочий. Так, в 1992 г. более 1/3 высших иерархов региональной номенклатуры перешло в частный сектор, а почти четверть сохранила руководящие посты. В 1991-93 гг. в региональной элите сохранили статус 52,5% членов, повысили 40. В целом доля старой неономенклатуры при Ельцине составила 70%, в регионах – еще выше, т.к. тут типичными являлись «перестановки» по цепочке: 1-й секретарь ОК КПСС – председатель местного Совета – глава администрации. В конце 1990-х гг. 60% новых руководителей регионов составили представители комэлиты. Элиты имели разные источники пополнения, но обычно из 2-3-го рангов номенклатуры: региональные элиты формировались за счет советских чиновников и депутатов, бизнес-элита – из комсомола, правительство – из хозяйственников, дипломатов и силовиков. В 1990-е гг. 82,3% региональной элиты рекрутировалось из номенклатуры. По М.Фарукшину, в Татарстане 92% элиты – представители бывшей номенклатуры, причем 67,7% ее – из партийно-советских работников; если в Москве к власти пришли второй-третий эшелоны номенклатуры, то в Татарстане еще господствовал первый эшелон. Представляется, что в РТ в 1992-2010 гг. произошли активное «вымывание» первого эшелона (кроме ряда сельских вкраплений) и приход к власти второго, сельского сектора прежней элиты. Такая «ротация» во многих республиках является стагнацией, ибо отбор новых членов элиты ограничен тем же номенклатурным «меню», тогда как в иных регионах (Ульяновская область и др.) идет полная циркуляция элит, соответственно, меняются и их характеристики. Суждение А.Понеделкова и А. Старостина [8] об обновлении региональных элит в 2000-е гг., уходе совпартноменклатуры, составляющей лишь ок.35% состава региональной элиты (падение за 10 лет в полтора раза), на наш взгляд, относится к меньшинству элит и в них – лишь к отдельным ее пластам. Неслучайно эти же авторы пишут о воспроизводстве номенклатурной системы, о том, что 73% состава кокуса элит республик и 40% - областей и краев ЮФО вышли из сферы советского госуправления. Добавим: и две трети губернаторов.

Состав и ориентации региональных элит в постсоветских условиях претерпевают двоякое изменение: налицо как их ротация, так и качественная трансформация. Мобильность таких элит вызвана усилением их утечки «по вертикали» (отъезд в Москву) и «по горизонтали» (в бизнес-элиту) в 1980-1990-е гг., а также присылкой целых команд «варягов» в ряд регионов в 2000-е гг. Трансформация же многих региональных элит связана с их общей деградацией, проявляющейся в их превращении из номенклатуры (жесткого класса традиционной квазиэлиты, адекватной эпохе перехода от аграрной цивилизации к индустриальной), в не менее жесткий класс (почти сословие) квазиэлиты аграрного общества (в родовые, земляческие и этнические кланы). Почти полная свобода от Центра позволила этим элитам игнорировать прежде всего демократические нормы законов РФ и сформировать жестко авторитарные режимы, что вызвало недовольство даже экс-сепаратистов РТ, ныне требующих полного внедрения названных норм в политику властей.

В то же время даже при минимизации каналов воздействия общества на власть элиты не просто вынуждены считаться с менталитетом населения, но и неизбежно много из него воспринимают, ибо рождаются и живут в соответствующей среде, особенно это касается не элит-«варягов», а элит из местных акторов-автохнонов (в республиках и др.). Поэтому важен и анализ специфики менталитета населения регионов.

Встречается множество типологий региональных элит, например, их деление на реформаторскую (Нижегородская область в 90-е гг.), открыто консервативную (Ульяновская область 90-х гг., во многом – Татарстан), самую распространенную рутинную (Саратовская область), т.е. неидеологизированную старую неономенклатуру. Клановая раздробленность присуща прежде всего не реформаторской или консервативной, а рутинной элите. Но при такой трактовке элиту Татарстана следует отнести к консервативному типу с клановой сплоченностью. Авторитарными в 2000-е гг. были элиты в РТ, РБ, Чечне, Мордовии, Удмуртии, Саратовской, Омской, Кемеровской областях. Имеются и типологии [6], связывающие элиту с электоральными настроениями населения географически дифференцированных регионов (по аналогии с США 19 в.): конформистский индустриальный Север; левый сельский Юг; либеральный мегаполис (города-миллионеры), или подразделение на «этнические республики и вотчины ВПК», как будто ВПК в республиках не было. Предлагаются и типологии [4], делящие элиты вслед за самими регионами: а) в национальных регионах, где глава «дважды свой» и концентрирует власть на базе этнополитических династическо-земляческих сетей и этнофинансовых структур влияния (центр им доверяет, т.к. не имеет альтернативы); б) в агроиндустриальных русскоговорящих регионах, где глава концентрирует власть, ибо является «варягом», формирующим пришлую элиту (центр им доверяет, т.к. имеет не одну альтернативу); в) в регионах со стратегической промышленностью, где глава – свой для корпорации и концентрирует власть, сдерживая диверсификацию экономики (центр им доверяет, ибо тоже может заменить); г) смешанные. Имеются и деления элит на этнократические, военно-административные, административные и бизнес-элиты [8] или на бюрократии, конвертировавшие политический капитал в экономический (РТ, РБ, Бурятия, Удмуртия, Мордовия), и на конвертировавшие экономический капитал в политический (Самарская, Волгоградская, Иркутская области, Красноярский край, развитые автономные округа) [3]. О.Подвинцев вычленяет сильные (самостоятельные, которых почти половина из общего числа) и слабые элиты, факторами силы называя: а) высокое социоэкономическое развитие, обеспечивающее элите контроль над ресурсами, б) преобладание титульного этноса и возможность мобилизации населения, в) опыт конкурентной политики [7].

Представляется, что многие из этих типологий весьма условны, т.к. построены не по единому критерию и один регион должен войти в разные группы, не рассматриваются отличия элит внутри выделенных их классов, игнорируется тождественность важнейших черт любой провинциальной элиты. В условиях отказа от выборности глав администрации и глав регионов, последних каналов разделения властей (парламентской республики в Удмуртии) и разнообразия форм местного самоуправления (хотя Р.Туровский и пишет, что централизация ведет к росту межрегиональных различий: в одних федеральные структуры остаются под контролем региональной элиты, в других последняя подчиняется первым) свойственное ей сочетание черт сервилизма и авторитаризма принимает еще более гротескную форму. Можно согласиться с Л.Шевцовой, объяснявшей абсолютизм и сепаратизм в регионах номенклатурным характером их политической элиты, присвоившей собственность и оказавшейся достаточно прагматичной, чтобы выжить при любой смене режима, попеременно представая в виде либералов, патриотов, вновь левых, патриотов.

Вместе с тем в 2000-е гг. отказ от принципов мягкой федерации приводит к стиранию различий между разными элитами, теряющими элитное качество, вновь превращающимися в филиалы федеральной элиты, ротируемые с позволения Центра или даже формируемые присланными «варягами». Функции, создающие из местных начальников отдельную элиту (элементы руководства и полностью независимое от Центра управление), переходят к Москве, образуя единую авторитарную и тяжеловесную федеральную элиту с «щупальцами» в регионах. В случае сохранения реальной выборности мэров региональные элиты сохраняются в виде муниципальных, когда бывшие акторы второго плана и даже цитоплазма становятся самостоятельными политическими игроками. При назначаемости мэров оппозиция Центру, формирующая региональность данной элиты, затаивается в недрах местных парламентов и иных органов, ибо региональные бюрократии неуютно себя чувствуют в роли открытой контрэлиты.

Больше оснований делить региональные элиты по их структуре и взаимоотношениям компонентов – на монолитные и плюралистические. В первых любое оппонирование носит «подковерный» характер и выражается во взаимной борьбе нескольких личных кланов при общей сервильности в отношении лидера региона. Такое единство достигается или назначением мэров (к тому же лишенных реальной финансовой самостоятельности) со стороны главы региона (РТ), или полным контролем главы за механизмами формирования элиты (Москва). Это единство приводит к консервации состава региональной элиты, отсутствию ее ротации, невозможности революции, полной замены правящей элиты контрэлитой. Вместе с тем консолидация такой элиты укрепляет ее позиции перед федеральным центром, не имеющим шансов «играть на противоречиях», найти ей весомые альтернативы. Плюралистические элиты, в которых сильные позиции имела личная или идеологическая оппозиция акторам первого плана, делятся на элиты, базирующиеся на солидные фракции контрэлиты местного «парламента», готовящиеся заставить губернатора уйти благодаря своей победе на выборах (особенно в регионах с «заезжими» губернаторами), и на элиты, концентрирующиеся вокруг избираемого мэра столицы региона, стремящегося победить губернатора на следующих выборах (Приморский край и др.) или просто оппонировать ему. Ныне контрэлиту все чаще составляют бизнес-группы. Конфликты в таких элитах позволяли федеральному Центру более эффективно проводить курс на руководство регионом, но одновременно и сам регион и его элита в целом могут получить дополнительные преимущества в политической «игре» с Центром, используя элементы шантажа, а также отказ вновь пришедшей к власти элиты от обязательств предыдущей элиты. В 2000-х гг. монолитные элиты часто мимикрируют под плюралистические, когда правящие кланы просто назначают себе «оппозицию Его величества», к тому же в республиках, пусть и в меньшей степени, чем в 1990-е, используя для давления на Центр этнорадикалов, имитируя наличие серьезной угрозы власти со стороны экстремистов, объявленных контрэлитой.