2. Состояние исторической мысли в период раннего средневековья

( VI - середина XI вв.)

Возникновение средневекового европейского общества происходило в условиях упадка материальной и духовной культуры. Варваризация быта, почти полное исчезновение светских школ, деградация даже среди духовенства элементарной грамотности - все это объясняет довольно быстрое угасание на Западе античной литературной традиции. В конце V и первой трети VI в. пред­ставители церкви и римской аристократии пытались спасти от забвения кое-какие элементы античной языческой образованности, но достигнутые результаты были не особенно велики. В эти деся­тилетия в Риме были переизданы языческие авторы: Виргилий, Гораций, Юлий Цезарь, Валерий Максим и др. Но уже со второй половины VI в. выходят в свет уже в основном только богословские христианские сочинения в общем потоке которых тонули исторические произведения.

Ранними представителями средневековой историографии, в творчестве которых отразился переходный этап, являются Иордан из Мезии и Григорий Турский.

Иордан (ок. 485 – ок. 551) родился в Мезии, близ южноиталийского города Никополя, где обитало его родное готское племя. Получив образование от деда, он в период между 505 и 536 гг. был нотарием (секретарём) аланского военачальника Гунтигиса Базы, состоявшего на службе Византийской империи. Через некоторое время, перейдя из арианства в католичество, Иордан становится епископом г. Кротона. В 550-551 гг. по поручению готской аристократии Иордан перебирается в византийский город Равенну, где и пишет свою «Историю готов» («О происхождении и деянии готов»).

Иордан написал свою работу для возвеличивания готского племени и готских королей в период крушения гот­ского владычества в Италии. Он положил в основу изложения сделан­ный им по памяти краткий конспект из обширного, до нас не дошед­шего труда на эту же тему, составленного знаменитым канцлером остготских королей Кассидором. Но Иордан использовал и другие источники, в частности народный эпос готов. Хотя Иордан был духовной особой, но его история носит, в сущности, чисто светский ха­рактер. Здесь нет еще никаких чудес, исключая те, которые народная фантазия создавала, чтобы объяснить непонятные явления. Таковы рассказы о происхождении гуннов от готских ведьм, изгнанных в пустыню и сочетавшихся там браком с бесами, о проникновении гун­нов в Скифию следом за ланью и т.д.

Значение «Истории готов» определяется тем, что Иордан развивая основную тему, окружил её множеством сообщений из истории всей эпохи в целом, сумев тем самым передать грандиозную картину «переселения народов». Вместе с тем это произведение является и по языку, и по приёмам обработки материала свидетельством упадка античной литературной традиции и исторической мысли, что выступает особенно ярко при сравнении Иордана с его современником – византийским историком Прокопием Кесарийским (ок 500 – 562).

Григорий Турский²⁰ (ок.538 – ок. 594) в отличие от Иордана, по происхождению не варвар. Его род принадлежал к сенаторскому сословию, многие из этого рода были епископами как в Туре, так и на других кафедрах.

«История франков» в десяти книгах, созданная Григори­ем, - исключительный по своему значению памятник евро­пейской культуры раннего средневековья. В ней описываются события VI в., относящиеся к истории возникновения и развития Франкского государства эпохи Меровингов на территории бывшей римской провинции – Галлии.

Материал, собранный епископом из письменных и устных источников, огромен, а форма изложения позволяет про­никнуть в общественную атмосферу и психологию людей то­го сложного периода. В этом отношении Григорий напоминает «отца истории» Геродота. В отличие от Иордана в произведение Григория уже присутствуют элементы клерикальной средневековой историографии. Так, «История франков», как и большинство ранних средневековых летопи­сей, начинается от сотворения мира. Христианская концепция истории определяет и все оцен­ки событий и лиц, которые даются Григорием. Деятельность всякого короля или вельможи определяется, прежде всего тем, способствовал ли он процветанию христианской веры и католической церкви. А в центре повествования находится не столько Франкское государство, сколько галль­ская церковь, а еще точнее - турская церковь. Он просле­живает ее историю от самого основания и заканчивает перечнем всех сменившихся за это время епископов.

Сбор материалов для «Истории» в условиях VI в. был очень труден, и усердие и добросовестность Григория сле­дует оценить очень высоко. Он твердо помнит, что на нем лежит обязанность донести события современности до суда потомства, и старается это делать честно и нелицеприятно. Григорий Турский, обладая превосходной наблюдательнос­тью и знанием жизни, стремится каждое событие показать через действия людей и раскрыть их характер. Он стремит­ся упоминать обо всём, что представлялось ему и его со­временникам интересным, о чем больше всего говорили вок­руг.

Григорий пишет на «варварской» латыни, но в его языке немало следов и книжных влияний. Таким образом, как относительно данного, так и относительно других произведений Григория Турского (собранных в его «Восьми книгах о чудесах») можно говорить только о значительном ослаблении, но не о полном угасании античной литературной традиции.

Англосакс Беда Почтенный (673-731), живший столетием позже Григория стоит как историк несколько выше. Недаром Данте помещает его в раю по соседству с величайшим богословским авторитетом католической церкви Фомою Аквинским.

Важнейший исторический труд Беды - «Церковная история народа англов», был для своего времени крупным достижением. Автор здесь отказался от обычной схемы всемирной хроники, и начинает свой труд не от сотворения мира, а с описания островов Британии и Ирландии и вторжения Юлия Цезаря в Британию. Хотя история распростра­нения и утверждения римско-католической церкви в Англии яв­ляется главной темой «Церковной истории», а рассказы о чуде­сах занимают немало места, но и для политической и даже со­циально-экономической истории Англии VI—VII вв. труд Беды является важнейшим источником.

Этот ученый монах, живший безвыездно, в полном уединении в стенах монастырей-«близнецов» Уирмаузе и Джарроу (в северной Англии), получал информацию из разных частей страны; он располагал и ценными официальными документами, в том числе копиями некоторых писем из папского архива. Однако для Беды, как и для всех историков того времени, все источники информации - документы, произведения других историков, устная традиция и даже слухи – имеют одинаковое значение и пользуются полным его доверием. В предисловии к своей «Церковной истории» Беда просит читателя не ставить автору в вину, если в работе найдутся погрешности против истины, ибо «согласно истинному закону истории мы стремились только к тому, чтобы для наставления потомства изложить в письме то, что стало нам известно по слухам».

За созданием «Церковной истории» следил с интересом король Нортумбрии Цеовульф, которому её главы пересылались по мере их заверше­ния. О значении, которое придавали этому труду и в более позд­нее время, свидетельствует перевод его королем Альфредом Вели­ким с латинского на англо-саксонский язык.

Другое произведение Беды – всемирная хроника, построенная по плану Августина с периодизацией по шести «возрастам», послужила образцом для учебников по истории, имевших хождения на протяжении всего средневековья. В то же время он многое внёс своего в мировую хронологию. Так именно Беде принадлежит заслуга перенесения из пасхальных таблиц в историографию нашего современного летоисчисления.

Последним крупным историком периода раннего средневековья был лангобард Павел Диакон (ок. 720 – ок. 799). В числе других знатных лангобардских юношей он воспитывался при королевском дворе в Павии, где получил превосходное по тому времени образование. В последующем он занимал должности придворного нотария, придворного поэта и учителя дочери короля Дезидерия.

Самым выдающимся произведениям Павла Диакон является «История лангобардов» в 6 книгах, написанная им уже в старости и оставшаяся незаконченной. Несмотря на компилятивный метод, которого придерживается Павел в этом произведении, оно ценно не только как богатей­ший источник истории Италии в VII—VIII вв., но и как по­казатель наивысшего уровня, достигнутого историографией к на­чалу так называемого каролингского Возрождения. «История лангобардов» написана сравнительно хорошим литературным языком, сильно отличавшимся от «варварской латыни» исторических сочинений этого времени. Для ранних периодов использованы лангобардские народные предания и героические песни, а также, что заслуживает особого внимания, некоторые данные топонимики и памятники изобразительного искусства. Прослеживая путь лангобардов до их перехода в Италию, Павел ссылается на топонимические названия «Антаиб, Бантаиб, Бургундаиб», в которых можно усмотреть наименования их областей. Стены церкви и дворца, построенных королевой Теудолиндой, как сообщает он в другом месте, украшены фресками на сюжеты из истории лангобардов; по этим фрескам мы узнаем, «какое платье и волосы носили прежде лангобарды, какие сапоги. Позже они стали носить и штаны, на которые при верховой езде натягивали гамаши. Это они усвоили от римлян» (История лангобардов, IV, 21—22). Для позднейшего периода Павел пользуется письмен­ными данными и свидетельствами современников или участников событий.

Популярность «Истории лангобардов» была необычной. Средневековые историки продолжали и дорабатывали труд Павла, а также широко им пользовались вплоть до XV в.

С IX в. наступает заметный упадок историографии. Язык историка становится грубым и неправильным, изложение путаным; исторический кругозор авторов резко суживается: часто они ничего не знают не только о том, что делается за пределами их области, но даже плохо знакомы с произведениями своих предше­ственников. Сновидения, пророчества и всякие чудеса начинают играть господствующую роль в исторических работах. Всемирные хроники исчезают, монастырские анналы находятся в полном упадке и дают только сухой погодный перечень фактов, среди которых важное беспорядочно перемешано с незначительным, достоверное - с нелепо­стями всякого рода. Историки этого периода, продолжавшие в основной массе писать на вар­варской латыни, были не в состоянии сколько-нибудь сносно обра­ботать свои источники. Ни у одного из историков IX-XI вв. мы не найдём какой-либо самостоятельной исторической концепции. По части объяснения исторических событий всё дело сводится к тому, что «бог покарал» такого-то за грехи, и он потерпел поражение либо умер, и т. д. Правда, могущественные политические интересы иногда перевешивают, заставляя историка отступиться от своего убогого про­виденциализма и стать на путь реалистического истолкования фак­тов. Так, например, Лиутпранд епископ Кремонский (ок. 920-972), который в каждом, даже ничтожном явлении видит «перст божий», очень умело и правильно обобщает свои наблюдения над тактикой итальянских феодалов: они всегда стремятся, замечает он, иметь одновременно двух сеньоров, чтобы, натравливая их друг на друга, чувствовать себя независимыми от обоих. Однако такие попытки реалистического подхода к событиям пред­ставляют крайне редкое исключение. Не только рациональное объясне­ние факта, но и самый факт находится в пренебрежении. Историк со­чиняет речи, которые он, следуя античным образцам, вкладывает в уста исторических деятелей; но, не ограничиваясь этим, он сочиняет также факты и цифры. Так, историк Х в. монах Рихер повествуя о битве между Каролингами и Робертинами, заявляет, что с одной стороны якобы погибло 11 000, с другой 1 118 человек, в то время как общая численность любой западноевропейской армии того времени едва ли могла достигать первой из указанной цифры.

Таким образом, VI - XI столетия можно рассматривать как переходный этап в развитии западноевропейской историографии. В этот период постепенно угасает античная литературная традиция: утрачи­вается умение историка комбинировать факты, подчинять их своей тенденции, сливать заимствованные материалы со своим собственным текстом в единое органическое целое. В истории, как и в других областях знания, надолго утверждается метод ме­ханической компиляции литературных источников. На содержа­ние исторических трудов сильнейшее влияние оказывает необы­чайно разросшаяся житийная литература, которая показывает пример неограниченного использования продуктов религиозной фантазии в пропагандистских и религиозно-назидательных целях. Так историография превращается в одну из ветвей христианского богословия. В связи с этим происходит оттеснение на второй план данных «гражданской» истории элементами истории цер­ковной. В эти же столетия популяризируется мистико-эсхатологическая концепция истории, усвоенная пока еще чисто фор­мально, в виде исторической периодизации, выработанной «отцами церкви», а также вводится новая система летоисчисления «от рож­дества Христова».