Глава 2. Восстание масс

внушение или влияние властны превращать личностей в массы, концу прошлого века внушение превратилось в явление повсеместное благодаря череде кризисов, основательно потрясших общество. Дал трещины и начал разваливаться устойчивый мир семьи, соседских отношений, сел. Один за другим на подмостках общества появляются коллективный служащий, коллективный интеллектуал, коллективный потребитель: стандартизированными становятся мысли и чувства. Появление нового человеческого типа человека-массы, полностью зависимого от других, обработанного этим исключительного размаха конформистским течением.

Грамши: “Сегодня, речь идет о сражении между “двумя конформизмами”, а именно, о сражении за гегемонию, о кризисе гражданского общества”.

в эпоху человека-массы цель конфликтов, терзающих общество, не составляет исключительно и преимущественно власть, которую берут или теряют соответственно расстановке сил. Эта цель — влияние, поскольку оно приобретается или утрачивается согласно тому, какой из двух типов конформизма возобладает над другими. концентрация аморфного человеческого материала, в котором растворяется каждый из индивидов, будучи жертвой некоего общественного психоза.

история проявляет себя все более и более как разрушитель: подрывает религиозные верования, разрывает традиционные связи и разрушает солидарность групп. Разобщенные, люди остаются покинутыми в одиночестве со своими нуждами: в джунглях городов, в пустынях заводов, в серости контор. Эти бесчисленные атомы, эти крупицы множества собираются в зыбкую и воспламеняющуюся смесь. Они образуют нечто вроде газа, который готов взорваться в пустоте общества, лишенного своих авторитетов и ценностей — газа, взрывная сила которого возрастает с объемом и все собой подавляет.

Разумеется, толпы существовали всегда, невидимые и неслышимые. Но в этом своеобразном ускоренном движении истории они разорвали путы. Они восстали, став видимыми и слышимыми — и даже несущими угрозу существованию индивидов и классов из-за их тенденции все перемешивать и все обезличивать. масса состоит из людей-массы, причина в средствах коммуникации, массовой информации, газетах, радио, т.п. и феномене влияния, у многих людей вызываются одни и те же мысли, одни и те же образы, которые, как радиоволны, распространяются повсюду.

“Похоже, — писал Фрейд, — достаточно оказаться вместе большой массе, огромному множеству людей для того, чтобы все моральные достижения составляющих их индивидов тотчас рассеялись, а на их месте остались лишь самые примитивные, самые древние, самые грубые психические установки”.

психология толп поместила массы в сердцевину глобального видения истории нашего века.

одной концепции является классовой битвой и связывается с надеждами на лучшее будущее, другая называет — по удачному выражению испанского философа Ортеги-и-Гассета — восстанием масс, которое вызывает беспокойство, возвещает эпоху следующих друг за другом кризисов. Теоретики психологии толпы считали это восстание решающим: оно отдает политическую власть в руки массы, не умеющей ею пользоваться, и вызывает страх.

Наше общество видело упадок личности и присутствует при апогее масс.

Герман Брох: “Новые политические истины будут основываться на истинах психологических. Человечество готовится оставить экономическую эпоху, чтобы войти в эпоху психологическую”.

“Знание психологии толп, — пишет Ле Бон в манифесте новой науки, — для. государственного деятеля определяет собой не возможность управления ими — сегодня это стало сложно — а, по крайней мере, средство не идти у них на поводу”.

психология толп становится самым главным предметом новой политики. без инстинктивного ощущения массы нет великого политического лидера. Растворившиеся в массе индивиды утрачивают свои личные интересы, чтобы подчиниться общим желаниям, точнее тем, которые как общие преподносят им вожди, они теряют способность принимать правильное решение, самое здравое из предлагаемых им суждений. Единственный язык, который они понимают, — это язык, минующий разум и обращенный к чувству.

всякая политика, основывающаяся на интересах и разуме человека, особенно в массовом обществе, смотрит на факты сквозь розовые очки абстрактных экономических и социологических теорий, искажая эти факты. И она не видит человека в полном объеме, она слепа к его эмоциям и памяти, к его желаниям и мифам. В цивилизованном обществе, утверждает психология толп, массы возрождают иррациональность, которую считали исчезающей, этот рудимент примитивного общества, полного отсталости и культов богов. Классическая политика основана на разуме и интересах. Она обрекает себя на бессилие, поскольку подходит к массе извне, как к простой сумме индивидов. индивида убеждают, массе внушают.

демократические идеалы, придуманные меньшинством и для меньшинства, какими бы абсолютными достоинствами они ни обладали, препятствуют, кроме исключительных случаев, формированию стабильного политического режима. А нужен режим, основанный на разделяемых верованиях. Когда массы налицо, задача политики их организовать. Привести их в движение могут две вещи: страсть и верования

Рациональное мышление и практика замыкаются на управлении вещами и богатствами. Руководство людьми, в том числе и политическая власть, наоборот, отторгают это мышление и эту практику.

власть одними и теми же приемами, в одних и тех же условиях проявляется и повторяется из поколения в поколение. Господство большинства над меньшинством беспрестанно возобновляется и повторяется бесконечно.

“Пример, — пишет Фрейд, — придающий этим отношениям неизменную значимость врожденного и неискоренимого неравенства людей, — это их тенденция разделяться на две категории: лидеров и ведомых. Последние составляют громадное большинство, они испытывают потребность в авторитете, который принимал бы за них решения и которому бы они подчинялись безгранично”.

экономика и техника следуют законам истории, политика должна следовать законам человеческой природы.

Высвобождение иррациональных сил толкает к тому, что вождь становится решением проблемы существования масс, любая партия, любое движение или учреждение рано или поздно обзаведутся каким-нибудь лидером, живым или умершим. Народ с неимоверной скоростью переносится от восторженного свободолюбия к жесткому подчинению. Его аморфная структура превращается в структуру, сосредоточенную вокруг одного человека.

“Фюрер, — по наблюдению Броха, — является признаком некоторой системы, ценностей и носителем динамики этой системы. Он появляется прежде всего как символ системы. Качества его ума и его действия имеют лишь второстепенное значение”.

Что же делать, когда массы уже налицо: открыть вожака в их среде и управлять ими, взывая к их страстям, верованиям и фантазии.

Ле Бон: “Вожди стремятся сегодня мало-помалу занять место общественной власти по мере того, как эта последняя дает втянуть себя в дискуссии и ослабить. Благодаря своей тирании эти новые повелители добиваются от толп полной покорности, какой не добивается ни одно правительство”.

мы почти всюду найдем признаки возрождения деспотизма. В любой идеологии, в любой политической жизни он обнаруживается снова и снова с поразительным постоянством, переносимый из одних цивилизаций в другие. Нестабильность массового общества следует, как можно предположить, из неустранимого требования равенства и неверного использования свободы. авторитетные, или харизматические, лидеры сохраняют видимость демократии.