Раскулачивание

Отец очень уважал столыпинскую аграрную реформу.

- По всей России были открыты крестьянские поземельные банки. Выдавалась под небольшой процент ссуда на приобретение земли и сельскохозяйственных орудий. Энергичные крестьяне объединялись и покупали приглянувшееся помещичье поле. Потом по числу пайщиков земля дробилась на участки. Мы, Поповы (по уличному Старшинины) и другие Поповы (по уличному Микишкины), таким образом приобрели 667 дес. земли.

Каково же было мое удивление, когда из Оренбургского архива я получил фотокопии документов Оренбургского отделения Крестьянского поземельного банка. Здесь были квитанции об уплате ссуды за 1910 и 1912 годы. Платил Михаил Попов - представитель Второго Поповского товарищества Павловской волости. Но наибольший интерес представляет приговор Поповского общества от 10 июня 1908 года. Речь идет о разделе именно 667 (!) дес. земли между дольщиками на четыре части. Приведу образец записи:

Участок, начиная от Дорогинской грани вдоль грани Пашкова, прорезает красную межу, не доходя до водотока реки Каргалки 200 сажен. Межа должна повернуть несколько влево, наискось по направлению к водотоку. Мера земли в нем 176 дес. 1200 кв. сажен. Положен Андрею Никифоровичу Попову с товарищами.

Второй участок такой же площадью расположен рядом и принадлежит Федоту Петровичу Попову с братьями. Третий участок граничил со вторым. Его площадь 169 дес. 860 кв. сажен и отходил он Андрею Никифоровичу Попову с товарищами. Четвертый участок шел вдоль земель господина Моисеева и имел площадь 145 дес. 860 кв. сажен. Передан Федоту Петровичу Попову с братьями Максимом и Павлом.

Мой дед Павел Петрович представлен в документах как выборный (доверенное лицо) Поповского товарищества. У него хранилась печать товарищества. Всего же на Павла, Федота и Максима Поповых пришлось 305 дес., а на А.Н. Попова «с товарищами Николаем Поповым и Иваном Поповым» 362 дес.

Отец вспоминал, что в период НЭПа, т.е. в 1926-1928 годы, он один на своем «Фордзоне» запахивал по 200 га. Когда был взят курс страной на коллективизацию, пришлось избавиться от трактора. Снизились и площади обрабатываемой земли. Вот официальная справка Среднекаргальского сельсовета за 2 февраля 1930 года.

Дана гражданину Попову Павлу Петровичу в том, в 1928 году 30 десятин казенной меры, а в 1929 году - 27 десятин. Скота на первое мая 1929 года: лошадей - 4, крупного рогатого – 9 голов. В настоящее время лошадей - 5, крупного рогатого скота – 8 голов. В настоящее время сокращения скота нет, что и удостоверяет председатель сельсовета Афимченко¹.

Другая справка (дата не указана) выдана председателем Воскресенского сельсовета Д. Абрамовым. В ней сообщается, что Попов Григорий Павлович в 1928 году 6 дней молотил хлеб молотилкой для крестьян и школы.

Шли дожди, и только помощь Г.П. Попова спасла урожай¹.

Однако приветствовался принцип классовой ненависти. Никакие справки не помогали. На основании постановления СНК и ЦИК СССР от 1-го февраля 1930 года мой дед, отец и его братья Егор, Лаврентий и Алексей были подвергнуты политической репрессии по классовому признаку и раскулачены. 6 июня 1931 года кандидатская группа ВКП(б) Сакмарского райисполкома, Среднекаргальский сельсовет и группа бедноты приняли постановление о раскулачивании деда Попова Павла Петровича и его детей Егора, Григория, Лаврентия и Алексея. Все они подлежали высылке вместе с семьями.

Как это было, отец описал в своих воспоминаниях, которые частично я опубликовал в газете «Сакмарские вести» за 1992 год под названием «И стала родной земля»².

В феврале 1998 года я получил письмо от Алексея Александровича Веретенцева. Это внук моей тети Домны Павловны Яковлевой, в девичестве Поповой. В детстве он наблюдал, находясь в Оренбурге, за процессом выселения родственников.

Всю семью прадедушки Павла привезли в Оренбург и разместили на станции «Продовольственная». Сюда свозили всех раскулаченных, определяли в эшелоны и увозили в неизвестном направлении. Мой отец Александр (прадедушка называл его Санёк) был очень расстроен несправедливостью. Ему было жалко древних стариков Павла Петровича и Прасковью Мефодиевну Поповых. Он все порывался идти к коменданту. Но родные его останавливали, боясь, что отправят и его в это смутное время. И всё же он пошел и вызволил стариков из беды. Вечером у нас пили чай, затем на той же подводе, что и привезли, отправили домой, а в нашем доме еще долго переживали эти драматические события¹.

Так мой дед перешел из второй кулацкой категории в третью. Согласно Постановлению политбюро ЦК ВКП (б) от 31.01.1930 вводились три категории в оценке кулаков:

В целях решительного подрыва влияния кулачества на отдельные прослойки бедняцко-середняцкого крестьянства и безусловного подавления всяких попыток контрреволюционного противодействия со стороны кулаков, проводимых советской властью и колхозами мероприятиями, принять в отношении кулаков следующие меры:

а) первая категория – контрреволюционный кулацкий актив немедленно ликвидировать путем заключения в концлагеря, не останавливаясь в отношении террористических актов, контрреволюционных выступлений и повстанческих организаций перед применением высшей меры репрессии;

б) вторую категорию должны составить остальные элементы кулацкого актива, особенно из наиболее богатых кулаков и полупомещиков, которые подлежат высылке в отдаленные местности Союза ССР и в пределах данного края в отдаленные районы края;

в) в третью категорию входят оставляемые в пределах района кулаки, которые подлежат расселению на новых, отводимых им за пределами колхозных хозяйств участках…

Очевидно, с точки зрения власти меры выселения были более действенны, если разрушались родственные связи. Моего отца и его брата-юношу Егора выслали в Казахстан. Дядю Алексея увезли на Урал, а Лаврентия - в Ульяновск. Конфискованные у них средства производства поступили в неделимый фонд колхоза им. Чапаева. Голому и нищему после раскулачивания деду вернули баню и доверили летом охранять бахчи, а зимой он в своей баньке латал колхозную конскую сбрую. Иногда к нему заходил для беседы мужик с уличной фамилией Курзя. Дед благополучно пережил 1937 год, не попав в число «врагов народа», а через 2 года скончался, не дотянув до 80 лет.