4. Синоним, термин, метафора как пределы вариаций в трех разных отношениях.

Вернемся теперь к схеме се¬мантического треугольника. Как мы уже говорили, на ней изобра¬жен простейший случай: в каждой вершине треугольника по одному и неизменному элементу слова — одно фонетическое слово, один денотат, одно значение (сигнификат). Однако в действительности любой из элементов может варьироваться: у одного слова может быть две или больше фонетических оболочек, два или больше значе¬ний, и, наконец, оно может соотноситься с двумя или более предме¬тами. Иногда варьируются все три элемента. Эти случаи мы сейчас и рассмотрим.

Вариации фонетической оболочки слова (его пла¬на выражения) имеют пределом синоним. Это такие слу¬чаи, когда план выражения варьируется, а денотат и значение остаются неизменными. Простейшие фонетические варианты слова создаются различием в одном звуке: энергия с твердым н («энэргия») и с мягким Н', крынка — кринка; тожество — тождество; калоши— галоши; тоннель — туннель; ноль — нуль; искренно — искренне; иногородный — иногородний и т. п., в последних двух случаях раз¬личие конечных звуков основы слова по мягкости сопровождается различием окончаний. Однако никакого, даже малейшего, оттенка в значениях здесь нет. Более сложные варианты возникают при раз¬личии в суффиксах или приставках: невоздержанность — невоздерж¬ность, уполномочивать — уполномочивать, ананасовый — ананас¬ный. Здесь уже можно иногда заметить как бы легкое различие зна¬чений, но оно настолько зыбко, что определить его словесно почти невозможно. Можно только сказать, что один вариант тяготеет к со¬четанию с одними словами, а другой — с другими: бычий — бычачий, по-видимому, чаще бычий глаз, но бычачьи хвосты; петуший — пе¬тушиный, петуший и петушиный гребень, но петушиный задор; лиса — лисица, кобыла — кобылица, волчиха — волчица; завитуш¬ка — завиток; жилетка — жилет', ловля — лов и т. п. Но в языке действует тенденция не оставлять готовые возможности неисполь-зованными: если создалось два разных варианта слова, они, как пра¬вило, приобретают разные значения, хотя бы это различие и каса¬лось лишь оттенков значений. Здесь мы достигли предела варьиро¬вания слова в этом направлении: еще один шаг — и перед нами на месте варианта к исходному слову — новое слово — его синоним. Так, ананасный и ананасовый — варианты, а верхний и верховой — уже далеко разошедшиеся синонимы; водный и водяной — близкие синонимы (ср.: водный раствор — водяной пар), а песочный и песча¬ный — уже очень далекие синонимы; динамичный и динамический — варианты, симптоматичный и симптоматический — еще близкие синонимы, а по первому значению даже еще и варианты (оба, со¬гласно Словарю русского языка С. И. Ожегова, значат 'являющийся симптомом чего-н.'), тогда как симпатичный и симпатический — уже далеко разошедшиеся синонимы, но во времена В. Даля они были лишь вариантами (в его словаре — симпатическая душа, сим-патический человек, симпатичный человек). Такие слова, как нераз¬дельный и неразделимый, неразделимый и неделимый, невозвратный и невозвратимый, неграмотный и безграмотный,— синонимы, разли¬чающиеся оттенками, часто очень существенными, одного понятия.

Синонимия вообще имеет следующее обычное определение: сходство нескольких слов по значению. Мы видим теперь, что это определение необходимо уточнить. В синонимии вообще особенно важное место занимает тот ее тип, который только что рассмотрен и который характеризуется тем, что, во-первых, синонимия заклю¬чается в сходстве нескольких слов по сигнификативному значению, а не по другим видам значения и что, во-вторых, в действительности при этом вовсе не безразлично и сходство слов в плане выражения (в фонетической оболочке, в составе приставок и суффиксов). Основные типы синонимов в русском языке как раз таковы, что варьируется лишь часть плана выражения слова: либо приставки и суффиксы при одном корне, либо корни в обрамлении одних и тех же приставок и суффиксов; ср., с одной стороны, угаснуть, погаснуть, загаснуть, с другой — безграничный, беспредельный, бесконечный [1] (см. да¬лее § 9).

Вариации значения (сигнификата) имеют пределом термин. Это такие случаи, когда план выражения (фонетическая оболочка) и денотат остаются неизменными, а значение варьируется. Но как при этом варьируется значение? Не всякие его вариации мы подводим под этот случай, а только те, которые состоят в переходе от представления к простому понятию и далее к развитию и обога¬щению этого понятия. В лингвистике впервые утвердил это различе-ние, под названием ближайшего и дальнейшего значения слова, А.А. Потебня. Он писал: «Что такое «значение слова»? Очевидно, языкознание, не уклоняясь от достижения своих целей, рассматривает значение слов только до известного предела. Так как говорится [в общении людей] о всевозможных вещах, то без упомянутого ограничения языкознание заключало бы в себе, кроме своего неоспоримого содержания, о котором не судит никакая другая наука, еще содержание всех прочих наук. Например, говоря о значении слова дерево, мы должны бы перейти в область ботаники, а по поводу слова причина или причинного союза — трактовать о причинности в мире. Но дело в том, что под значением слова вообще разумеются две различные вещи, из коих одну, подлежащую веде¬нию языкознания, назовем ближайшим, другую, составляющую предмет других наук,— дальнейшим значением слова» [2]. Так, слово луна имеет ближайшим значением 'ночное светило, месяц', а даль¬нейшим — понятие 'естественный спутник Земли', определение по¬следнего, если его развивать, должно совпасть с научным определением понятия Лупи.

Из того, что слова развиваются по этой линии в сторону специа¬лизации и отдельных наук, вовсе не следует, как это получалось у А. А. Потебни, что нзыксмтжнс пе должно заниматься этими про¬цессами. Напротив, именно процессами, в отличие от их конечных результатов в виде специальных терминов и понятий отдельных наук, и должно здесь заниматься языкознание. Современное языко¬знание как раз открыло новую главу — изучение терминов духовной культуры, основных терминов науки и материального производства в процессе их возникновения в общем языке. (См. § 6.)

Итак, вариации, о которых идет речь, заключаются в том, что в каждую данную эпоху слово функционирует в общем языке в своем ближайшем значении и одновременно в разных специальных сферах общения, главным образом в языке науки, а также в разных профессиональных коллективах — в своих дальнейших значениях. Дальнейшие значения, развиваясь на основе ближайших значений, в конце концов достигают такого отличия от ближайших, что превра¬щаются в специальные термины, омонимы к исходному слову. Вот о таких омонимах-терминах мы и говорим как о пределе семан¬тического варьирования слова.

В качестве примера остановимся (очень кратко) на истории слова идеалист, как эта история предстает по данным двух словарей рус¬ского языка. В Словаре русского языка С. И. Ожегова (9-е издание, 1972 г.) у этого слова отмечаются три значения: «Идеалист— 1. По¬следователь идеалистической философии. 2. Тот, кто идеализирует действительность, мечтатель (устаревшее). 3. Тот, кто в своем пове¬дении, жизни руководствуется идеалистическими (в 3-м значении) принципами». Второе, устаревшее значение мы опустим и подробнее рассмотрим 1-е и 3-е значения, которые разъясняются отсылками к слову идеализм. Если в 1-м значении идеалист — последователь идеалистической философии, идеализма, то это значит (смотрим идеализм в его 1-м значении) — последователь «враждебного мате¬риализму, связанного с религией и идеологией реакционных классов философского направления, ложно считающего основой всего су¬ществующего сознание, дух, идею, а не материю». Если в 3-м значе¬нии идеалист — тот, кто руководствуется идеалистическими прин¬ципами, то это значит (смотрим идеализм в его 3-м значении) — «приверженец высоких нравственных идеалов». Значение, указанное здесь третьим,— это н есть ближайшее значение слова в смысле А. А. Потебни, а значение, указанное первым,— его дальнейшее значение. В настоящее время, обогащенное понятием из специально¬го языка философии, оно заняло первое место в системе значений слова идеалист. Но столетие назад это значение было именно даль¬нейшим, вторичным и второстепенным при теперешних втором и третьем. В словаре В. Даля (2-е издание, 1881 г.) читаем: «Идеа¬лист — умствователь, кто увлекается несбыточными на деле выдумками; мечтатель, мнитель. Идеализм — философия, основан¬ная не на явлениях вещественного мира, а духовного или умствен¬ного. Наклонность человека к мечтательности этого рода». Идеалист в современном первом значении это и есть предел вариаций значения (сигнификата) слова идеалист. Масса слов современного русского языка имеет аналогичные вариации от ближайшего к дальнейшим значениям без каких-либо вариаций формы. Ср. слова капитал в быту и как термин политэкономии; государство — в общем пони¬мании и в теории исторического материализма; образ — в общем понимании и в теории литературы; воля — в обиходе и в психологии, а также в философии; право — в быту и в юриспруденции и т. д. и т. п. Всё это вариации значения слова, стремящиеся к термину-омониму как к своему пределу. Для нас в данном случае совершенно неважно, достигают ли они, и какие именно из них, этого предела, и решать этот вопрос — дело практической лексикографии (состав¬ления словарей), нам же важно указать на самую тенденцию и под¬черкнуть, что, как бы практически ни решали вопрос лексикогра¬фы, дело идет именно о языковой тенденции к термину-омониму. Многие лингвисты квалифицируют рассматриваемое здесь явле¬ние как многозначность, полисемию, одного слова. В действительности же это такая полисемия, которая требует для своего существования чего-то лежащего вне ее — наличия соотно¬сительных терминов в языке науки. Когда при этом говорят о поли¬семии, то основываются на случаях лишь одного типа, которые, действительно, иллюстрируют полисемию. Между тем сущность развития заключается здесь как раз в том, что оно включает разные типы, но все их объединяет одно — тенденция к термину-омониму. Все процессы протекают вокруг одной центральной оси — термина-омонима. В отдельных случаях развитие не достигает этого предела, и тогда тяготеющее к термину значение остается в системе значений исходного слова общего языка и может служить иллюстрацией поли¬семии. В других случаях процесс достигает предела и специализиро¬ванное дальнейшее значение отрывается от слова общего языка и становится термином в какой-либо специальной области. Наконец, в случаях третьего типа терминологическое значение снова смы¬кается с каким-либо значением общего слова, тогда перед нами, дей-ствительно, полисемия одного слова, но полисемия вторичная, уже как бы побывавшая за своим пределом — в сфере специальной тер¬минологии — и вернувшаяся к своему первоисточнику. Слово идеа¬лист в современном русском языке иллюстрирует именно этот третий случай. Случаи последнего типа особенно важны. Именно в них во¬площается глубокое и органичное взаимодействие между системой значений общего языка и понятиями науки, осознание которого со¬ставляет один из основных принципов всей этой книги.

Проиллюстрируем теперь два других случая. Термин буква в ло¬гике и математике, как об этом свидетельствует его определение, по-видимому, таков, что не выходит за пределы системы значений слова буква в общем языке и тем самым иллюстрирует первый из названных выше случаев: «В логике и математике всякий конечный набор зна¬ков называется «алфавитом», входящие в него знаки — «буквами» алфавита, а конечная (и том числе пустая) последовательность напи¬санных друг за другом букв какого-либо алфавита называется «сло¬вом» в этом алфавите. Рассмотрим алфавит (а, Ь) из двух букв: а и Ь. Примерами слов в этом алфавите являются: b, ab, bba, aaababb и т. д.» (Философская энциклопедия, т. 1. М., 1960, стр. 39). Можно предполагать, что и термин слово в данном случае укладывается в систему общего слова слово как одно из его значений.

Напротив, термин факт иллюстрирует второй случай — термин оториалгн от пюего источника — исходного слова и пребывает це¬ликом и сфере специального языка: «1. В обычном словоупотреб¬лении синоним понятий 'истина', 'событие', 'результат'. 2. В логике и методологии науки факт можно определить как обозначение осо¬бого рода предложений, фиксирующих эмпирическое знание» (Философская энциклопедия, т. 5. М., 1970, стр. 298).

Подобные наблюдения решительно препятствуют тому, чтобы все отмеченные явления подводить под разновидности полисемии. Центр всей проблемы — омонимия. Мы раздвигаем рамки категории омонимии, подводя под нее и крайние ступени полисемии, когда одно из значений стремится к термину (идеалист 1 — идеалист 3). В та¬ком понимании омонимии мы следуем традиции С. Карцевского, Е. Куриловича и других крупных лингвистов [3].

Омонимия вообще определяется как совпадение по звучанию двух или более слов, имеющих разные значения. Мы видим, что это общее определение необходимо конкретизировать. В омонимии вообще особое место занимает тот ее тип, когда на основе каких-либо признаков понятия, содержащихся в «ближайшем значении» (сигни¬фикате), в очерченных им рамках, развивается новое, более богатое понятие, которое соотносится со своим источником как его «дальней¬шее значение» и стремится достигнуть предела — стать его омони¬мом, термином.

Вариации денотата слова имеют пределом метафо¬ру. Под этими вариациями мы понимаем те случаи, когда фонетиче¬ская оболочка слова (его план выражения) и его значение (сигнификат, понятие) остаются до поры до времени неизменными, но слово начинает прилагаться к другому предмету действительности, тем же словом начинают называть другой предмет. Подобные переносы возникают в речи на каждом шагу. Мы говорим: Не забудь свой блин (про шляпу); Ну, поплыли! (переходя через большую лужу); При¬ходите к Ломоносову (т. е. в старое здание университета в Москве у памятника М. В. Ломоносову); отстрелялись (быстро пообедав в столовой); демоны Максвелла, ободранный атом (термины физики) и т. п. Все это переносы слов с одного предмета, их обычного дено¬тата, на новый денотат, переносы на основе подмеченного сходства реальных предметов или в силу их соседства в пространстве или во времени, или в силу одинаковых функций, выполняемых ими в жизни общества,— разные виды метафоры в широком смысле этого термина (включая метонимию, синекдоху и прочее). Само слово ме¬тафора и очпачаст по-гречески 'перенос' (цетафора). До тех пор пока метафорически перенесенное слово но окончании акта речи, в котором оно было употреблено, возвращается в свою обычную язы¬ковую ячейку — к своему денотату, тождество слова с самим собой сохраняется и мы имеем дело лишь с выразительным средством речи. К началу нашего века в русской художественной речи у разных авто¬ров были отмечены такие, например, метафорические определения: бурьян — горький, колючий, корявый, сумрачный; былинка-слабая, худая; буря — безнадежная, беспощадная, дикая, жестокая, злая, золотая, кипучая, косматая, кричащая, мятежная, неистовая, разъяренная, ревущая, сладостная, страстная, странная, шумная; ноги — быстрые, деревянные, злые, короткие, крутобедрые, острые, палкообразные, резвые, тупо-упрямые, тщедушные и др. [4]

Но когда слово, не теряя прежней связи с денотатом, получает и новую связь, с новым денотатом,— перед нами метафора как явление языка. Как только перенос названия закрепился, у слова наряду с прежним возникло новое, переносное значение, и, строго говоря, перед нами уже не то же самое слово. В этом смысле мы и говорим ометафоре как о пределе вариаций слова по дено¬тату. Возникшее новое значение, сигнификат, тотчас начинает об-растать новыми признаками, начинает создаваться прообраз буду¬щего нового понятия. В современном русском языке слова память и поколение в применении к электронно-вычислительным машинам — память машины, новое поколение машин —иллюстрируют эту фазу. Нередко перенос значения сопровождается некоторыми изменения¬ми фонетического слова, или, говоря точнее, фонетическое слово, за¬крепившееся за метафорическим значением, начинает варьироваться иначе, чем варьировалось старое слово, подчиняется иным законо¬мерностям варьирования. С течением времени на месте одного иногда мы находим два различных слова. Так называемые слова-дубле¬ты многих европейских языков иллюстрируют это явление. Типы вариаций могут быть при этом весьма разнообразны: русск. стра дает (прямое знач.) — страждет (перен.), так же махает—ма¬шет, двигает —• движет различаются фонетическим составом и суф¬фиксами; принимает — приемлет, короткий — краткий, голова — глава, (из)морозь — мразь различаются чередованиями в корне (так называемым аблаутом); проклятый — проклятый, венчанный (на брак) — венчанный (на царство) — ударением. Перенос названий с частей тела на детали инструментов в русском языке сопровож¬дается приданием слову суффикса уменьшительности: ножки, спин¬ки мебели; зубцы, st/бчики, глазки, ушки, головки, пятки инструмен¬тов (далее см. §52,81).

Нетрудно видеть, что метафора такого рода, так же как и вариа¬ции сигнификата, имеет пределом омонимию. Подобно тому как выше мы говорили о термине-омониме, здесь можно говорить о метафоре-омониме к исходному слову.

Система значений одного слова.

Система значений одного слова — явление сложное и разнород¬ное. В ней обычно сосуществуют результаты различных вариаций и изменений, прежде всего тех трех типов вариаций, о которых шла речь в предыдущем параграфе.

Во-первых, если слово пережило фонетическое варьирование или в данное время имеет фонетический вариант, то одно и то же зна¬чение пли оттенки одного и того же значения будут принадлежать обоим вариантам: ср. русск. симптоматичный — то же, что симпто¬матический в 1-м значении (словарь С. И. Ожегова); водный и водяной оба относятся к вода в 1-м значении (там же); голова и глава почти совпадают в одном из своих значений — он глава всего дела, он всему делу голова и т. п.

Во-вторых, в системе значений многозначного слова может при¬сутствовать результат совсем другого процесса — развития сигни¬фиката (понятия) от ближайшего значения к дальнейшему. Таковы рассмотренные выше 1-е и 3-е значения русск. идеалист (по словарю С. И. Ожегова) и в большинстве случаев другие так называемые «аб-страктные» понятия и термины духовной культуры. Ср. русск. капитал: «1. Стоимость, являющаяся при капитализме средством получения прибавочной стоимости путем эксплуатации наемного труда. 2. Обычно мн. число. Деньги, большая сумма денег (разговорн.). Купил бы, да капиталов не хватает» (словарь С. И. Ожегова). Подчеркнем еще раз, что, с нашей точки зрения (по крайней мере тео¬ретически), это предельные случаи полисемии, по существу, уже омо¬нимия.

В-третьих, в системе значений может наличествовать значение, возникшее в результате метафорического переноса, ср. русск. мол¬ния: «1. Мгновенный разряд скопившегося атмосферного электриче¬ства в воздухе. 2. Экстренный выпуск бюллетеня, газеты, книги и т. п., а также особо срочная телеграмма. 3. Род металлической или пластмассовой быстро задергивающейся застежки» (словарь С. И. Ожегова).

Иногда в системе значений обнаруживаются результаты и иных, более частных и редких процессов. Так, в только что приведенном примере 3-е значение слова молния — результат прямого перевода (кальки) французского названия той же застежки fermeture-eclair; во французском языке оно было первоначально просто коммерческим наименованием этого изделия. Аналогичный исконно русский при¬мер — Москвич как название автомобиля, ср. Купили «Москвича-» (разговорное).

Ввиду такой сложности системы значений многозначного слова составление хорошего словаря оказывается делом чрезвычайно трудным. Один из самых сложных вопросов — отграничение не¬сколько различающихся употреблений слова при одном значении, оттенков значения, от разных самостоятельных значений. Мы здесь не будем касаться этой сложнейшей проблемы, остановимся лишь на том, как подается система значений слова в словарях. Разные спо¬собы подачи значений — порядок перечисления значений (какое будет приведено первым, какое последним), описание значений, примеры и т. д.— вскрывают разные стороны в самой объективно существующей в языке системе значений.