39. Три типа грамматической абстракции

Предварительные замечания. Три типа грамматической аб¬стракции — номинация, предикация, локация. Начиная этот раз¬дел, вернемся еще раз к «карте» нашего изложения. Мы прошли путь от фонетики к грамматике и установили на этом пути строение грам-матических категорий. Пройдем теперь вторым путем — от лексики и семантики к грамматике. На этом пути мы должны выяснить, что такое грамматическое значение — самая сущность грамматической категории. Средством же для выяснения будет последовательное сравнение грамматического значения с лексическим.

Обычно утверждают, что грамматическое значение отличается от лексического большей абстракцией. Это утверждение справедли¬во, но оно недостаточно. Абстракция может быть весьма различной, и не всякая характеризует грамматику. Чтобы понять особенности грамматической абстракции, целесообразнее всего пойти естествен¬ным путем — проследив, как в действительности возникают в языке грамматические категории.

Сразу скажем, что в результате такого рассмотрения мы обнару¬жим не один, а по крайней мере три различных типа абст¬ракции, характеризующих грамматику, а через нее и язык в це¬лом. Мы назовем их соответственно: 1) абстракция предметов, при¬знаков и действий — номинация; 2) абстракция связей между предметами — предикация; 3) абстракция отношений человека к месту и времени речи — локация.

Закрепленные в грамматике тремя различными способами три типа абстракции являются основой для выполнения языком трех его функций — назвать и классифицировать (номинация), привести названное в связь друг с другом (предикация), локализовать на¬званное и приведенное в связь в пространстве и времени (локация),

40.Номинация.

Номинация. Именные и глагольные классы. Естественным переходом от лексики к грамматике может служить категория одушев¬ленности-неодушевленности в русском языке, потому что она в дей-ствительности возникла путем обобщения и абстракции лексических значений, как категория классифицирующая. Что касается ее двой¬ного названия, то оно не должно удивлять: в грамматике, как и в лек¬сике и в фонетике, действует принцип оппозиций, и полное название категории должно быть оппозитивным, т. е. двойным (см. § 11, 29). Впрочем, иногда мы будем пользоваться и сокращенными названия¬ми, такими, как «категория одушевленности».

Историю категории одушевленности-неодушевленности в рус¬ском языке мы рассмотрим кратко и только со стороны семантики. Это, конечно, упрощение, но оно не нарушает принципов научного описания, а, напротив, диктуется ими. Упрощение заключается в том, что развитие названной категории было обусловлено, помимо семантических, еще двумя группами факторов — морфологическими и синтаксическими. Морфология обусловила совпадение винитель¬ного падежа с именительным в некоторых типах основ (прежде всего, основ муж. р. на -о) в единственном числе, позже — более широкого круга основ во множественном числе. Синтаксис обусловил необхо¬димость различения субъекта и объекта предложения, в особенности отличие активного субъекта, лица, от «не лица». Эти факторы нахо¬дят выражение в различных типах оппозиций грамматических форм, но, показав в общем виде, как они могут действовать в языке (см. выше, §47), мы теперь отвлекаемся от них и рассматриваем только план содержания, семантику.

В современном русском языке неодушевленные и одушевленные существительные различаются в склонении главным образом тем, что винительный падеж у первых совпадает с именительным, а у вторых — с родительным. Совпадения эти проходят полно во мно¬жественном числе (вин.= им.: столы, окна, лампы; вин.= род.: братьев, сыновей, волков, мам, зайчих) и лишь частично в единствен¬ном (вин. п. сохраняет особую, индивидуальную форму у су¬ществительных жен. и муж. р. на гласный: маму, папу, землю, зайчиху, судью). Этот нерегулярный «клин» в единственном числе вызван чисто морфологическим фактором — несводимостью, «несов-падаемостью», неомонимичностью падежного показателя -у ни с ка-ким другим показателем им. или род. падежей1.Здесь,следовательно, отклонение морфологически вынужденное. По этой причине, желая рассмотреть семантическую историю категории одушевленности, мы как раз должны оставить этот «клин» в стороне и анализировать лишь свободно развивающиеся показатели. Свободным же развитием будет именно такое, где формы вин. и им. падежей начинали омони-мически совпадать, где, следовательно, морфологическое давление прекращалось и где вновь складывающиеся оппозиции подчинялись уже другим факторам — функционально-синтаксическим и семан¬тическим. Наиболее свободной в этом смысле группой являются сло¬ва мужского рода с исходом на согласный (исторически — на со¬гласный и ъ, ь) при склонении в единственном числе. После исклю¬чения «клина» семантическая история предстает здесь вполне ясной.

Исключение составляет так называемый род. II (чаю и т. п.; см. § 79).

1 См.: П. Я. Черных. Историческая грамматика русского языка. М., Учпедгиз, 1952, стр. 149—153; Л. П. Якубинсккй. История древнерус¬ского языка. М., Учпедгиз, 1953, стр. 182—185; В. И. Борковский,

1. В XI в. в «Русской Правде»форму вин. = род. падежа получали преимущественно существительные, обозначавшие взрослых сво¬бодных людей — мужчин, слова же со значением 'раб', 'слу¬га', 'холоп' и подобные чаще употреблялись в старой форме вин. падежа, не равного род., например: холопъ ударить свободна мужа, но платити ему за холопъ, также выведеть ... мытни¬ка, но вдаи ты мнгь свои челядинъ, пояти ему отрокъ. Отож¬дествление рабов и слуг с вещами, хотя и вещами, подобными лю¬дям, характерно для древнего мира. Вспомним, что в античном ра¬бовладельческом обществе орудия делились на «немые, мычащие, говорящие», говорящими орудиями были рабы.

2. В XII—XIV вв. форму вин. = род. падежа получают мало-по¬малу все существительные, обозначавшие взрослых людей — мужчин, особенно в тех контекстах, где подчеркивается их лич¬ный характер, т. е. прежде всего собственные имена, а также на¬рицательные имена, выделяющие лицо наподобие собственного име¬ни, например: чьту оть ца мо гъ г о (Остромирово Евангелие, 1056—■ 1057 гг.); а сынъ посади Новтьгородгь В с гъ в олода (Новгородская си¬нодальная летопись, писанная в XIII—XIV вв.); поиде князь Мьсти-славъ на зять свои Ярослава (там же); пойма зятя своего воло-димерковича (Лаврентьевская летопись, XIV в.). Но, с другой стороны: жена дгътищь роди (Лаврентьевская летопись). Во мн. ч. муж. р. новая форма вин. = род. проникает лишь начиная с XIII в., и сначала наблюдаются колебания: въпрошалъ волъхвовъ и ку-десникъ (вместо кудесниковъ) (Лаврентьевская летопись).

3. С конца XV и в XVI в.формы вин. = род.падежа начинают охва¬тывать и названия л иц женского пола, но, естественно, только во мн. ч. Таким образом, на женский род процесс начал переходить лишь тогда, когда он полностью завершился для названий лиц муж¬ского пола, т. е. охватил их как в единственном, так и во множест¬венном числе. В XVII в. такие формы женского рода уже вполне обычны: и вдовъ отпустить (Аввакум). Но названия детей и животных остаются в старой форме: за кобылы, и за коровы, и овцы... и за пчелы править (Уложение 1649 г.); дочери свои, дгьвки, или сестры, или племянницы выдали замуж (там же). В последнем случае старая форма употреблена, вероятно, потому, что названные лица трактуются как дети, потомки.

4. С конца XVII в. новая форма распространяется и на назва¬ния животных (а также малых детей, т. е. на слова типа дитя и подобн., слова же типа сын, дочь получили новые формы соответст¬венно еще на 2-м и 3-м этапах): до смерти избиваютъ как есть со-бакъ (Книга о ратном строении). Но в говорах, больше всего север¬норусских и сибирских, до сих пор названия животных употребля¬ются во множественном числе в старой форме неодушевленности: пасу коровы; гоню овцы; бьет звери 1. В современном литератур¬ном русском языке категория одушевленности охватывает названия живых, одушевленных существ.

Почему эта категория классифицирующая? Ответ на этот вопрос станет ясен, если мы изобразим с помощью схемы, на какие разряды разбивает эта категория предметы, обозначаемые существительными русского языка:

Все предметы

_!

1 I

(4) неживые живые

(неодушевленные) (одушевленные)

[_

1 1

(3) не люди люди

(животные) |

I I

(2) не мужчины мужчины

(женщины и дети) |

I ' I

(1) не свободные свободные

На этой схеме цифры означают последовательные, сменявшие друг друга исторические этапы классификации: цифра 4 — послед-ний, современный, актуальный этап, остальные — этапы, уходя-щие в прошлое и все менее актуальные для говорящих на современ¬ном русском языке. Из этих этапов исторически первый уже целиком отошел в прошлое, различие людей по признаку «свободности-несвободности» нами в грамматике уже никак не ощущается. Про¬межуточные этапы, 2 и 3, не говоря уже о диалектах, играют неко¬торую роль даже еще и в современном литературном языке и иногда выделяются исследователями как тонкие градации внутри катего¬рии рода.

Посмотрим теперь, что происходило со значением в этой кате¬гории. Выше, в разделе Лексика, мы определили значение как яв¬ление однотипное с понятием и поэтому могущее быть описанным пе¬речнем признаков. На древнейшем, начальном этапе (на схеме — 1) развития нашей категории мы застаем именно такое значение. Рас¬сматриваемая категория тогда была еще почти лексическим явлени¬ем, ею выделялась группа слов, имевших такое общее значение: а) живые предметы (существа), б) из живых только люди, в) из людей только мужчины, г) из мужчин только свободные. Это значение, или понятие, включало много признаков, а именно четыре признака

П. С.Кузнецов. Историческая грамматика русского языка. М., «Наука», 1965, стр. 222—225; о месте этой категории в славянских языках см.: А. V а 1 1 1 а п 1. Огаттап-е сотрагёе йез 1ап§иез 81ауез, I. 2. Рапз, 1958, стр. 17—18.

мужчины мужчины

(а, б, в, г), и соответственно количество охватываемых им предметов и их названий было невелико. Здесь действует известный закон ло¬гики: содержание понятия стоит в обратном отноше¬нии к его объему. Закон действует и на всех остальных этапах: чем больше предметов и соответственно их названий — имен сущест¬вительных — охватывает данная категория, тем меньше признаков входит в ее содержание:

1- й этап: а) живые, б) люди, в) мужчины, г) свободные;

2- й этап: а) живые, б) люди, в) мужчины;

3- й этап: а) живые, б) люди;

4- й этап: а) живые.

Последний, оставшийся на четвертом этапе признак и будет соб¬ственно грамматическим значением. По соотношению с лек¬сическими значениями грамматические всегда характеризуются каким-либо одним признаком, но этот признак охватывает множе¬ство разнообразно названных предметов и соответственно группи¬рует множество слов-названий. Из сказанного ясно, почему такая абстракция должна быть названа абстракцией признаков, или клас¬сифицирующей абстракцией.

Грамматическая абстракция такого типа есть в той или иной мере во всех языках. Ее типичное проявление — именные классы и глагольные классы. Деление существительных по линии одушевленности-неодушевленности и есть один из видов естествен¬ной, содержащейся в языке классификации по именным классам. Другие виды той же классификации по именным классам — кате-гория рода и категория собственно именных клас¬сов.

В современном языковом мире именные классы наиболее полно представлены в языках банту (в Африке), в американо-индейских языках и в некоторых кавказских языках. Этим категориям указан¬ных языков присущи все черты, характеризующие категорию рода в индоевропейских языках, но при этом так, что по сравнению с индо¬европейскими языками роды в названных иносистемных языках кажутся развитыми более полно, более непротиворечиво и часто бо¬лее «логично». Черты эти следующие: 1) все имена' существительные распределены по классам, каждый из которых характеризуется чет¬кими показателями в самой форме слова — имени существительно¬го; 2) более или менее отчетливо видима семантика большинства классов, благодаря чему возможно понять «языковую картину мира» в том виде, как она представлена в разделении имен на классы в дан¬ном языке; 3) у каждого класса, а следовательно, у членения на клас¬сы в целом имеется еще одна ясная языковая функция, а именно функция организации сочетаний слов и всего предложения путем со¬гласования других слов с именами существительными по их класс¬ному показателю, вследствие чего именные классы являются также, в синтаксическом отношении, согласовательными классами.

Несмотря на то что в каждом языке с именными классами иссле¬дователи отмечают перекрещивания и сосуществование различных систем, основанных на разном принципе, каждый раз этот принцип ясен и сами системы в целом допускают вполне последовательное выявление. Для именных классов семьи языков банту исследователи дают следующую их классификацию:

I. Предметное деление: 1) люди; 2) духи (деревья, горы, реки и т. д.); 3) жидкости; 4) орудия; 5) животные; 6) местности (абстрактные); 7) действия и состояния (инфинитив).

П. Соотношение предметов в пространстве: пред¬мет находится: 1) внутри; 2) около, по направлению; 3) вне другого предмета.

III. Соотношение предметов по их величине и значительности: 1) класс уменьшительных; 2) класс увеличи¬тельных; 3) класс уничижительных.

IV. Числовое соотношение: 1) один из двух; 2) один из многих; 3) избирательные.

Всего в банту 21 класс (по системе К- Мейнхофа) или 23 класса (по системе некоторых других исследователей). Каждый класс ха¬рактеризуется одним префиксом. Так, в языке булу (Камерун):

I) ти, 2) Ьа, 3) ти, 4) /ш', 5) И, 6) та, 7) Ы, 8) Ы, 9) т, 10) 1ьш,

II) 1и, 12) Ы, 13) ка, 14) Ъи, 15) ки, 16) ра, 17) ки, 18) ти, 19) р1,

20) §и, 21) §1. Для образования мн. ч. слову придается префикс дру-

гого класса, например: т-эп / Ь-эп 'ребенок / дети', 1/2 классы;

т-[эк / тШ-рэк 'мешок / мешки', 3/4 классы. Иногда префикс мн. ч.

является особым, а иногда мн. ч. отсутствует. Такие парные группи-

ровки, как 1/2 или 3/4 и подобные, называются иногда «родами»

в этих языках.

В древнейшем индоевропейском (общеиндоевропейском) языке отчетливо прослеживаются две родовые системы: 1) различение «оду¬шевленного-неодушевленного» рода и 2) различение «мужского-женского-среднего» рода. Эти системы не лежат в одном плане и при¬надлежат по происхождению разным историческим эпохам. Древней¬шей из них является система «одушевленный-неодушевленный род», за которой при глубокой исторической реконструкции вырисовыва¬ется еще более древнее противопоставление «активного» и «неактив¬ного» начал. Например, слова с основой реа"- означают 'нога' и принадлежат к активному классу, слова с основой реао- — 'след ноги' и принадлежат к неактивному классу. На существование этой многосоставной системы указывают различные факты историче¬ски засвидетельствованных индоевропейских языков. Так, в латыни ра(ег — та(ег 'отец' — 'мать' или 1ириз — $адиз 'волк' — 'буковое дерево' не содержат никаких показателей родовых различий «муж¬ского» и «женского» в строении своих словоформ, потому что до этого все они принадлежали к одному и тому же «одушевленному» роду. В латыни они различаются только посредством согласования с ними прилагательных: со словами ра(ег, Шриз согласуются прилагатель¬ные мужского рода, а со словами та1ег, [а§из — прилагательные

/ мужской | женский

женского рода, т. е. формальное различие достигается явно позд¬нейшими средствами. Среди слов, принадлежащих старому пласту «одушевленных», нет и таких смысловых различий, которые соответ-ствовали бы позднейшему разделению на «мужской род» и «женский род», кроме тех в общей сложности немногочисленных случаев, когда эти слова обозначают самку или самца. Так, -форма слов Шриз и {ациз и их значение — для не знающих всей латинской системы — не позволяют заключить, какое из них будет словом мужского, а ка¬кое — словом женского рода. Сказанное может быть резюмировано

следующей схемой:

индоевропейский род

I, неодушевленный —>- средний

Иными словами, в то время как одушевленный род преобразовы¬вался в позднейшей системе в двучленный мужской и женский род, старый неодушевленный род получил новое значение (относительно двух других — мужского и женского родов) — значение среднего рода. Зная общую организацию категории рода в индоевропейском, можно объяснить многие явления в древних индоевропейских язы¬ках — старославянском, древнегреческом, латыни и новых языках, например в русском. Так, названия мелких животных, половые различия которых несущественны в хозяйственной жизни человека, принадлежат в основном к женскому роду — в силу общей тенден¬ции женского рода обозначать не общее, а разновидность общего. Названия небесных светил, огня, дня и ночи — пережитки старого одушевленного рода, поэтому в исторических древних индоевропей¬ских языках они всегда либо мужского, либо женского рода. Вариа¬ции мужского и женского родов в этих случаях оказываются уже вторичными частностями, обусловленными конкретной системой или даже тем или иным ее фрагментом каждого отдельного языка. Так, в латыни слово (Иез 'день' было первоначально словом мужского рода, но затем перешло в женский род под влиянием других слов на -1ез, а также под влиянием семантики соотносительного слова пох 'ночь', жен. р. Очевидно, что с точки зрения унаследованной именной клас¬сификации это уже частность, решающее же значение имеет принад¬лежность этого слова к «несреднему» роду. Имена действия (и это проходит весьма последовательно), например, в древнегреческом язы¬ке всегда мужского или женского рода, в то время как имена ре¬зультатов действия всегда среднего рода; ср. греч. жен. р. яАл]рсосяс, 'наполнение, заполнение' и средн. р. яАл]рсо|ла 'наполнение, полно¬та' и т. д. и т. п. Можно предполагать, что и различие свободных и несвободных мужчин в древнерусском посредством разного грамма¬тического т:)формления их названий не было абсолютным началом категории одушевленности, а продолжало глубокие традиции индо¬европейского мышления.

До сих пор мы рассматривали названные категории таким обра¬зом, что это естественно отвечало на вопрос: как они развиваются? Но остается другой вопрос: как они возникают?

Вернемся к категории одушевленности славянских языков. Как видим, она представляет собой новейшую перестройку системы древних родов. Развитие протекало по такой схеме: 1) древнейшая индоевропейская система одушевленного-неодушевленного рода; 2) более поздняя индоевропейская система трех родов (муж., жен. средн.); 3) современная славянская система родов в сочетании с но¬вой категорией одушевленности-неодушевленности. Во французском, английском и некоторых других индоевропейских языках роды 2-го этапа просто исчезли или близки к исчезновению, но именная клас-сификация не исчезла вместе с ними. В современном английском возникли не менее четкие разряды имен: 1) имена на -ег со значением активного деятеля (как лица, так и предмета); 2) имена на -т§ со значением действия или процесса; 3) имена на -Поп, -теп( со значением результата действия; 4) имена на -пезз со значением качества в предметной форме.

1 Ь. Н ] е 1 т з 1 е V. Аттё е1 таттё, регзоппе1 е! поп-регзоппе1. «Тгауаих йе Г1пзШи1 (Зе Нп&шв^ие», УО1. 1, Рапз, 1956, рус. пер. в кн.: «Прин¬ципы типологического анализа языков различного строя. Сост. О. Г. Ревзина». М., «Наука», 1972; фундаментальные данные об индоевропейском роде см.: А. М е П 1 е I. Ып§шзп^ие Ы$1ощие е! Нп^шзп^ие §ёпёга1е. Рапз, 1926, стр. 213—215 и др.

Подобные факты дали основание выдвинуть применительно к категории рода интересную гипотезу неисчезающего развития, со¬гласно которой грамматические роды постоянно стремятся к утрате своей семантики, но никогда не утрачивают ее полностью, они по¬стоянно получают подкрепление и семантическое обновление в виде новых родов 1. По-видимому, вообще все классифицирующие грам-матические категории (как именные, так и глагольные классы) яв¬ляются категориями неисчезающими, постоянно возобновляющи¬мися. Вопрос об их возникновении заменяется вопросом об их возобновлении. Однако каково это возобновление, или реге¬нерация? Применительно к этим категориям ни в коем случае не может идти речь о развитии по кругу. Схема именных и глагольных классификаций постоянно возобновляется, но на каждом этапе включает в себя несколько иные семантические признаки: возврата к старым признакам деления предметов не наблюдается никогда. Одушевленный и неодушевленный род древнейшего индоевропей¬ского (общеиндоевропейского), который проводил различие между богами, человеком, небесными светилами, с одной стороны, придавая их названиям форму мужского или женского рода, и детьми, раба¬ми, результатами действия — с другой, придавая им форму среднего рода,— это нечто совершенно иное, чем противопоставление одушев¬ленных и неодушевленных явлений в современных славянских язы¬ках или явлений, обозначаемых словами на -ег и словами на -теп( в английском. Но само разделение остается. Только благодаря та¬кому устройству своих классифицирующих категорий язык может выполнять функцию хранилища знаний, накапливаемых с прогрес¬сом человеческого познания.

5 № 1626

129

Вместе с тем если речь идет о несомненном возобновлении, то должна быть и неизменная основа этого возобновления. В этой свя¬зи очень важно заметить, что при начале развития славянской кате¬гории одушевленности-неодушевленности в именах она не только продолжала индоевропейскую классификацию, заложенную в струк¬туре родов (в которой, однако, категории одушевленности к этому времени уже не содержалось), но и опиралась на агчетливое разде¬ление по одушевленности-неодушевленности в местоимениях. Уже на древнейшем этапе, в общеславянском языке, в вопросительном местоимении противопоставлялись личные и неличные формы къто ~ чьто, и при этом вин. п. личной формы был равен род. кого, т. е. здесь была дана в зародыше вся будущая именная система одушевленности-неодушевленности. Таким образом, регенерация классификационных категорий опирается на какой-то иной и, по-видимому, неизменный фактор, который сам по себе лежит вне этих категорий.

Что же это за фактор? В ряде индейских языков Северной Аме¬рики (в группах на-дене, сиу, галф) и в некоторых языках Южной Америки (семья тупи-гуарани) отчетливо выявляется тот же принцип разделения на классы, который не менее последовательно проходит в кавказских языках и предполагается исследователями для древней «дородовой» фазы в развитии индоевропейских языков: разделение имен (а также соотносительных с теми или иными именами глаголов) на «активный» и «неактивный» классы. В этом широко распростра¬ненном в самых различных языках мира классификационном прин¬ципе мы и находим ответ на интересующий нас вопрос. Основани¬ем номинации в грамматике служит ср авнение внешнего мира с человеком, отождествление одних («активных») предметов с человеком и отрицание этого тождества за дру¬гими («неактивными») предметами. Мы видим, что в основе классифи¬цирующей абстракции лежит метафора — уподобление предметов человеку, который в этом случае выступает не как «отдельное Я», а как представитель человеческого рода — активное, действующее в мире и преобразующее мир существо.

Общетеоретическое значение этого положения будет подробнее рассмотрено в дальнейшем (см. § 82).

Вернемся теперь ко второй большой и универсальной, т. е. имею¬щейся в том или ином виде во всех языках, категории, какой яв¬ляется категория глагольных классов. За недостатком места мы не будем рассматривать ее здесь в подробностях, укажем лишь, что рассмотрение это должно было бы быть аналогичным подходу к именным классам. Глаголы в языке естественно соединяются в от¬носительно небольшие группы соответственно тому или иному коли¬честву общих признаков: интенсивности действия в разных ее раз¬новидностях; нахождения в каком-либо состоянии, опять-таки в разных видах этого состояния; наличия предела действия и т. п. С течением времени какая-либо группа признаков начинает выдви¬гаться на первый план и охватывать все большее количество глаго лов, по мере чего количество признаков в группе последовательно уменьшается. Образовавшиеся в результате такого процесса круп¬ные классы глаголов будут характеризоваться минимумом противо¬поставленных признаков. В современных славянских языках (на¬пример, русском и польском) такими наиболее крупными группи¬ровками являются глагольные виды — совершенный и несо¬вершенный. Более мелкими, и соответственно более конкретными, глагольными классами были группировки по способам дейст¬вия (распространенный немецкий термин АкЛюпзаггеп), таким, как «начинательный», «учащательный», «выражающий состояние», «выражающий переход в состояние» и др., известные из древнейшего периода индоевропейских языков.

Части речи подходят под определение классифицирующих грамматических категорий. Это предельно широкие по объему груп¬пы слов, обладающие каждая одним классифицирующим признаком: предметностью, качеством, действием или состоянием и т. д. Иногда части речи называют лексико-грамматическими категориями. С ого¬воркой это название приемлемо: все классифицирующие граммати-ческие категории могут быть названы лексико-грамматическими. Однако местоимения, союзы, предлоги с грамматическим значением, частицы, некоторые наречия не могут быть включены в категорию частей речи при таком понимании последних.

Кратко резюмируем сказанное. Классифицирующая абст¬ракция, номинация, создает один тип, или класс, грамматиче¬ских категорий:

— активный — неактивный классы (как в американо-индейских языках),

— именные классы (как в языках банту),

— роды (как в индоевропейских языках),

— одушевленный — неодушевленный классы (как в славянских языках),

— глагольные классы (как, например, класс глаголов совер¬шенного вида и класс глаголов несовершенного вида в русском языке),

— части речи (кроме, по-видимому, предлогов, наречий с грам¬матическим значением и т. д., см. выше).

Они развиваются по мере охвата все более широкого круга лек¬сики и идут на убыль, когда сужают свой круг слов.

41. Строение предложения. Локация.

Предикация. Элементарные синтаксические связи. Строение предложения. Предикация, как мы ее здесь определяем, представ¬ляет собой абстракцию связей между предметами (а также между признаками и действиями). Предметы отражаются в языке в результате абстракции номинации, создающей именные и глаголь¬ные классы (существительные, прилагательные, глаголы). Мы ожи¬даем, что связи между предметами будут отражаться в языке в виде

5*

131

связей между существительными, прилагательными, глаголами в высказывании. Это положение бесспорно. Задача лишь в том, чтобы выявить простейшие языковые формы этой связи, а затем располо-жить все известные формы в последовательности от простых к слож¬ным. Синтаксис — тот аспект языка, который заключается в связи элементарных языковых знаков в высказывании и предложении. Поэтому, говоря о связях интересующего нас типа, мы можем назы¬вать их синтаксическими. Само предложение, однако, не является элементарной формой такой связи. Напротив, эта форма очень слож¬ная, и мы лишь постепенно и последовательно определим ее место на одной из верхних ступеней классификации. Элементарную синтаксическую связь представляют те случаи, когда какие-либо два элемента языка последовательно высказываются в речи один за другим и самый факт их расположения одного за другим символизирует расположение обозначаемых ими явлений действи¬тельности друг подле друга или в какой-либо связи друг с другом. Своеобразная форма множественного числа в полинезийских языках иллюстрирует такую связь почти в чистом виде: огапц 'человек' — огапц-огащ 'более, чем один человек, люди'. Располагаться таким образом для выражения связи могут не только слова, но и морфемы: греч. уаруара [§аг-§аг-а] 'множество'; арар(0хсо [аг-аг-15к-о] 'класть рядом, один к одному'. Конечно, не следует видеть в этих примерах чего-либо абсолютно «первичного», «изначального». Они просто по¬казывают элементарную синтаксическую связь в чистом виде и по-зволяют думать, что приблизительно таким способом происходило ее становление в языке вообще. Но сами эти факты далеко не пер¬вичны. В русском языке мы находим аналогичные конструкции с довольно сложным значением: соположение элементов символизи¬рует здесь уже не соположение предметов в пространстве, а интен¬сивность или силу признака: туго-туго; красный-красный. В древ¬них индоевропейских языках подобным образом строились глаголь¬ные формы, выражавшие особую полноту действия, т. е. его завер¬шенность (так называемые перфекты с удвоением): лат. к-И-§1 при настоящем времени с инфиксом (а-п-§-о 'трогаю'; ре-р1-§-1 при ра-п-д-о 'вколачиваю'.

Более сложный тип (следующую ступень в классификации) находим в тех случаях, где соседствующие языковые знаки не оди¬наковы или хотя бы похожи, как в предыдущем типе (туго-туго; ре-ри), а различны. В таком случае при каждом из них вводится ка¬кой-либо, но обязательно один и тот же, третий знак, который и ука¬зывает на связь двух первых. Мы имеем здесь дело с категорией согласования. Но понимать ее нужно не узко (в школьной грам¬матике сюда относилось лишь согласование прилагательного с су¬ществительным и, в русском языке, глагола в прошедшем времени с подлежащим — мальчик прыгал, девочка прыгала). К категории со¬гласования относится и согласование глагола с дополнением по¬средством повторения приставки-предлога. Итак, два основных типа категории согласования таковы:

а) голубое небо, голубая чашка,

голубой платок;

б) въехать в город, съехать с квартиры, подпрыгнуть под потолок.

(Обратим внимание, что в случае голубой платок мы имеем нуле¬вую морфему голубой-0 платок-0).

Когда мы говорим об «одном и том же знаке, или показателе», который при согласовании присоединяется к каждому из связывае¬мых слов, то это тождество показателей может быть и «условным», т. е. таким, которое все говорящие понимают именно как «условное тождество». Оно явно и безусловно в кратких формах прилагатель¬ных голуба душа и кажется совершенно условным в случае голубой платок. Но историч-ески и в таких случаях действительно всегда был один и тот же показатель, здесь голубъ платъ. Точно так же во второй группе примеров развитие проходило действительно путем распространения одного показателя, приставки-предлога:

эпоха 1: Иде Кыевъ,

эпоха 2: Иде Кыеву, въниде Кыевъ,

эпоха 3: Иде Кыеву, въниде въ Кыевъ1.

Такие случаи без согласования, как подскочил к потолку, сбежал ПО лестнице и подобные, объясняются как вторичные функции при¬ставочных глаголов, возникающие уже на основе первичных, с со¬гласованием.

Формы и типы согласования различны в разных языках. В со¬временных индоевропейских языках наиболее полно представлено согласование имени существительного с прилагательным. Но в язы¬ках банту согласование охватывает все предложение. Так, в суахи¬ли: ра-НаИ На-ра ра-йодо ра-гигь ра-т-репйега 'это маленькое краси¬вое место мне нравится', где показатель именного класса ра- рас-пространяется на все самостоятельные слова в предложении, и этим создается согласование. Аналогично этому в тех индоевропейских языках, где имеется согласование по роду, показатель рода имени существительного (или «условно тот же» показатель, как было ска¬зано выше) распространяется от существительного на прилагатель¬ное, а иногда и на глагол. Согласовательным показателем может быть не только предельный морф, но и так называемые «не¬предельные морфы» — ударение, тоны, сингармонизм гласных (см. § 48).