Деян Анастасиевич Гаагский дневник

Судебный пристав пришел ко мне и проводил меня в зал суда. Милошевич на своем месте, довольно хмурый. «Дружеский» прокурорский допрос закончен, и очередь дошла до Милошевича. Должен признать, я испытывал некоторое волнение, так как у Милошевича признанный исключительный талант унижать других людей. Впрочем, со временем этот трепет отступает, когда я замечаю, что обвиняемый, в соответствии со своим знаменитым презрением к журналистам, совсем не подготовлен.

Понедельник, 7 октября

Самолет в Амстердам взлетает отвратительно рано, так что я должен встать раньше пяти и едва успеваю попрощаться со своей женой и дочерью. В аэропорту Схипхол меня, как мне сообщили, ждет шофер с табличкой «101», так как мой приезд в Голландию не был известен непосвященным лицам. Меня эта конспирация порядком насмешила: я приехал под своим именем, и у меня не было даже никакой охраны. Кроме того, это мне напомнило пресловутую квартиру 101 из романа Оруэлла «1984». Между тем, по приезде в Схевенинген меня поселили во вполне приличный отель, и с террасы своей комнаты я даже могу между бетонных зданий разглядеть маленький кусочек моря, которое стало серым, несмотря на солнечный день.

Встречаюсь с личным составом Службы защиты свидетелей, которого вокруг меня не так уж много, так как я говорю по‑английски и отчасти знаю город и окрестности. Первая встреча с людьми из прокуратуры назначена на следующее утро, так что я весь день предоставлен сам себе. Схевенинген – это приятный туристический город в нескольких километрах от Гааги, хотя сейчас, в межсезонье, выглядит он довольно мрачным. Если бы я приехал сюда по другому поводу, то бы больше наслаждался пребыванием в Голландии, но мои мысли о предстоящей встрече с Милошевичем портят все настроение. Кроме того, страна сейчас в трауре – предыдущей ночью на семьдесят шестом году жизни умер принц Клаус, муж королевы Беатрикс и один из самых любимый членов королевской семьи.

Многие из нас не знают, что в течение Второй мировой войны название этого курортного городка служило своеобразным тестом, по которому сторонники голландского движения Сопротивления узнавали немецких шпионов и провокаторов. Никто, кроме урожденных голландцев, не мог правильно произнести Схевенинген, т.е. говорить «сх», а не «ш», да еще и с характерным горловым звуком «h». За время моего пребывания здесь, которое продлилось дольше, чем я рассчитывал, я научился произносить это название довольно хорошо.

Вторник, 8 октября

Первый день с сотрудниками прокуратуры. Водитель приехал за мной в девять часов утра и привез к зданию Трибунала на площади Черчилля, дом 1, где я оставался до вечера. По пути мы проезжали мимо местной тюрьмы, которая была переоборудована под нужды Трибунала. Тюрьма была когда‑то крепостью, окруженною лесом, и снаружи выглядит очень красиво: никакой колючей проволоки и современных охранных вышек, которые возвышаются над стенами. В это время Милошевича там нет: он в здании суда, где допрашивает Николу Самарджича, когда‑то министра иностранных дел Черногории.

Меня проводят в здание Трибунала через тщательно охраняемый задний вход, а затем через лабиринт коридоров и дверей с электронной защитой до одной из канцелярий. Там встречаю людей, которым я два с половиной года назад на том же самом месте отдал заявление – его теперь мне нужно отстоять на суде. Тогда, в июне двухтысячного, Милошевич казался твердо стоявшим у власти, и я сам не верил, что этот суд покажется ему чем‑то серьезным, хотя, конечно, откликнулся на вызов Трибунала без колебаний. Я осознавал, какое большое делаю дело, несмотря на то, что информация, которой я располагал, была из третьих рук, и мне хотелось послужить своего рода указательным знаком другим свидетелям. На деле я не верил до конца, что меня действительно позовут свидетельствовать, и в известной мере был согласен с Милошевичем в том, что я не являюсь хорошим свидетелем. С другой стороны, мне казалось, что, может быть, отказаться предстать перед судом и открыто подтвердить свои слова было бы беспринципно и подло.

Тогдашнее мое заявление состояло из около сорока печатных страниц и охватывало большой разброс тем, о которых меня допрашивали. Между тем, прокурора интересовала лишь часть вопросов, и сейчас нужно было написать сильно сокращенную версию. Над этим я работал весь день и, когда вышел из здания, неожиданно понял, что солнце уже зашло. Мне сообщили, что предстать перед судом, возможно, нужно будет уже на следующий день. Это значило, что я смогу вернуться в Белград еще до конца рабочей недели. Ободренный этой мыслью, я иду на ужин, а затем и в кровать.

Среда, 9 октября

Утром, в девять часов, водитель снова отвозит меня к зданию Трибунала. Я продолжаю то, что начал делать вчера, хотя и менее быстрым темпом, и к полудню успеваю все закончить. Остался один небольшой вопрос, который нужно разрешить с Джеффри Найсом, прокурором в процессе против Милошевича. Найс дожидается меня в своей канцелярии во время обеденного перерыва, с ногами на столе, сандвичем в одной и бокалом красного вина в другой руке. Оказалось, что под строгим костюмом Найс носит рубашку цвета лаванды и разноцветные пестрые носки. После короткого разговора я убрал из заявления одну формулировку, которая мне не нравилась, и на этом нужно было бы и закрыть дело.

Дело, между тем, далеко не было закрыто, пока существовала теоретическая возможность, что Милошевич раньше закончит с Самарджичем, в этом случае нужно было выступить сразу после него, так что я должен дежурить и ждать до конца дня. Это время я провожу главным образом на террасе – единственном месте, где можно курить. И вдруг – неожиданная встреча: я и не мечтал, но мои довоенные друзья, с которыми я потерял связь, работают в Трибунале переводчиками (все они, естественно, курят). Поздоровался с Педжем, Хамдием, Антом... Они тоже не знали, что я здесь, и наша встреча была взаимно приятной.

После этого, как холодный душ: узнаю, что Милошевич не закончил перекрестный допрос Самарджича и просит дополнительное время для допроса свидетеля в четверг. Затем я узнаю, что суд не работает в пятницу и понедельник, чтобы хрупкое сердце Милошевича могло оправиться после такого напряжения. Все это означает, что мое пребывание в Голландии продлится до вторника следующей недели. Это резко испортило мне настроение.

Четверг, 10 октября

Сегодня этот день. Я надеваю галстук, что делаю обычно только в том случае, если встречаюсь с главой государства или правительства (это бывает не особенно часто). Милошевич как бывший глава государства уже не попадает в эту категорию, но я решаю ради такого случая все‑таки придать себе парадный вид. Вообще, покойный принц Клаус, который в это время положен в королевской палате в Гааге, не носил галстук, и все голландцы в знак траура решили до его похорон, которые пройдут во вторник, не надевать галстуков. Поэтому мне казалось, что в лобби отеля особенно мрачно.

В здании Трибунала меня поместили в комнату для свидетелей, где следующие три с половиной часа я жду, пока Милошевич закончит с Самарджичем. Комната три на два, с ужасным запахом застоявшегося табачного дыма, похожа на угрюмую келью. Здесь есть голландский кофе и сок, который я пью до тех пор, пока меня не начинает тошнить, и курю сигарету за сигаретой. Для развлечения свидетелям предлагаются женские журналы, в основном хорватские. Время от времени ко мне кто‑нибудь заглядывает – видимо, проверить, не повесился ли я на своем галстуке. В течение этого ожидания я, кажется, забыл, о чем нужно свидетельствовать, но зато узнал все о нанесении румян на кожу.

Наконец, судебный пристав пришел ко мне и проводил меня в зал суда. Милошевич на своем месте, довольно хмурый. Только я присягнул говорить правду и ничего кроме правды, как судья объявляет перерыв на обед, который займет два часа. Назад в комнату. Углубляюсь в методы антицеллюлитного массажа.

После перерыва все начинается снова. «Дружеский» прокурорский допрос закончен, и очередь дошла до Милошевича. Должен признать, я испытывал некоторое волнение, так как у Милошевича признанный исключительный талант унижать других людей. Впрочем, со временем этот трепет отступает, когда я замечаю, что обвиняемый, в соответствии со своим знаменитым презрением к журналистам, совсем не подготовлен. Я теряю понятие о времени, и мне кажется, что мой допрос только‑только начался, а судья Мей уже объявляет конец. «Увидимся во вторник», – говорит он с усмешкой. Супер. Это значит, что у Милошевича есть целых четыре дня до следующего тайма, а я должен остаться здесь до вторника.

Назад в гостиницу. Там я принимаю звонки от родных и редакции, а звонят мне коллеги и приятели со всего света, чтобы выразить свое мнение, как правило, положительное, о моем решении выступить в суде. От них я узнаю о «небольшой шутке» Милошевича над Самарджичем, который из‑за диабета потерял обе ноги. Когда Мей предупредил, что Милошевич может задать еще один вопрос, тот спросил Самарджича, известна ли ему поговорка, что у лгуна коротка нога. Это и есть наш Слоба, т.е. человек, который двенадцать лет управлял Сербией.

Дополнительный уик‑энд (11–14 октября)

Как назло, солнечная погода, стоявшая первые четыре дня, уступила место проливным дождям, которые шли до самого вторника. Воспользовавшись моментом, я еду в Амстердам и провожу вечер с одним старым другом, а присоединяется к нам Дубравка Угрешич, который год назад закончил Гарвард. Дубравка очень нервничает из‑за мастеров, которые переделывают ему кухню, а в Голландии это гораздо сложнее (да и дороже), чем у нас.

Вернувшись в Схевенинген, я провожу время с коллегой из Белграда, который как свидетель проходит под шифром С‑4 (так, кроме того, называется разрушительная американская взрывчатка). Мы не смеем разговаривать о нашем деле – иметь приятеля на нашем месте уже хорошо. Когда мы гуляем вдоль моря под ледяным дождем, кажется, что мы единственные люди в Схевенингене. «Зачем нам это?» – спрашивает С‑4. «Мы охраняем пляж зимой», – говорю я.

Вторник, 15 октября

Просыпаюсь в плохом настроении, на нервах. К тому же я успел подхватить простуду, и теперь у меня болит горло, и я кашляю, и, кроме всего прочего, чувствую себя довольно глупо, как будто иду на переэкзаменовку. Милошевич гораздо лучше меня подготовлен и пытается презрительными комментариями оспорить важность моих показаний, назвав меня в конце «пятиразрядным свидетелем». Я рад, что все закончилось. Не могу дождаться, когда вернусь домой, и на сей момент (вторник, около полудня) это единственное, что меня занимает.

Перевод Александры Панферовой