Глава 2. Период «либерального курса»

§ 1. Эстетические приоритеты Александра I

«Дней александровых прекрасное начало» вызвало восторг современников. Н.К. Шильдер насчитал 57 од, посвященных воцарению Александра I. Из тюрем и ссылок вернулось 12000 человек, были освобождены узники Тайной экспедиции, а сама она 2 апреля 1801 г. торжественно упразднена. Указ от 19 марта 1801 г. официально запретил пытки и приказал полиции, чтобы «не чинила никому обид и притеснений». Был восстановлен свободный въезд и выезд из страны (Указ от 22 марта 1801 г.); отменен запрет на ввоз иностранных товаров, книг и нот; на частные типографии и издательскую деятельность (Указ от 31 марта 1801 г.). Сотни петербуржцев могли видеть 23-летнего монарха, гуляющего пешком или верхом, без свиты и регалий. Красивый, высокий, стройный, джентельменски галантный, он отменил обычай целования императорской руки¹²⁰³ и отцовский указ о выходе из карет при встрече с государем¹²⁰⁴, приветливо отвечал на поклоны, умиляя изяществом манер, чарующей улыбкой и добрыми голубыми глазами. Горожане быстро вычислили маршрут его прогулок - «царский круг»: Дворцовая набережная – набережная Фонтанки – Невский проспект – Дворцовая площадь. Ежедневно с 14 до 16 часов толпы верноподданных, ожидая царя, прогуливались на этом пути.

Императорские указы и рескрипты сопровождались преамбула­ми о необходимости установления четких юридических норм, при которых законы не могли бы нарушаться «по прихоти самовластья». Указ от 28 мая 1801 г. запретил печатать объявления о продаже крепостных без земли¹²⁰⁵ (стали печатать: «сдается в наем» или «отпускается на волю»). Без какого-либо специального указа Александр I прекратил раздачу государственных земель в частные руки, мотивируя это нежеланием увеличивать число крепостных рабов. На деле этот факт означал перевод служилого дворянства на скупое государственное жалование, породив первопричину бунтарско-романтического презрения к государственной службе, усиленную кадровой и административной политикой правительств Сперанского и Аракчеева. Исключительно страстью императора к благородной фразе и позе можно объяснить невыполнимый указ от 11 июля 1801 г. о запрещении карточной игры¹²⁰⁶.

Александр Павлович получил, казалось бы, лучшее образование: естествознание ему преподавал академик П.-С. Паллас; физику - академик Крафт; русский язык, историю и нравственную философию - М.Н. Муравьев, а политические воззрения с 6 до 18 лет формировал Ф.-Ц. Лагарп. Он не развивал умения и интеллектуально-волевые качества ребенка, а лицедействовал, подавая историю и политику сквозь призму эстетики. Как заметил В.О. Ключевский, «Это большое несчастье.., когда урок наставника стано­вится для питомцев развлечением, хотя и эстетическим»¹²⁰⁷. Определяющее влияние на характер будущего императора оказал генерал-аншеф гр. Н.И. Салтыков, отвечавший за начальную военную подготовку, поведение и здоровье. Этот прагматичный эгоист и ловкий интриган стал «учителем жизни»^. Учителя отмечали медлительность и лень наследника, нелюбовь к серьезным занятиям. Он быстро утомлялся и тяготился делом раньше, чем прини­мался за работу. Будущий император говорил на четырех языках, но «не мог вести по-русски обстоятельного разговора о каком-нибудь сложном деле»¹²⁰⁸, являясь при этом защитником устаревших норм орфографии. Именно благодаря Александру I на целое столетие сохранился “Ъ” после согласных¹²⁰⁹. В 16 лет великий князь свободно рассуждал о Мабли и Руссо, о могуществе разума, всенародном благе и общественном договоре, о природном равенстве людей, вреде деспотизма и гнусности раб­ства. И.Н. Божерянов, ссылаясь на свидетельство Екатерины II, приписывал Александру авторство перевода с английского «Школы злословия» Р. Шеридана¹²¹⁰ (переводчиком был И.М. Муравьев-Апостол¹²¹¹).

В неполных 16 лет бабушка женила Александра, положив конец учению. Зато отчетливо проявилась генетическая тяга к фрунтомании («для Павла и павловичей поэзия армейского существования состояла в параде, а проза в военных действиях»¹²¹²). Даже Екатерина II ворчала, что ее «ангел» не только в Гатчине и Петербурге, но навещая ее в Царском Селе, с утра до вечера занят экзерцициями. Закономерной ошибкой «вольтерьянки» Екатерины II было назначение законоучителем и духовником при внуке протоиерея А.А. Самборского. Его страстью были агрономия и садово-парковое искусство, он перепланировал Царскосельский сад из регулярного в романтический, а вопросы богословия и православного воспитания подопечного занимали его мало. Самборский не имел педагогических способностей и не мог возбудить интереса к своему предмету. В результате к моменту воцарения Александр I был, если не атеистом, то человеком равнодушным к религии. И, как это обычно бывает, крайности юношеского неверия потом обернулись умопомрачительной религиозной экзальтацией на беду народному просвещению и культуре.

Вращаясь между ненавидящими друг друга отцом и бабушкой, «Александр должен был жить на два ума, держать два парадных обличия, кроме третьего - будничного, домашнего, двойной прибор манер, чувств и мыслей»¹²¹³. Однако «двуличие» - слишком примитивное слово для обозначения того непрестанного лицедейства, за которое Александр I удостоился прозвищ «актер на троне» (Ключевский), «сущий прельститель» (Сперанский), «истинный византиец» (Наполеон), «сфинкс, не разгаданный до гроба» (Вяземский), «лукавый», «в лице и в жизни Арлекин» (Пушкин), «либеральный деспот» (Вигель), «северный Тальма»^. В арсенале государя было не две, а неисчислимый запас личин, которые он искусно менял в зависимости от ситуации. Актерские способности позволяли ему в одинаковой мере очаровывать «екатерининских орлов», павловских гатчинцев и «молодых реформаторов»; атеиста Лагарпа, ортодокса Фотия и циника Салтыкова. С Карамзиным он проливал сентиментальные слезы, с Филаретом был образцом христианского благочестия, со Сперанским или Ж. де Сталь – либералом-западником, с Аракчеевым – расчетливым тираном. Император тщательно следил за своей внешностью, щегольски одевался, репетировал перед зеркалом позы античных статуй, улыбки и выражения лица на всевозможные случаи жизни. «Некоторая изыскан­ная картинность его движений; сутуловатость и держание плеч вперед, мерный, твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвину­тыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокет­ливая манера подносить к глазу лорнетку; все это шло к нему, всем этим любовались. Не только гвардейские генералы и офицеры старались перенять что-либо из манер императора, но даже в.к. Константин и Михаил поддавались общей моде и подражали Александру в походке и манерах»¹²¹⁴.

Обольщение окружающих было для императора психической потребностью. Ради желанного эффекта он не раз проявлял рыцарское благородство, но заслуги подданных принимал как должное, а раз услышанную негативную информацию запоминал навсегда. В минуты откровения он заявлял: «Я не верю никому. Я верю лишь в то, что все люди – мерзавцы»¹²¹⁵. «Под­лецы! вот кто окружает нас, несчастных государей!»¹²¹⁶ «18 лет от роду, он уже чувствовал себя усталым и признавался, что его мечта - со временем, отрекшись от престола, поселиться с же­ной на берегу Рейна и вести жизнь частного человека в обществе друзей и в изучении природы»¹²¹⁷. Со временем лицемерие Александра I стало очевидным. «Тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, и фальшив, как пена морская», - констатировал шведский канцлер Г. Лагербьельке. Даже члены императорской фамилии говорили: «Светит, да не греет». Он тяжело переживал потерю популярности и был, по свидетельству его любовницы М.А. Нарышкиной, болезненно подозрителен: любую двусмысленную улыбку, намек, смех в толпе придворных воспринимал как оскорбление в свой адрес. Отсюда неприятие романтизма с его явной и скрытой иронией.

В детстве, чтобы приучить мальчика к грохоту пушек, Екатерина II ставила его рядом с артиллерийской батареей. В результате «господин Александр» оглох на левое ухо и плохо слышал правым¹²¹⁸. Он был близорук, но не носил очков, запретил указом их ношение придворным и молодежи, считая, что смотреть на старших через увеличительные стекла - дерзость¹²¹⁹. Император пользовался лорнетом. Это не портило внешности, но затрудняло чтение и письмо. При таких физических недостатках для Александра I фактически не существовало художественной литературы и музыки. А. Чарторыйский утверждал, что император «ни одну серьезную книгу не прочитал до конца»¹²²⁰. А.С. Розанов - автор музыкальной истории Павловска, нашел лишь один эпизод, связанный с музыкальными увлечениями Александра^. Нелюбовь к музыке отличала не только «воспитанного под барабаном» Александра I. «В одном журнале 1802 года записано, что Николай и Михаил Павловичи неоднократно высказывали, что не любят музыки и предпочитают барабаны»¹²²¹.

«…он не жаловал России и русских, это, к сожалению, правда. Когда только мог, вырывался из любезного отечества и колесил по Европе»¹²²². «Складывалось мнение, что Александр не любит России; говорили, что он не любит русского языка и литературы, даже мало знает их, и.т.п. Это последнее было, кажется, справедливо»¹²²³, - считал А.Н. Пыпин. Однако далее он некритично взял на веру утверждение немца Г. Шторха: «Редко какой-нибудь правитель оказывал такое поощрение литературе, как император Александр. Замечательные литературные заслуги лиц, находящихся на службе, вознаграждаются чинами, ор­денами, пенсиями; писатели, не состоящие на государственной служ­бе, за литературные свои труды, доходящие до сведения императора, нередко получают подарки значительной ценности <…> император, смотря по обстоятельствам, жалует писателям иногда крупные суммы на напечатание их трудов. Многие писатели посылают свои рукописи императору, и если только они имеют ка­кую-нибудь полезную тенденцию, он велит печатать их на счет кабинета, и затем дарит обыкновенно все издание авторам <...> Почти все известные писатели, находящиеся на службе, получили орден св. Ан­ны 2-й степени, например, Румовский, Озерецковский, Иноходцев, Севергин, Гурьев, Паллас, Крафт, Георги, Фус, Шуберт, Ловиц и мн. др., и в рескриптах, с которыми присылались орденские знаки, император почти в каждом случае именно объявляет, что он жалует эти отличия полезным литературным заслугам <…> Множество русских писателей, представлявших императору свои сочинения, награждены были перстнями, табакерками и другими драгоценными подарками. Случаи этого рода обыкновенны, что мы не будем здесь упоминать о них <…> Сумма, употребленная кабинетом на этот предмет, за один 1802 год простиралась до 160000 рублей»¹²²⁴. Во-первых, перечисленные фамилии «писателей» к художественной литературе отношения не имеют. Во-вторых, диссертанту не известно ни одного случая, когда император поощрил бы русского литератора по своей инициативе. Всякий раз этому предшествовали доклады приближенных, вроде М.Н. Муравьева, А.С. Строганова, А.Н. Оленина, А.Н. Голицына, А.А. Аракчеева, или знаки внимания со стороны императриц. Многие авторы действительно мечтали поднести государю свои сочинения, но это его раздражало. Придворный историограф Н.М. Карамзин, прибывший в мае 1816 г. в Петербург для представления Александру I плодов 13-летней работы, ждал аудиенции полтора месяца. Указом от 7 апреля 1817 г. дарственные книги должно было сначала рассмотреть МДДиНП¹²²⁵. О книгах, получивших одобрение министерства, император узнавал только из рапортов А.Н. Голицына. Что касается пожалованных писателям через Кабинет е.и.в. сумм, то почти все они уходили на оплату издания. Единственное преимущество состояло в том, что некоторые книги, одобренные императором, не подлежали цензуре («История Государства Российского» Н.М. Карамзина, второе издание сочинений В.А. Жуковского¹²²⁶).

Врожденная фрунтомания делала царя невосприимчивым к поэзии. Актер от природы, он чувствовал условность и фальшь классицистических трагедий. Эгоизм и себялюбие порождали равнодушие к сентиментальной драме. Из театральных жанров он предпочитал французскую комическую оперу и водевиль^. «Император Александр Павлович, в бытность свою за границею, сам заметил многих драматических артистов и певцов и приказал пригласить некоторых из них в Петербург, для разных амплуа, и в то же время велел составить труппу для Москвы»¹²²⁷. Его вкусы обеспечили «притягательность тогдашнего Петербурга в качестве “золотого дна” для артистов вообще, а французов в особенности»¹²²⁸. Впрочем, в силу природной скупости император был не прочь сэкономить и на любимых французах: при роспуске труппы в 1812 г. он велел выдать проездные деньги только не получившим пенсиона, а остальным предоставить на выбор – получить проездные или назначенные им пенсии¹²²⁹. После 1815 г. Александр I полностью охладел к сценическому искусству. В 1818 г., когда двор находился в Москве, он приехал на несколько дней в столицу, осмотрел недавно открытый Большой театр, остался доволен его красотой, наградил архитектора А.-Ф. Модюи денежной суммой и чином коллежского асессора, но присутствовать на торжественном открытии театрального сезона не пожелал. В 1823 г., копируя отца, он повелел «театраль­ную залу в Эрмитажном театре, да и самую сцену театра очистить для учения 1-го батальона лейб-гвардии Преображен­ского полка и дверь, выходящую из казарм сего батальона в Эрмитажный те­атр, - отворить»¹²³⁰.

Архитектурные вкусы императора, их влияние на столичное градостроение и зодчество будут рассмотрены в параграфах посвященных архитектуре. К изобразительному искусству Александр I был равнодушен. За четверть века он посетил Академию художеств только раз: 14 января 1809 г. в связи с приездом в Петербург короля прусского с семьей¹²³¹. За это он получил звание почетного любителя¹²³². Его вкусы вполне проявились в 1819 г., когда, заметив ошибки в изображении мундиров, он «приказать соизволил создать в Академии художеств коллекцию костюмов, особенно военных», пожелав, чтобы помощь в этом оказали художники, прикомандированные к Главному штабу¹²³³. При Александре I вместе с М.И. Козловским (1802) и Ф.И. Шубиным (1805) умерла должность придворного скульптора. Сохранялась должность придворного гравера, которую с 1819 г. занял Н.И. Уткин. Благодаря Александру I состоялась карьера лучшего европейского медальера XIX в. – гр. Ф.П. Толстого^. Император отдавал предпочтение академическим школам. Мода на искусство Кватроченто, старонидерландскую и старонемецкую живопись, возникшая в Европе под влиянием романтизма, игнорировалась как при дворе, так и в Академии (даже братья Брюлловы, оказавшись за границей, были удивлены «беснованием потомков альбрехт-дюреровых», недоумевая, как можно ставить Гольбейна, Дюрера и Краннаха рядом с Рафаэлем)¹²³⁴. Это тормозило развитие русской художественной школы.

По «долгу службы» император покупал работы для Эрмитажа, но приобретения носили случайный характер. В 1815 г. Александр I передал в музей собрание английских карикатур на Наполеона. Тогда же, пользуясь безвыходным положением Гортензии Бонапарт, получившей приказ покинуть Париж в 24 часа, царь купил у нее коллекцию Мальмезонской галереи. Законный владелец этих сокровищ ландграф Гессенский пытался вернуть их себе. Александр I, выслушав его представителя, согласился возвратить картины при условии возмещения уплаченной за них суммы. Ландграф заявил, что не намерен дважды покупать одни и те же работы. Так путем скупки краденного в Эрмитаже появились 4 статуи А. Кановы и 38 картин Андреа дель Сарто, Рембрандта, Рубенса, Поттера, Терборха, Лоррена и др.¹²³⁵ Одновременно император купил в Амстердаме у банкира Кузвельта превосходное собрание испанской живописи, восполнив этот пробел эрмитажной коллекции всеми значительными мастерами от Эль Греко до Гойи (исключая последнего). На Венском конгрессе Александр I отказался поддержать требование бывших оккупированных стран о реституции культурных ценностей, награбленных Наполеоном. Этим он закрепил за Парижем функцию культурной столицы Европы.

Однако современное зарубежное искусство было представлено в Эрмитаже мастерами второго-третьего ряда, а с 1818 г. его покупки прекратились. Зато приобретались работы русских художников: Ф.Я. Алексеева, А.Г. Варнека, А.Г. Венецианова, М.Н. Воробьева, А.Е. Егорова, А.И. Иванова, Ф.А. Матвеева, А.О. Орловского, В.К. Шебуева. Возник отдел русского искусства, получивший официальный статус после смерти Александра I¹²³⁶. Это имело большое патриотическое значение, уравнивая русскую школу с европейскими. Но было бы ошибкой приписывать данную заслугу лично императору. Создание Русского отдела - один из итогов деятельности А.С. Строганова, А.Н. Оленина, ОПХ, публикаций М.Н. Муравьева, А.А. Писарева, И.-Г. Буле, Н.Ф. Кошанского, П.П. Свиньина, В.И. Григоровича. В фонде ОПХ в ЦГИА СПб хранится записка без даты и адресата, являющаяся косвенным свидетельством индифферентности Александра I к данному вопросу: «Слава Александра, слава России требует учреждения Русского Музея или Галлереи Русской Школы Художеств и тот, кто неравнодушен к сей славе должен желать, просить, требовать сего <…> Мысль эта уже давно занимает умы»¹²³⁷.

Император не вмешивался непосредственно в литературную, театральную, музыкальную жизнь, а предоставил это якобы компетентным чиновникам - цензорам, директорам императорских театров, президентам Академии художеств. Он их не опекал, но, в случае чего, строго взыскивал. В результате лишь беззаветно преданный искусству и Отечеству, сказочно богатый, влиятельный и уважаемый в обществе обер-камергер А.С. Строганов был способен проявлять инициативу. Остальные, зная непостоянство государя, пытались улавливать колебания его настроений.

Мастеров искусств Александр I рассматривал только как государственных служащих. Формы их поощрения ничем не отличались от поощрения чиновников:

- назначение жалования, пенсии, пенсий вдовам. Самые высокие оклады и пенсии получали директор Департамента путей сообщения А.А. Бетанкур (24000 руб. в 1811 г., 60000 руб. в 1821 г.), экс-министры Г.Р. Державаин и И.И. Дмитриев (пенсия 10000 руб.), высокопоставленные государственные чиновники А.С. Шишков и Ю.Н. Нелединский-Мелецкий. По отношению к остальным император задавал тон бюрократическому бездушию. Так, в начале 1806 г. А.С. Строганов сообщил ему, что за реконструкцию Большого каскада Петергофа «не выдано заслуженного жалования разным чинам на 4009 р. 77к.» В сентябре казна выплатила часть суммы, оставшись должной 2999 р. 78 к.¹²³⁸ О дальнейшей судьбе этих денег документы молчат. В.К. Шебуев просил Оленина походатайствовать перед императором о выплате ему 6000 руб. за работы в Казанском соборе, «коих уже 8 лет не могу получить»¹²³⁹. С аналогичными претензиями в Комиссию по постройке Казанского собора обращались В.И. Демут-Малиновский, В.П. Екимов, И.П. Мартос, П.П. Соколов и еще около трех десятков мастеров¹²⁴⁰. Зато при посещении аракчеевского Грузина в июле 1816 г. только слугам царь раздал 1000 руб.¹²⁴¹ Иногда его экономия превращалась в неблагодарность. Так, в 1814 г. после смерти Воронихина возникла угроза интерьерам Казанского собора. Для устранения недоделок высочайшим повелением был назначен А.А. Михайлов-первый с жалованием 3000 руб. Имея такое жалование, он с 1816 г. согласился работать в КСГР бесплатно. Однако в 1819 г., когда угроза Казанскому собору была ликвидирована, Михайлова уволили с жалованием 1000 руб.¹²⁴²

Не поддаются рациональному объяснению и критерии назначения пенсий вдовам заслуженных мастеров искусств. Так, вдова Ф.И. Шубина получила лишь единовременное пособие в 400 руб.¹²⁴³, а вдова посредственного живописца А. Гюне – постоянную пенсию в 200 руб.¹²⁴⁴ И это при том, что в академической иерархии скульптор е.и.в. профессор Шубин стоял много выше академика Гюне. Вдова инспектора К.И. Головачевского получила 5000 руб. единовременно и пенсию 3000 руб. в год¹²⁴⁵; вдова ректора Г.И. Угрюмова – пенсию 675 руб.¹²⁴⁶, вдова советника Д.Г. Левицкого – пенсию 600 руб.¹²⁴⁷. Головачевский прослужил в Академии свыше полувека, и семья имела право на привилегии, но художественные заслуги директора Воспитательного училища ИАХ не идут в сравнение с заслугами Угрюмова, тем более, Левицкого;

- повышение в чине, награда орденом, объявление высочайшего благоволения. Вскоре по восшествии на престол император наградил орденами всех профессоров ИАХ¹²⁴⁸. В 1804, 1809¹²⁴⁹, 1811 гг.¹²⁵⁰ он выразил «благоволение» Академии, выделяя иногда отдельные персоны. «Благоволение» имело значение для карьерного роста. Однако в 1816 г. последовало указание о приостановке представлений к наградам служащих Академии до особого разрешения императора¹²⁵¹. Такого разрешения не последовало до конца его жизни, но в 1816-1825 гг. орден св. Владимира 4 ст. получил И.Г. Гомзин (за окончание сооружения Адмиралтейства), орден св. Анны 2 ст. – В.П. Екимов (за памятник Минину и Пожарскому), орден св. Анны 3 ст. – И.А. Иванов-младший (за рисунки моделей для Императорского стеклянного завода) и А.А. Михайлов-второй. Награды приходилось ждать долго. В 1819 г. Оленин представил к ордену А.В. Ступина, создавшего в Арзамасе первую в русской провинции художественную школу, но при жизни Александра I Ступин награды не получил¹²⁵². В представлении 23 чиновников ИАХ и 8 чиновников ИПБ от 23 декабря 1826 г. А.Н. Оленин отметил, что они не получали государственных наград 14 лет¹²⁵³;

- ценные подарки - бриллиантовые перстни, золотые табакерки или часы, для актрис – серьги. Помимо упомянутых фактов удалось найти документальные или мемуарные подтверждения о награждении императорскими подарками следующих мастеров искусств: Г.Р. Державин за оду на восшествие на престол¹²⁵⁴; М.И. Козловский и В.П. Екимов (1802) за памятник Суворову¹²⁵⁵; В.А. Озеров, Я.Е. Шушерин, А.С. Яковлев, Е.С. Семенова за «Эдипа в Афинах» (1804) и «Димитрия Донского» (1807) ¹²⁵⁶; Ф.Ф. Щедрин (1804) и В.П. Екимов (1807) за монумент в честь Полтавской победы; А.А. Михайлов-второй (ок. 1805) за проект больницы для бедных в Москве¹²⁵⁷; С.Ф. Галактионов (1806) за гравированный вид Монплезира; А.Х. Востоков (1806) за «Опыты лирические»¹²⁵⁸; Н.И. Уткин (1809), за то, что его похвалил Наполеон, В.Л. Боровиковский, С.И. Пименов, В.И. Демут-Малиновский, П.-Л. Ажи за работы для Казанского собора¹²⁵⁹; П. Гонзага и Л. Руска (1811)¹²⁶⁰; литейщик Яковлев (1816) за статую «Актеон»¹²⁶¹; В.П. Стасов (1817, 1818, 1824); А.И. Мельников (1818) за постамент памятника Минину и Пожарскому; Т. Лоуренс (1818) - перстень «всего за 3800 руб.» за портрет Александра I для галереи Ватерлоо, который императору не понравился¹²⁶²; певица А. Каталани (1818, Аахен) - бриллиантовый фермуар ценой 6000 руб.¹²⁶³; косторез Н. Матцон (1820) за рельефы из слоновой кости¹²⁶⁴; Ф. Чуриков (1821) за перспективный вид императорской квартиры в Воронеже¹²⁶⁵; садовый мастер Шуман¹²⁶⁶; А.В. Тыранов за «Вид библиотеки Эрмитажа»¹²⁶⁷; К.П. Брюллов (1825) за «Итальянское утро»¹²⁶⁸. Не нашли подтверждений фигурирующие в литературе упоминания о трех бриллиантовых перстнях В.К. Шебуеву и Ф.Я. Алексееву¹²⁶⁹.

- выдача «экстраординарной суммы» (например, Н.И. Гречу на издание «Сына отечества»; С.Н. Глинке за издание «Московского вестника»¹²⁷⁰; 1000 руб. на погребение музыканта Дица¹²⁷¹). И в этом деле имеются грустные примеры. Так, Ф.И. Шубин еще Павлу I безрезультатно подал «слезницу» с просьбой выплатить причитающееся за много лет профессорское жалование. В 1801 г. сгорела его мастерская. 9 октября Строганов ходатайствовал о помощи погорельцу¹²⁷². Однако лишь через два года за бюст Александра I Шубин получил бриллиантовый перстень, казенную квартиру и реальное жалование в Академии.

7 мая 1801 г. по ходатайству М.Н. Муравьева император «высочайше указать соизволил» погасить из средств Кабинета долг гравера Радига - 300 руб., а вопрос об увеличении ему жалования передал на усмотрение Строганова. Уже через два дня тот предложил Муравьеву просить императора увеличить Радигу жалование вдвое. Император рассмотрел эту просьбу лишь 21 августа 1802 г. Он повторно согласился погасить так и не уплаченный долг, а для увеличения жалования предложил Муравьеву запросить у Строганова характеристику Радига. Хвалебный отзыв о гравере Строганов написал за 2 недели до этого. Однако чем кончилось дело, документ умалчивает, как и о результатах ходатайства Муравьева увеличить жалование главе гравировального класса И. Клауберу¹²⁷³.

- денежные вознаграждения за подаренные императору произведения, если они ему нравились: В.П. Стасову 3000 руб. за перестройку Царскосельского лицея (1811)¹²⁷⁴; Ф.П. Толстому 1500 руб. за «Родомысла…» (1814)¹²⁷⁵; И.Г. Гомзину 2000 руб. за увражи фасадов Адмиралтейства (1816); Н.М. Карамзину 60.000 руб. за 8 томов «Истории Государства Российского» (1817); А.Г. Венецианову 1000 руб. за «Очищение свеклы» (1823) и 3000 руб. за «Гумно» (1824)¹²⁷⁶; А.Е. Егорову; В.К. Сазонову 3000 руб. за картину «Димитрий Донской после победы над Мамаем» (1824)¹²⁷⁷;

- назначение «содержания» – повышенного или дополнительного оклада, пенсии (m-lle Жорж, Н.М. Карамзин, П.А. Ширинский-Шихматов, В.А. Жуковский¹²⁷⁸, В.П. Стасов¹²⁷⁹, Е.С. Семенова, И.П. Мартос¹²⁸⁰), оплата заграничной стажировки^. Вариантом «содержания» был перевод мастера под эгиду Гоф-интендантской конторы, иногда при сохранении прежних должностей, как синекуры (В.И. Демут-Малиновский¹²⁸¹, П.П. Соколов¹²⁸², Н.И. Уткин¹²⁸³, В.К. Шебуев¹²⁸⁴, П.Э Шретер¹²⁸⁵). Это означало повышение реальных доходов в 1,5-2 раза. Особо Александр I выделял И.П. Мартоса. В 1804 г. царь послал ему за мраморный бюст кн. Голицына 1500 руб. и поручил сооружение монумента Дмитрию Донскому на Куликовом поле. В 1812 г. скульптор получил вознаграждения по совокупности работ¹²⁸⁶ и за статую Екатерины II для Московского дворянского собрания¹²⁸⁷. В 1818 г. за памятник Минину и Пожарскому Мартосу была высочайше пожалована пожизненная пенсия 4000 руб. в год¹²⁸⁸. В письме из Кабинета е.и.в. говорилось: «степень совершенства, которой достиг сей художник тем более обращает на себя милостивое внимание Его Величества, что г. Мартос из природных россиян и принадлежит к числу питомцев академии»¹²⁸⁹. Пассаж насчет «природных россиян» не случаен, поскольку всем бросалась в глаза большая разница в размерах жалования и стоимости императорских подарков русским и иностранцам^. Следует к тому же иметь в виду, что фигурирующие в документах суммы царских милостей и реальность – не одно и то же. Многие государственные заказы Мартос и другие мастера полностью или частично оплачивали из собственного кармана. Царские вознаграждения уходили на уплату долгов. А.Н. Оленин в письме Николаю I утверждал, что Мартос «имеет содержание от казны такое, каким пользуются некоторые ученики учеников его»¹²⁹⁰. То же касается Карамзина. Энциклопедия «Быт пушкинского Петербурга», не ссылаясь на источники, сообщает: «Карамзин на печатание “Истории государства Россий­ского” получил от Александра 160 тыс. руб.¹²⁹¹ В научной литературе фигурирует другая цифра: 60000 руб.¹²⁹² Тем не менее, Карамзин «был беден <…> В Петер­бурге жил он скромно, но проживал много. Дочь его Елисавета Николаевна рассказывала, что за покупками чаю, сахару и пр. он сам ходил в лавки»¹²⁹³. В письме Николаю I свои финансовые обстоятельства историк оценил так: «23 года, по воле Императора Александра, я неутомимо писал Историю, назывался Государственным Историографом, но не получал никакого жалования от Государства и никаких денежных наград, кроме суммы, выданной мне в 1816 году из кабинета для платежа типографщикам за печатание десяти первых томов, и кроме двух тысяч пенсии (ассигнациями), определенной мне, как почетному члену Московского Университета»¹²⁹⁴.

Свидетельства Мартоса, Карамзина и Толстого вызывают доверие, поскольку все трое относились к категории лиц «самых честных правил» и руководствовались этическим принципом «римляне не одолжались»¹²⁹⁵. К тому же в арсенале Александра I имелся метод, примененный, например, к актеру А.С. Яковлеву: после объявления в газетах о высочайше пожалованной ему пенсии в 4000 руб. император негласно приказал сократить пенсию до 500 руб. «квартирных»¹²⁹⁶. Другой прием состоял в том, чтобы под видом высочайшей милости присвоить человеку давно уже выслуженный им чин (например, Н.И. Гречу в 1822 г.¹²⁹⁷). «Усиление знаков его милости было сигналом падения того, к кому они обращались»¹²⁹⁸, - заметил Н.И. Греч. Это верно применительно к придворным, статским и военным. Но подобные методы не срабатывали в отношении деятелей культуры, отказавшихся от государственной службы (И.И. Теребенев, В.А. Озеров^, К.П. Брюллов). Таких Александр I не терпел, считал «наглецами», отказывал в помощи и стремился унизить. В категорию «наглецов» попали романтики А.С. Яковлев^, П.А. Катенин¹²⁹⁹; О.А. Кипренский^**, А.С. Пушкин, Е.А. Баратынский^***. Артисты провинциальных театров, виртуозные музыканты-любители, высочайших поощрений не получали. Современникам бросалось в глаза «неуважение его к людям вообще и недоверчивость к людям высшего образования»¹³⁰⁰. «Человек выдающийся из общего уровня никогда не был у него в милости, а особенно, если этот человек с твердыми началами <…> и в уважении у общества. Можно, право, подумать, что государь начинает завидовать своему подданному, как только видит его достоинства»¹³⁰¹.

В целом Александр I был бессилен предписывать или контролировать мысли и чувства деятелей культуры, но бывали исключения. Так, в 1803 г. за басню «Голова и Ноги» эстандарт-юнкер Кавалергардского полка Д.В. Давыдов был переведен из гвар­дии в захолустный армейский полк, навсегда получив репутацию «неблагонадежного». В итоге в творчестве поэта-партизана эта басня оказалась единственным политическим произведением. Другой пример – А.Г. Венецианов. В 1808 г. он приложил к №3 своего «Журнала карикатур» офорт «Вельможа» - иллюстрацию к одноименной оде Г.Р. Державина 14-летней давности. Александр I приказал министру внутренних дел А.Б. Куракину журнал закрыть, а отпечатанные экземпляры уничтожить, поскольку «счел недопустимым, чтобы коллежский регистратор Венецианов, принадлежащий к 14 классу, критиковал особу столь высокую»¹³⁰² (в персонаже просматривались черты покойного канцлера А.А. Безбородко). Это навсегда отбило у художника вкус к социальным обличениям.

В сочетании с плодами Просвещения личность и политика Александра I вели к разрушению интеллектуально-духовной монополии двора и снижению его влияния на художественную культуру. «Это был первый русский император, которого изображали всегда в офицерском мундире и никогда в короне и мантии, никогда со скипетром и державой. Не потому, что он был менее самодержавен, чем его предшественники, а по­тому, что традиционные символы царского верховенства стали смешны - из полубога царь превратился в светского человека»¹³⁰³. Под контролем двора остались виды и жанры искусств непосредственно им финансируемые: сценическое, столичная архитектура и градостроение, монументальная скульптура, академическая живопись, продукция Императорских фарфорового, стеклянного и чугунолитейного заводов. Благодаря вкусам Александра I здесь господствовал ампир. Вне контроля остались неподцензурная поэзия, неакадемическая живопись и скульптура, продукция частных художественных заводов и мастерских, популярная музыка. Эти виды и жанры, стали «заповедником» романтической, позднее – реалистической эстетики, развивались более быстрыми темпами и к концу эпохи по своей общественной и эстетической значимости заняли в иерархии искусств лидирующее место. Возникновение художественных школ А.В. Ступина в Арзамасе (1802), А.Г. Венецианова в Сафонкове (1823), рост количества и активности провинциальных театров означали начало культурного пробуждения провинции. Этот процесс был проигнорирован императором и его двором.