57. Алегарычны змест казкі Змітрака Бядулі “Сярэбраная табакерка”.

Сярэбраная табакерка

Напомним сюжет сказки: главный герой — дед по фамилии Заяц, у которого есть серебряная табакерка. Из нее он любит нюхать табак, который называет небесной пылью, и даже угощает им маленьких внучат. Дед сочиняет для внуков сказку с продолжением об истории табакерки: якобы их предок, мифический Дида–Дед когда–то посадил в нее саму Смерть. Борьба деда и его крестьянско–рабочих товарищей с рыцарями смерти, панами, ксендзами и прочими эксплуататорами, и есть основная линия повести.

Отдельный упрек рецензента вызывает пристрастие героя к табаку: «Чхи», «Апчхи», «Чых–пых» повторяются в различных вариантах очень часто на протяжении всей сказки, и этим «Апчхи» сказка и заканчивается. Чихание описывает автор, как величайшее наслаждение, поднимающее самые лучшие чувства». Причем в минуты нюханья у деда «мутныя вочы станавiлiся ясныя, як у юнака, рукi i ногi не дрыжэлi, i галавой ён пераставаў рабiць «не, не» (т.е. переставал трясти головой).

В эпоху «кислотной» литературы Берроуза, Уэлша, Бегбедера эти пассажи Бядули и его «растаманский заяц» выглядят предтечами жанра. Однако «табачные сцены» в том варианте сказки, который сегодня известен, сохранились. Куда хуже, что, по мнению рецензента, «Заяц деда–дед философствует как чистейшей воды метафизик и идеалист. Ведь «по «теории» старого зайца классовое капиталистическое общество бессмертно, его ликвидировать, ниспровергнуть невозможно потому, что смерть находится в серебряной табакерке деда–деда, рабочие и бедняки сделать ничего не могут».

Но основные нарекания критика и последующие коррективы вызвала глава о том, как изменился мир, в котором не стало смерти. Змитрок Бядуля создает утопию, в которой нельзя не усмотреть аллюзии с библейскими сценами. Львы и ягнята идут вместе, ими управляет маленькая пастушка. Волк воркует с овечкой, орел посадил на спину стайку больных гусят, муха учится у паука ткать... Н.Казюк отмечает как неудачную сцену великой радости рыб, получивших бессмертие, и их выяснение отношений с рыбаком. «[...] молодой рыболов положил на минуту ладонь на лоб, его нечто осенило, и он закричал: «Цяпер я зразумеў! Зразумеў!» — он достал из кармана ножик и порезал все свои вентери (сети. — Авт.) на кусочки. Потом сел в лодку, оттолкнулся веслом от берега и поплыл. Но рыбы окружали лодку и не давали двигаться несчастному рыбаку [...] рыболов вынужден раздеться и броситься в воду, потому, что на лодке он двигаться не мог. Рыба сразу же бросилась на рыболова со всех сторон [...] «лезла яму на спiну, на галаву, давалася ў рукi, выслiзгвалася, шчыкатала яму пяткi».

Короче, «автор своим произведением полностью отошел от теории Дарвина и от теории Маркса».

Трупоносы и трупоеды

Но самые экзотические фрагменты касаются того, как бессмертие восприняли люди. Это показывается на примере семьи портного Юрки Дратвы. В напечатанном варианте сказки этот персонаж остался, но эпизод с «просветлением» его семьи вылетел.

Итак, большая и голодная семья портного ждет сигнала главы семьи, дошивающего сапог, чтобы накинуться на свежесваренный картофель и селедку. Но тут на всех «находит бессмертие»... Чтобы понять дальнейшую сцену, нужно, наверное, вспомнить теории вегетарианца Льва Толстого о том, как плохо есть трупы, и прочий буддизм.

«– Тата... татачка... кiнь... Гэты бот — кавалак трупа ад каровы, ад каня, ад казла! Кiнь яго! Нам страшна... страшна. [...]

— Спалiць! Спалiць!

— Каб звання трупнага ў хаце не асталося!»

И семья сапожника начинает вдохновенно бросать в печь все вещи и продукты, имеющие животное происхождение. Сапоги, ремни, костяные пуговицы... В печи же оказывается и злосчастная селедка.

«Хатнiя шукалi з выпучанымi ад агiды вачыма па кутках кавалкi «трупаў» i радасна крычалi:

— Добра! Добра! Добра!

Людзi чаплялiся за свае ўласныя панчохi, валiлiся, узнiмалiся i гаварылi, нiбы апраўдвалiся:

— Больш не будзем! Не трэба нам магiльнiку ў хаце! Не хочам быць трупаносамi i трупаедамi! Годзе! Годзе!»

Подобное происходит по всей Земле. Босые, раздетые, но счастливые люди сжигают «трупы». Можно понять, почему Николай Казюк цитирует текст целыми страницами:

«Былi магiльнiкi ў розных будынках, якiя людзi называлi «божымi дамамi»: торы, евангеллi i караны, пiсаныя ад рукi на пергамiне, старадаўнiя рукапiсы на свiной i цялячай скуры, скураныя фолiянты. А тое, што ў iх было напiсана, таксама пахла трупам — усё аб смерцi ды аб смерцi.

Тысячы кнiг выносiлi з бiблiятэк. У тых кнiгах былi альбо гiмны смерцi, альбо страх смерцi, альбо фiласофiя аб смерцi. Запыленыя бiблiятэкары i бiблiятэкаршы пералiствалi кнiгi i выкiдвалi iх праз вокны i дзверы на вулiцу.

Усё гэта пахла трупам. Усё гэта трэба было спалiць, каб i звання не засталася. Iх попел трэба было пахаваць у зямлi, як апошнiх нябожчыкаў».

По всей Земле горят страшные костры.

Не правда ли, картина для нас, знающих, как проходят «культурные революции», удручающая. И вполне соответствующая приведенной в начале статьи установке Николая Бухарина. Ведь вслед за книгами, как известно, берутся за авторов. Должно быть, и Змитрок Бядуля знал о костре во внутреннем дворе здания НКВД, в котором сожгли конфискованные рукописи. Изображение такой радикальной дороги к «светлому будущему» — это было уже слишком...

После уничтожения «трупов» все население Земли, включая младенцев, начинает нюхать табак. А нищие, которых в бессмертном мире пруд пруди, бегают за табакерковладельцами и выпрашивают понюшку (растаманский рай!).