Развитие психической деятельности в ювенильном (игровом) периоде. Игры животных

В онтогенезе высших животных, как правило, четко выделяется такой период, какювенильный, или игровой. Он явственно прослеживается у зрелорождающихся детенышей, у которых осуществляется созревание поведения в ходе игр, причем происходит это задолго до наступления половой зрелости.

Для объяснения природы игр и их значения в онтогенезе поведенческих реакций существует две основных концепции. Первая концепция принадлежит Г. Спенсеру. В рамках этой концепции игровая деятельность представляется как расход некой энергии, которая в данных условиях является для организма избыточной. Эта энергия не нужна для совершения действий, необходимых для обеспечения жизнедеятельности. Аналогию в данном случае можно провести с так называемыми «действиями вхолостую»(см. Тема 2. Инстинкт). В этой ситуации также осуществляются некоторые инстинктивные движения в условиях отсутствия ключевых раздражителей. Однако сам Лоренц указал на ряд существенных различий между игровой активностью и «действиями вхолостую».

Вторая концепция игровой деятельности сформулирована К. Гроосом. Игра описывается им как своего рода упражнение животного в тех сферах деятельности, которые для него особенно важны, т. е. как своеобразная практика для животного. Позднее Ллойд-Морган добавил, что преимущество обучения животного в ходе игры заключается в том, что в этом случае есть возможность совершать ошибки. Никакая ошибка в действии не будет для животного ни пагубной для него, ни смертельно опасной, в то же время наследственно закрепленные действия получают возможность совершенствоваться.

В настоящее время стало ясно, что ни одна из этих гипотез не может полностью описать суть игрового поведения. У обеих теорий есть как сторонники, так и противники. Нет согласия даже по вопросу о значимости игр для формирования поведения взрослого животного. Как аргумент, подтверждающий, что игры не имеют для этого никакого функционального значения, ученые приводят тот факт, что нормальное поведение может быть сформировано и при отсутствии упражнений в ювенильном периоде онтогенеза. Например, концепция голландского зоопсихолога Ф. Бойтендайка основана на том, что игровое поведение приносит пользуживотному лишь в эмоциональной сфере в момент игры, инстинктивное же поведение в любом случае созревает так, как наследственно закреплено, упражнения для этого процесса не нужны. Однако если полностью лишить детенышей возможности играть в детстве, психика взрослого животного в большинстве случаев развивается в искаженном виде. Например, у морских свинок становятся ненормальными реакции на сородичей, а в половом поведении наблюдаются инфантильные черты. Щенки койота при отсутствии в ювенильном периоде игрового поведения вырастают агрессивными. Особенно ярко проявляются эти особенности у обезьян. Отмечено, что если лишить их возможности играть со сверстниками, во взрослом состоянии они не способны нормально общаться с половыми партнерами, а также выполнять материнские обязанности. При этом важно, что половое поведение формируется должным образом, если партнером по игре было другое животное или человек.

Представления другого известного этолога Г. Темброка также основаны на представлении об игре как об автономном, независимом действии. Однако ученый подчеркивает, что игровое поведение способствует тому, что количество вариантов поведения особи по отношению к факторам и стимулам внешнего мира увеличивается. В ходе игры осуществляются элементы научения, совершенствуются разные действия, в двигательной сфере поведения формируются новые системы.

Темброк указывает на отличия игровой активности от «движений вхолостую». Игровые реакции достаточно изменчивы в своих проявлениях и зависят как от внешних, так и от внутренних факторов. «Движения вхолостую», напротив, возникают под влиянием мощной внутренней мотивации и всегда проявляются в четких рамках, т. е. абсолютно неизменны. Темброк считает игры своего рода инстинктивными действиями со своим мотивационным механизмом. Как и инстинкты, игровые действия имеют подготовительную фазу поискового поведения и ключевые раздражители. Однако в отличие от инстинктов игровые действия могут выполняться многократно и зачастую направлены на биологически нейтральные стимулы.

С гипотезой Г. Темброка был в корне не согласен швейцарский ученый Г. Хедигер. Он считал, что игровая деятельность имеет факультативный характер и отличается от инстинкта. Для выполнения игровых движений у животного нет никаких специальных рабочих органов, как в случае с инстинктивными действиями. В доказательство своих предположений Хедигер приводил результаты экспериментов английского физиолога В.Р. Хесса. Этот ученый, вводя микроэлектроды в головной мозг кошки, не обнаружил у животного никаких структур, ответственных за игровые реакции.

А.Д. Слоним предположил, что в постнатальном периоде за счет действия на организм животного внешних или внутренних стимулов, не достигающих порогового значения, у него возникают инстинктивные реакции. Именно такая деятельность проявляется в форме игровой деятельности.

Большинство ученых все же придерживаются взглядов на игровую деятельность как на упражнение в чувствительной и двигательной сфере, которое помогает животному приготовиться к взрослой жизни. При этом большое значение имеет обратная связь. От двигательных систем постоянно поступает информация об успешности игрового поведения, оно корректируется. Российский психолог Д.Б. Эльконин предположил, что игровая деятельность создает препятствия ранней фиксации инстинктивных реакций в готовом виде. Это дает животному возможность сориентироваться в изменчивой среде, «настроить» системы органов чувств и двигательные системы. В.Г. Торп рассматривает игровую деятельность в качестве упражнения, в ходе которого животное приобретает полезные навыки, а также расширяет информацию о мире. При этом, по мнению Торпа, особое значение имеют игры, связанные с манипулированием разными объектами окружающей среды.

Значение игрового поведения для формирования и становления поведения взрослого животного доказано экспериментально. Г. Бингхэм в 1920-х гг. показал, что для нормального спаривания взрослых шимпанзе в детском возрасте им необходимы сексуальные игры. По наблюдениям Г. Харлоу и С.Дж. Суоми другие игры сходным образом помогают формированию у обезьян способностей к стадной жизни.

Игры имеют такое значение не только у обезьян, но и у других млекопитающих. Например, отмечено, что для нормального развития репродуктивного поведения у самцов норок необходимо, чтобы животные получили соответствующий игровой опыт с половозрелыми самками.

Д. Ниссен совместно с К.Л. Чау и Дж. Семмесом проводил эксперименты над детенышами шимпанзе, которых лишали возможности в раннем возрасте играть с предметами. У таких животных во взрослом состоянии была отмечена очень плохая координация движений передних конечностей: шимпанзе не могли точно определить место касания рукой, неуклюже ощупывали и брали предметы. Нормальные детеныши охотно цепляются за подходящего к ним служителя, однако детеныши в эксперименте не только не хватали его за одежду, но и не протягивали к нему рук. Важный элемент поведения шимпанзе – «реакция обыскивания» – у таких детенышей тоже не проявлялся.

По концепции К. Фабри, игровая деятельность одновременно охватывает множество функциональных сфер и при этом постоянно развивается. Фабри указывает, что «игровая активность наполняет основное содержание процесса развития поведения в ювенильном периоде. Игра представляются не какой-то особой категорией поведения, а совокупностью специфически ювенильных проявлений обычных форм поведения... Игра является ювенильной фазой развития поведения в онтогенезе».[23]

Таким образом, в ювенильном периоде основной путь формирования поведения – игры. Однако те компоненты онтогенеза поведения, которые действовали на более ранних стадиях, не исчезают. В ювенильном периоде сохраняются и эти факторы, но часто в измененном виде, сливаясь с игровой деятельностью. Игра осуществляется на инстинктивной основе, в ней есть элементы научения как факультативного, так и облигатного. Важно отметить, что в ходе игрового поведения совершенствуются не сами взрослые поведенческие акты целиком, а их отдельные компоненты. В процессе игровой деятельности животное накапливает индивидуальный опыт, который будет применен на практике значительно позднее.

Манипуляционные игры – это игры с предметами, в ходе которых происходит манипулирование объектами окружающей среды. К. Фабри описал манипуляционные игры детенышей хищных млекопитающих, на примере которых можно проследить, что вносит игра в поведение взрослого животного.

Лисенок до двенадцатидневного возраста производит манипуляционные движения двумя передними конечностями. Они очень примитивны, в них не задействованы челюсти и отсутствуют движения, которые осуществляются только одной передней лапой. Игровая деятельность проявляется улисят после того, как у них откроются глаза, в возрасте около 16–23 суток. После этого резко начинается интенсивное развитие двигательной сферы поведения, увеличивается число форм манипулирования, возрастает разнообразие объектов среды, с которыми осуществляется манипулирование. У лисят появляются «игрушки», в роли которых могут выступать разнообразные объекты среды. Детеныши очень активны, подвижны.

Фабри так описывает типичные движения лисят: «поддевание объекта носом (часто с последующим подбрасыванием), удерживание объекта частично или целиком на весу в зубах (в первом случае объект опирается одним концом на субстрат), придерживание объекта ртом или носом на вытянутых вперед передних конечностях, которые неподвижно лежат на субстрате (объект при этом покоится на них, как на подставке), подгребание объекта передними лапами к себе, прижимание объекта к телу, лежа на спине, с одновременным обкусыванием, подталкиванием и передвиганием по поверхности тела носом или передними конечностями. В других случаях объект прижимается конечностями к субстрату, и одновременно часть объекта оттягивается вверх или в сторону зубами. Часто производятся роющие движения и другие».[24]

Именно в этом возрасте в поведении лисят появляются движения, связанные с манипуляциями одной конечностью (прикасание или придавливание объектов одной лапой, поглаживание или прикасание к объектам краем кисти одновременно с отводящими или приводящими движениями конечности, притягивание объектов к себе лапой с их одновременным защемлением согнутыми пальцами или зацеплением их за края когтями).

Таким образом, двигательная активность в ювенильном периоде резко обогащается. Первичные действия изменяются, за счет достраивания на их основе формируются новые действия. Качественные изменения поведенческих реакций развиваются за счет созревания моторных (двигательных) и сенсорных (чувствительных) компонентов этого первичного манипулирования. Например, вначале, в раннем онтогенезе, развивается реакция хватания соска губами, а в ювенильном периоде на ее основе формируется способность брать игрушки ртом. Первичные функции ротового аппарата и передних конечностей в ходе игровых движений расширяются и усиливаются, т. е. игра – это развивающая деятельность.

Все описанные закономерности проявляются не только в сфере дополнительных функций, но и в области основных функций эффекторных систем. Это можно четко проследить на развитии манипулировании пищей. Первоначальное употребление в пищу молока матери требует от детеныша развития только одной реакции – сосания. Однако со временем пищевые объекты меняются, реакция сосания уже не может обеспечить их потребление. Животное должно овладеть другими, новыми для себя формами действий, которые позволили бы ему адаптироваться к таким переменам пищи. Эти движения формируются и совершенствуются в ходе манипуляционных игр. Например, лисенок начинает облизывать, а затем и хватать челюстями различные объекты. Первоначально хватательные движения челюстей служили ему исключительно для игр, а их участие в процессе поедания пищи связано с переменой функций поведенческой реакции.

Манипуляционные игры наблюдаются не только у псовых, но и у других млекопитающих. Например, у детенышей барсука в ходе игровой деятельности развиваются такие действия, как рытье и переноска грунта с помощью передних конечностей, а также сгребание ими подстилочного материала.

Манипуляционные действия копытных чрезвычайно однообразны, потому что их двигательный аппарат специализирован преимущественно к опорной и двигательной функциям, что сводит к минимуму способность манипулировать. У копытных отсутствуют манипуляции, которые выполняются совместно челюстями и конечностями, или одновременно обеими передними конечностями, но зато развиваются манипуляционные действия, выполняемые головой или передними конечностями, например толкание предметов носом и нанесение ударов.

Очень хорошо развиваются манипуляционные игры у обезьян. У этих животных передние конечности не специализируются на каких-то одних функциях, а выполняют множество дополнительных. Именно поэтому у обезьян не только расширяется круг возможных манипуляций, но они приобретают и новые формы.

Игровая активность видотипична. Например, в играх щенков динго преобладают действия, связанные с преследованием одной особи другими. Это хорошо согласуется с образом жизни взрослых динго, которые охотятся, загоняя добычу. Лисята часто во время игр подпрыгивают, затаиваются. Это объясняется специфичными для данного вида приемами охоты, например «мышкованием».

Совместные игры. Часто игровая деятельность осуществляется несколькими животными одновременно, т. е. приобретает характер совместных игр. В ходе таких игр помимо уже указанных функций, выполняется еще одна очень важная функция – формирование общения и группового поведения животных. Совместные игры – это игры, при которых происходит согласованное действие как минимум двух партнеров. Групповое поведение не только формируется в процессе игр, но и закладывается наследственно, т. е. оно инстинктивно. Если животное с раннего возраста изолировано от других особей, во взрослом состоянии у него все равно проявятся некоторые элементы группового поведения.

Совместные игры могут либо носить характер манипуляционных, либо бытьнеманипуляционными, т. е. выполняться при полном отсутствии посторонних предметов. Второй вариант наиболее широко распространен. В совместных играх проявляются особенности жизни животных данного вида. Например, у морских свинок игры очень активны, состоят преимущественно в совместных пробежках и прыжках, в их играх отсутствуют приемы борьбы, которая появляется в онтогенезе поведения только при наступлении полового созревания. У другого вида грызунов – сурков – наблюдается обратная ситуация. У детенышей этих животных излюбленный метод игры – совместная борьба, толчки и бегство как часть игры. Однако в целом их игры не так подвижны, как у морских свинок.

Очень широко распространены игры у хищных млекопитающих. У куньих, например, они нередко приобретают характер игровой охоты и последующей борьбы, при этом преследуемое животное меняется местами с преследователем. В результате каждая особь получает возможность приобрести двигательные навыки. У детенышей медведя игровая деятельность также проявляется в борьбе, кроме того, медвежата плавают и бегают наперегонки, а также прячутся друг от друга, «репетируя» и отрабатывая приемы охоты затаиванием.

В ходе совместных игр, особенно в ходе игровой борьбы, часто складываются простейшие иерархические отношения между особями. Животные пока как бы получают навыки установки таких отношений, но не устанавливают сами непосредственные отношения соподчинения. Например, у псовых первые взаимные нападения появляются в возрасте менее месяца, а в 1–1,5 месяца соподчиненные отношения среди щенков уже начинают устанавливаться. При этом детеныши проявляют агрессивное поведение, которое не несет ритуализованного характера – трепание и наскакивание на партнера. В отличие от этих форм, имеющих сигнальное значение, ритуализованная агрессия, служащая для установления иерархии у взрослых псовых, появляется в их поведении значительно позднее.

При совместных манипуляционных играх животные не общаются непосредственно, потому что совместные действия детенышей в этой ситуации направлены не друг на друга, а на предметы среды. Такие игры имеют большое значение для формирования коммуникацииживотных, их способности ксовместнымдействиям по изменению среды. Часто совместные манипуляционные игры носят характер так называемых трофейныхигр. Цель такой игры – завладеть каким-либо предметом, отняв его у партнеров по игре. В трофейных играх четко прослеживаются элементы демонстрационного поведения – демонстрируется обладание предметом, кроме того, происходят игровая борьба, сравнение сил, установление простых первичных иерархических отношений.

Большое значение в совместных играх имеет согласованность действий животных, которая достигается путем обоюдной сигнализации. Такая сигнализация является врожденной, это своего рода ключевой раздражитель для игровой деятельности, поэтому она понятна каждому животному. В качестве сигналов могут выступать специфические позы, движения или звуки, они выполняют стимулирующую роль. Например, у детенышей псовых есть своеобразный ритуал «приглашения к игре»:щенок припадает на передние конечности, совершает резкие прыжки в сторону, виляет хвостом, коротко лает визгливым голосом, дотрагивается до партнера передней лапой, при этом уголки его рта растянуты, уши направлены вперед, а на лбу появляются продольные складки. В игру включаются и сигналы «умиротворения», которые должны показать партнеру, что деятельность носит игровой характер. В противном случае, как иногда происходит у взрослых животных, игра может перейти в настоящую борьбу с тяжелыми повреждениями.

Игровое поведение в сфере общения также характеризуется сменой функций. Так, сигналы, стимулирующие партнера к игре, вне игровой ситуации имеют характер подлинной угрозы и сигнализируют об агрессивном поведении.

Игровая деятельность тесно связана с исследовательской активностью животного. Однако некоторые ученые, например Л. Хамильтон и Г. Марлер, считают, что сходство между игрой и исследовательским поведением является лишь внешним и не имеет существенного значения. Скорее всего, исследовательская деятельность в этот период сочетается с игровой, в ходе которой также происходит сбор информации об окружающей среде. В любой игре есть элемент исследовательской деятельности, но исследование у молодого животного далеко не всегда происходит в форме игры. Высшей формой ориентировочно-исследовательской деятельности являются манипуляционные игры с биологически нейтральными предметами.

Отмечено, что игровое манипулирование особенно интенсивно проявляется при предъявлении животному малознакомых или новых предметов. Именно в таких играх животное активно воздействует на объект. В играх, не имеющих манипуляционного характера, например в беге наперегонки, исследовательская активность проявляется в минимальной степени. При совместных трофейных играх можно говорить об общей исследовательской деятельности животных, что имеет большое значение для формирования общения.

В процессе индивидуального развития познавательная и исследовательская деятельность животного усложняется, т. е. функция этой формы поведения расширяется. После того как животное выходит из гнезда, его исследовательская активность направляется на качественно другие объекты, т. е. помимо расширения функций, происходит и их смена.

В различных играх развиваются общие физические способности животного, например глазомер, сила, ловкость, быстрота и другие качества. Кроме того, совершенствуются элементы поведенческих реакций, связанных с питанием, размножением и другими жизненно важными и биологически значимыми действиями, формируются навыки общения, устанавливается иерархия.

У обезьян можно наблюдать особый род манипуляционных игр. Этот тип игр характеризуется сложностью форм обращения животных с предметами, а подвижность при этом невысока. Животное манипулирует предметами, подолгу оставаясь на одном месте, причем действия его несут в основном деструктивный характер. Животное производит такие игровые действия в одиночестве. Такие игры, по мнению К. Фабри, следует относить к играм высшего ранга. Он пишет: «При подобных сложных играх с предметами совершенствуются высокодифференцированные и тонкие эффекторные способности (прежде всего пальцев) и развивается комплекс кожно-мышечной чувствительности и зрения. Познавательный аспект приобретает здесь особую значимость: животное обстоятельно и углубленно знакомится со свойствами предметных компонентов среды, причем особое значение приобретает исследование внутреннего строения объектов манипулирования в ходе их деструкции. Особое значение приобретает и то обстоятельство, что объектами манипулирования являются чаще всего „биологически нейтральные“ предметы. Благодаря этому существенно расширяется сфера получаемой информации: животное знакомится с весьма различными по своим свойствам компонентами среды и приобретает при этом большой запас разнообразных потенциально полезных „знаний“».[25]

Интересные данные получены при сопоставлении игрового поведения животных и детей. Так, в некоторых играх детей младшего возраста можно четко выявить определенные компоненты, соответствующие формам игровой активности детенышей высших животных. Однако уже на этой стадии онтогенеза в играх детей прослеживается социально обусловленное содержание. В более старшем возрасте ребенка эта особенность игр только усиливается, а игра становится специфичной для «детеныша человека». Так, российский зоопсихолог А.Н. Леонтьев писал, что «специфическое отличие игровой деятельности животных от игры, зачаточные формы которой мы впервые наблюдаем у детей предшкольного возраста, прежде всего в том, что игры последних представляют собой предметную деятельность. Последняя, составляя основу осознания ребенком мира человеческих предметов, определяет собой содержание игры ребенка».[26]

В играх детей, как и в играх животных, осуществляется сложная перестройка связей с факторами и стимулами внешней среды. В ходе онтогенеза изменяются и действия по отношению к этим стимулам. В обоих случаях при переходе от доигрового периода кигровому резко изменяется двигательная активность, особенно манипуляционная, меняются способы и объекты манипулирования. Однако становление и развитие игровой деятельности у детей имеет более сложный характер, чем у животных, даже высших.

изФабри см вопросы про игру

из Интернета

гры животных уже давно служат объектами интен­сивных зоопсихологических и этологических исследований, однако в изучении сравнительно-психологических аспек­тов игры на сегодняшний день в сущности мало что изме­нилось со времен известных работ Н.Н.Ладыгиной-Котс. Вместе с тем вопрос о возможностях (и необходимости) сопоставления игр детенышей животных и игр детей пред­ставляет, конечно, большой теоретический и практический интерес, в частности, для детской психологии и дошколь­ной педагогики.

В этом плане здесь приводятся некоторые выводы, вы­текающие из разработанной нами концепции игры живот­ных как развивающейся психической деятельности и предложенной нами классификации игр животных. Соглас­но этой концепции, игры животных представляют собой не особую категорию поведения, как принято считать, а ос­новное содержание определенного периода онтогенеза -ювенильного (преадультного, игрового), свойственного только высшим позвоночным (птицам и млекопитающим). Иными словами, игра — это совокупность специфически преадуальных проявлений общего процесса развития по­ведения в онтогенезе животных, это — адуальное поведе­ние в процессе его становления. По сравнению же с предшествующим, ранним постнатальным периодом игра составляет новое содержание поведения, определяющее дозревание первичных элементов поведения и их преобра­зование в поведение взрослых (половозрелых) животных.

При этом, как показали результаты приведенного нами 35-летнего исследования манипуляционного поведения

1 Вопр. психологии. 1982. № 3. С. 26—34.

разных видов млекопитающих, в ходе игры развиваются не целиком поведенческие акты взрослых животных, а составляющие их сенсомоторные компоненты. Эти компо­ненты, развитие которых началось еще в эмбриональном (пренатальном) периоде онтогенеза, подвергаются в иг­ровом периоде глубоким функциональным изменениям, и лишь в качественно преобразованном виде они стано­вятся основными частями «окончательного» (взрослого) поведения. Следовательно, имеет место не «просто» перерастание игровых действий во взрослые, а формиро­вание из элементов этих действий качественно нового по­ведения взрослых животных. Этот процесс преобразования сенсомоторных компонентов поведения совершается на ос­нове накопления фундаментального индивидуального опы­та, чем определяется познавательная функция игры у животных и вообще значение игры в онтогенезе психики животных.

Упомянутые функциональные преобразования компо­нентов поведения соответствуют общим морфофункцио-нальным преобразованиям и, так же как и те, носят характер расширения, усиления или смены функции. С точки зрения психологического анализа наибольший ин­терес представляют ниже рассматриваемые явления суб­ституции (замещения объектов воздействия), поскольку этими преобразованиями устанавливаются наиболее суще­ственные новые связи с компонентами окружающей сре­ды, чем обусловливается качественное обогащение содержания психического отражения. Можно даже сказать, что в целом психическое содержание игровой активности, а тем самым развитие всей психической деятельности в ювенильном периоде онтогенеза определяются установле­нием молодым животным различных субституционных от­ношений и связей с компонентами среды. Их можно определить как«преадаптивно-компенсаторные» связи, за­мещающие, предваряющие и имитирующие жизненные ситуации и взаимоотношения взрослых животных. В этом смысле вся игровая активность представляет собой пре-адаптивную субституцию взрослого поведения.

Исходя из понимания игры как развивающейся пси­хической деятельности, мы классифицировали формы игры у животных именно на основе характера устанавливаемых ими связей с компонентами среды, выделив ряд катего­рий игр. При их описании мы пользуемся следующими условными обозначениями: И — индивид; И(И) — инди­вид, замещающий естественного игрового партнера; О -биологически значимый объект; О(О) — объект, замеща­ющий биологически значимый объект; О(И) - - объект, замещающий игрового партнера; С — субстрат игровой ак­тивности. Стрелками обозначаются активно устанавливае­мые играющими животными связи.

ОДИНОЧНЫЕ (ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ) ИГРЫ.

Неманипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 1. Игры типа И→С. (Локомоционные иг­ры; устанавливаются только непосредственные связи ин­дивида с субстратом игровой активности.)

Манипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 2. Игры типа И→Ю. (Манипуляционные игры с пищей, гнездостроительным материалом и тому подобными биологически значимыми объектами; устанав­ливаются непосредственные связи индивида с объектом игры.)

КАТЕГОРИЯ 3. Игры типа И→О(О). (Устанавливаются связи, аналогичные связям в категории 2.)

КАТЕГОРИЯ 4. Игры типа И        ОЮ). (Устанавливаются связи, аналогичные связям в категориях 2 и 3, но иногда встречаются также элементы имитации обратной связи.)

СОВМЕСТНЫЕ ИГРЫ.

Неманипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 5. Игры типа И         И. (Устанавливаются непосредственные обоюдные связи с игровыми парт­нерами.)

КАТЕГОРИЯ 6. Игры типа И        И(И). (С замещающим игровым партнером — животным или человеком — уста­навливаются связи, аналогичные связям в категории 5.)

Манипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 7. Игры типа И — О — И. (Соответствуют играм категории 2, но с объектом устанавливаются связи одновременно двумя или более партнерами.)

КАТЕГОРИЯ 8. Игры типа И = О = И. (Манипуля­ционные игры, при которых предмет, однако, не замеща­ет биологически значимый объект или игрового партнера, а служит средством общения между партнерами; между последними при этом устанавливаются сложные, опос­редствованные предметом, обобщенные связи.)

Разумеется, в конкретном поведении молодых живот­ных приведенные категории встречаются часто одновре­менно в различных сочетаниях или переходят друг в друга. Например, совместные неманипуляционные игры, буду­чи по форме выполнения локомоторными, тут же в пре­делах тех же категорий 5 или 6, становятся по форме манипуляционными (точнее, локомоционно-манипуляци-онными), как только игровые партнеры вступают в физи­ческий контакт друг с другом.

Конечно, существенная разница состоит при этом в том, что, в отличие от «обычного» манипулирования пред­метами, манипуляционные движения направляются здесь не просто на физическое тело, а на активного индивида, на игрового партнера, отвечающего на эти движения так­же манипуляционными действиями, в результате чего между животными возникает взаимодействие в условиях об­щения. А это значит, что в пределах общей для всех катего­рий морфо-функциональной формы появилось качественно новое психическое содержание, что и делает необходи­мым выделение специальных категорий 5 и 6. Если же инди­вида (игрового партнера) рассматривать как всего-навсего компонент среды, то выделение этих категорий делался излишним, и они целиком вольются в категорию 2. Не менее четко психическое содержание выступает в компен­саторных манипуляционных играх категорий 3 и 4. Таким образом, предлагаемая схема отражает прежде всего пси­хические аспекты, психические векторы и связи игровой активности животных.

Отмеченные выше субституционные преобразования проявляются в разных категориях по-разному и в различ­ной степени -в наибольшей они выражены в компен­саторных играх (категории 3, 4, 6). Однако, как уже говорилось, все игры являются в своей сущности субсти-туционными, и поэтому игра, вне сомнения, представляет собой самое лабильное, что вообще существует в поведении животных. Здесь почти все может заменяться и замещаться, вся активность животного строится на компенсации, транс­позиции, опосредованности воздействий (категория 8) и других субституционных проявлениях.

На игровом этапе онтогенеза самое главное для раз­вивающегося животного — научиться устанавливать свя­зи, «отработать» это умение, а лишь затем «уточнить» окончательные (биологически значимые) объекты воздей­ствия и вовлекать их в сферу своей (теперь уже направлен­ной) двигательной активности. Играя, молодое животное должно научиться устанавливать разнообразные связи с максимальным биологическим эффектом, но с наимень­шей тратой сил и времени, да притом в постоянно ме­няющихся внешних условиях, в условиях постоянно возникающих ситуаций новизны. В этом и заключается зна­чение игры для молодых животных.

Из изложенного вытекает, что игрой можно назвать лишь такую форму активности, которой присущи признаки субституции. Все компоненты ювенильного поведения, лишенные таких признаков (например, движения, выпол­няемые при еде), являются по своей природе персистент-ными компонентами раннего постнатального поведения. Эти компоненты претерпевают на ювенильном этапе он­тогенеза под влиянием игровой активности определенные модификационные (но не субституционные!) изменения и в результате превращаются в элементы взрослого пове­дения животных без существенных качественных преобра­зований.

В итоге вырисовывается следующая картина. Перво­начально устанавливаемые детенышем связи с компонен­тами среды (и соответственные формы психического отражения) являются хотя и элементарными, при­митивными, но при этом непосредственно биологически эффективными и жизненно необходимыми. Установление этих связей (И — С, И — О, И = И) -- это поведение «всерьез». То же самое имеет место при соответствующем установлении связей взрослым животным, только это уже зрелое, развитое поведение качественно более высокого уровня. Вклинивающаяся же между ними игровая актив­ность молодых животных — это поведение «не всерьез», поскольку оно не дает непосредственного биологического эффекта (ввиду субституционального характера устанав­ливаемых связей).

Разумеется, наряду с игровыми животные устанавли­вают на ювенильном этапе развития также жизненно не­обходимые связи «всерьез», которые обеспечивают их коренные биологические потребности. Но ювенильный период тем и отличается, что наряду с такими устанавли­ваются непосредственно «бесполезные», связи, которые и определяют сущность этого периода. При этом самое важ­ное состоит в том, что формирование взрослого поведе­ния, поведения «всерьез», происходит не путем усложнения жизненно необходимых компонентов поведения молодого животного, например поедания (но не добывания!) пищи (эти компоненты только «дозревают»), а путем разверты­вания и совершенствования как раз биологически «бесполезных», «несерьезных», «пробных» — одним словом, суб-ституционных игровых действий.

Взрослое поведение, следовательно, не «вырастает» прямо и непосредственно из форм раннего постнатально­го поведения; процесс прямолинейного развития преры­вается здесь на ювенильной, игровой стадии, и после глубокой качественной перестройки разрозненные пер­воначальные элементы поведения в преобразованном, обогащенном, обновленном состоянии вновь группируются по прежним направлениям развития (И — О, И = И, И — О — И). В итоге взрослое поведение отличается значитель­но большей гибкостью, лабильностью, чем первоначаль­ное постнатальное. Вот почему мы и называем игру развивающейся психической деятельностью.

Все это относится, разумеется, только к высшим по­звоночным, и именно в этом кроется причина исключи­тельной пластичности их поведения. У других же животных взрослое поведение действительно непосредственно «вы­растает» из первичного постнатального поведения, кото­рое формируется в раннем постэмбриональном онтогенезе на основе созревания врожденных компонентов поведе­ния, врожденного узнавания и раннего опыта (первично­го облигатного научения и элементов примитивного факультативного научения). И совсем иного рода законо­мерности развития поведения у животных, претерпеваю­щих в онтогенезе метаморфозы (земноводные, насекомые и др.), когда уже личиночные формы ведут своего рода «взрослый» образ жизни (за исключением репродуктивной функции), который, однако, в корне отличается от под­линно взрослого образа жизни адультных животных (има­го). Таким образом, не приходится говорить о неких «универсальных» закономерностях развития поведения в онтогенезе животных.

К характеристике игровой активности следует добавить, что с помощью разработанной нами системы классифи­кации элементов манипулирования удалось установить, что при переходе от раннего постнатального периода к юве-нильному появление игровой активности приводит к подлинному скачку в моторной сфере: резко увеличивается число элементов манипулирования и число объектов ма­нипулирования. Эти количественные изменения в обра­щении животных с предметами сопряжены с коренными качественными изменениями, находящими свое выраже­ние в установлении принципиально новых связей с компо­нентами среды. Следовательно, увеличение количества элементарных двигательных компонентов поведения де­теныша приводит к новому качеству психического отра­жения.

Важно также подчеркнуть, что весь процесс развития поведения (а в связи с ним и психического отражения) протекает у высших позвоночных в виде отрицания: пер­вичные связи, установленные детенышем с компонента­ми окружающего мира в раннем постнатальном периоде, частично замещаются в ювенильном периоде более слож­ными, но временными и биологически непосредственно «бесполезными», субституционными игровыми связями, которые затем (у взрослых животных) также элиминиру­ются и заменяются вновь связями исходного типа, но наполненными качественно новым содержанием. Эти ин­дивидуальные связи, следовательно, гомологичны элемен­тарным первичным связям, но вторично формируются уже на новом, более высоком уровне. (Повторные качествен­ные изменения, как уже отмечалось, происходят и в пре­делах категорий 1, 2 и 5, хотя здесь и имеет место, казалось бы, «прямолинейное» развитие.)

Изложенное иллюстрирует рис. 52, изображающий соответствующие переходы с одного «этажа» онтогенеза на другой (цифры - номера категорий игр, остальные условные обозначения приведены выше).

Мы видим, таким образом, что у высших позвоночных онтогенез поведения и психики представляют собой в целом не плавный непрерывный процесс, а благодаря вклиниванию игрового периода процесс, прерываемый пе­риодом отрицания первичного содержания. Подтвержда­ется и правомерность предложенной нами периодизации онтогенеза психической деятельности животного с выделением особого, качественно отличного игрового перио­да, благодаря которому и возникает эта диалектическая прерывистость процесса развития психической деятельно­сти в онтогенезе животных.

Рис.   52.    Развитие   форм   игровой   активности   у млекопитающих (объяснение см. в тексте)

* * *

При сопоставлении игр животных с играми детей исследователь наталкивается на те же трудности, что и при сравнении поведения животных и человека вообще. Труд­ности эти возникают из-за необходимости всестороннего учета коренных, качественных отличий поведения чело­века от такового даже наиболее высокоорганизованных животных, например шимпанзе. Вместе с тем возможность и даже необходимость такого сравнения определяются тем, что поведение человека наряду с ведущими, социально обусловленными включает в себя и биологические, унаследованные от наших животных предков компоненты и признаки, которые являются по своей форме в такой же степени общими с таковыми высших животных, в какой у нас с ними общими являются строение и функции орга­низма. Сюда относятся, в частности, биологические ме­ханизмы поведения (врожденные пусковые механизмы, процессы смещения активности, запечатления и др.), оп­ределяющие во многом общую с животными форму про­текания ряда важных поведенческих актов.

Основную предпосылку научно достоверного сопостав­ления поведения человека и животных мы видим в том, что при всех без исключения сравнительно-психологичес­ких исследованиях необходимо прежде всего исходить из четкого различия формы и содержания поведения. Содер­жание поведения человека всегда отличается качественно от такового животных, причем эти специфически челове­ческие признаки его поведения возникли в результате ан­тропогенеза вместе с зарождением трудовой деятельности, членораздельной речи и общества, в то время как поведе­ние животных осталось всецело биологически детермини­рованным, никогда и ни в одном случае не выходило за пределы биологических закономерностей, чем и опреде­ляется чисто биологическое содержание этого поведения. Поэтому содержание поведения животных и человека принципиально несопоставимо, точнее сказать -- здесь возможно только сравнительное выявление различий.

Другое дело — форма человеческого поведения, кото­рая в большинстве случаев, правда, также претерпела в ходе исторического развития социально обусловленные качественные изменения и в результате приобрела спе­цифически человеческие черты, но в отдельных случаях сохранила в большей или меньшей степени животнооб-разный вид. Вот здесь и открывается плодотворное поле деятельности для сравнительной психологии, для выявле­ния генетически обусловленных признаков сходства или даже общности в поведении животных и людей. Иными словами, если не считать некоторых примитивных пове­денческих актов, сравнительно-психологический поиск общих для человека и животных признаков поведения (или признаков гомологического сходства) возможен только в отношении форм поведения, а также первичных сенсомо-торных компонентов биологических механизмов поведе­ния, но не его содержания.

Сказанное всецело относится и к сравнительно-онтогенетическому анализу поведения человека и живот­ного, поскольку содержание поведения человека не только во взрослом состоянии, но и на всех этапах его постнатального развития качественно отличается от такового животных. Однако в некоторых случаях на начальных этапах онтогенеза это качественно новое, специфически че­ловеческое, психическое содержание еще сохраняет неко­торое время старую, унаследованную от наших животных предков и поэтому во многом общую с животными форму. Это сказывается и на общем ходе развития поведения.

Очевидно, мы имеем здесь дело с частным проявлени­ем общей закономерности — развитием нового содержа­ние при первоначальным сохранении старой формы до ее замены новой адекватной формой. Есть основания пола­гать, что подобные соотношения определили и началь­ный этап антропогенеза, точнее - условия зарождения трудовой деятельности.

В некоторых ранних играх детей младшего возраста, которые только и можно сопоставить с играми детенышей животных, обнаруживаются определенные компоненты, гомологичные формам игровой активности детенышей высших животных, хотя содержание и этих игр уже соци­ально детерминировано. У детей же более старшего возра­ста почти всецело специфически человеческими становятся и формы игры. Об этой специфике содержания детской игры, в частности, в раннем возрасте дают представление обстоятельные исследования М.Я. Басова, Л.С. Выготско­го, С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, Д.Б. Эльконина и труды других советских психологов, посвященные играм детей. Так, например, А.Н. Леонтьев усматривал «специ­фическое отличие игровой деятельности животных от игры, зачаточные формы которой мы впервые наблюдаем у де­тей предшкольного возраста», прежде всего в том, что игры последних представляют собой предметную деятельность. Последняя, «составляя основу осознания ребенком мира человеческих предметов, определяет собой содержание игры ребенка»2.

Важнейшие качественные отличия даже ранних игр детей связаны с активным сознательным воспитанием ребенка взрослыми в условиях постоянного общения с ним, его целенаправленным приобщением к искусственному

2 Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1959. С. 384-385.

миру предметов человеческого обихода и социальной ори­ентации его поведения. В этом же русле совершается и спе­цифически человеческое овладение ребенком речью -процесс несопоставимый с развитием коммуникативных систем животных. Именно путем установления таких свя­зей начинается передача от одного поколения к следующе­му общественно исторического опыта. При этом, как показала М.И. Лисина, общение ребенка со взрослым при их совместной игровой предметно-манипулятивной дея­тельности является важнейшим условием общего психи­ческого развития ребенка. Экспериментальную разработку и обстоятельный теоретический анализ разнообразных вопросов, связанных с процессом присвоения ребенком общественного опыта, осуществляли А.А.Люблинская, Н.Н.Поддъяков и другие психологи.

Не останавливаясь на конкретных играх детей и дете­нышей, рассмотрим лишь некоторые общие сравнитель­но-онтогенетические аспекты гомологического сходства форм развития поведения.

Признаки такого общего гомологического сходства проявляются прежде всего в том, что как у детенышей животных, так и у детей в ходе онтогенеза происходит глубокая перестройка устанавливаемых ими связей с ком­понентами окружающего мира, в корне меняется отноше­ние к ним. И в том и в другом случае переход от доигрового к игровому периоду характеризуется трансформацией пер­вичной двигательной активности, особенно при обраще­нии с предметами, резко расширяется сфера предметной деятельности, качественно меняются способы манипулиро­вания предметами и отношение к ним, причем как у жи­вотных, так и у детей эти изменения носят прежде всего субституционный характер (наряду с проявлениями рас­ширения, усиления и смены функции).

Разумеется, структура процесса становления и разви­тия игровой активности ребенка носит значительно более сложный характер, чем у животных. Об этом свидетельст­вуют, например, данные Р.Я.Лехтман-Абрамович, согласно которым доигровые предметные действия («преддействия») сначала переходят в «простые результативные повторные предметные действия», затем в «соотносимые действия», при которых ребенок выявляет пространственные соотно­шения. Эти игровые действия в свою очередь сменяются «функциональными действиями», которые характеризуют­ся тем, что ребенок распространяет свою активность на новые предметы. В результате этого обобщается накоплен­ный двигательный опыт, начинается (путем сравнения и различия) ознакомление с функциями объектов и устанавливаются некоторые простые и общие их признаки. Продолжением этого исследования служит работа Ф.И. Фрадкиной, посвященная выделению качественных раз­личий между этапами развития уже самой игры в раннем детстве, которые в свою очередь являются предпосылкой развитой, творческой игры. Развитие структуры предмет­но-опосредованных действий ребенка в раннем детстве и изменение содержания опыта его деятельности были под­робно изучены С.Л. Новоселовой.

Эта сложность, «многоступенчатость» хода развития, несомненно, обусловливает специфические особенности игры в дошкольном возрасте, причем в отношении не толь­ко ее наполнения социально детерминированным содер­жанием, но и развития особой структуры, адекватной сугубо человеческой форме игры дошкольников. В этой связи следует напомнить и о том, что А.В. Запорожец выде­ляет наряду с общевозрастным процессом развития про­цесс функционального развития, которое связано с овладением ребенком отдельными знаниями и способами действий, в то время как возрастное развитие характеризу­ется образованием новых психофизиологических уровней, формированием новых планов отражения действительно­сти, изменением ведущего отношения ребенка к действи­тельности, переходом к новым видам деятельности. Этим содержание психического развития ребенка, конечно, так­же в корне отличается от содержания этого процесса у детенышей животных. К тому же функциональное разви­тие, безусловно, протекает у первых в качественно совершенно иных формах, чем у последних.

Большой интерес представляет появление в ходе игро­вой активности обобщенного отношения к предметам и условность устанавливаемых при этом связей. «Игровое действие, -- указывает А.Н.Леонтьев, — всегда обобще­но, это есть всегда обобщенное действие». И далее: «Именно обобщенность игровых действий есть то, что позволяет игре осуществляться в неадекватных предмет­ных условиях»3. Правда, «в игре не всякий предмет может быть всем. Более того, различные игровые предметы-иг­рушки выполняют в зависимости от своего характера различные функции, по-разному участвуют в построении игры»4. Как общую закономерность все это можно отнести к играм животных, которых также характеризует обобщен­ность отношения к игровым объектам (особенно в катего­риях 3, 4, 6 и 8). Однако эта общность форм обращения с предметами (и игровыми партнерами) кончается с появ­лением развитых детских игр с игрушками (в дошкольном возрасте), которые и имел в виду А.Н. Леонтьев. Эти игры уже качественно иные и по форме. К тому же у ребенка с самого начала формируется социально обусловленное обобщенное отношение к окружающему, чем определяет­ся качественное отличие содержания даже самых ранних игр детей.

Что же касается отмеченного А.Н.Леонтьевым дифференцированного применения различных предметов в игровых действиях, то, в отличие от детей, у животных пригодность предмета служить «игрушкой» и конкретный способ его применения зависят от того, является ли данный предмет носителем того или иного ключевого раздражите­ля, т.е. детерминанты инстинктивного поведения. Иными словами, у высших животных развитие и совершенствова­ние инстинктивных начал, их обрастание благоприобрета-емыми компонентами, совершаются преимущественно путем упражнения с предметами, замещающими истин­ные объекты инстинктивных действий. Особенно нагляд­но это проявляется в играх категорий 3, 4 и 8, при которых

ознакомление с миром осуществляется именно путем проб­ных действий с такими замещающими объектами, т.е. бе­зопасными и бесполезными для «серьезных дел». Возможность такого преадаптационного «проигрывания» аналогов ситуаций предстоящей взрослой жизни обес­печивается тем, что оно выполняется в «зоне безопаснос­ти» — под защитой родительской особи.

Важно также подчеркнуть, что, по А.Н. Леонтьеву, на начальном этапе развития ребенка игра зарождается из пред­метных действий неигрового типа и на первых порах являет­ся подчиненным процессом, зависящим от этих действий. Затем же игра становится ведущим типом деятельности, что связано с овладением «широким миром человеческих пред­метов». Тем самым перед ребенком открывается «путь осозна­ния человеческого отношения к предметам, т.е. человеческого действия с ними»5. Д.Б. Эльконин также указал на то, что доигровой период развития характеризуется первичной манипуляционной активностью, элементарными манипуля-ционными упражнениями, на основе которых возникают собственно игровые действия ребенка, определяемые Эль-кониным как действия с предметами, замещающими объек­ты поведения взрослых. Большое значение приобретает при этом также усложнение этих действий в сторону воспроизведе­ния жизненных связей, характерных для определенных си­туаций жизни взрослых.

Если учесть отмеченные специфические особенности развития игрового поведения ребенка, то сопоставление с развитием игровой активности животных, отраженным в приведенной схеме, показывает, что существует опреде­ленное сходство в том, что и у детей и у детенышей выс­ших животных диалектика развития поведения проявляется в субституционных преобразованиях, которые обусловли­вают замену устанавливаемых с компонентами среды первичных связей вторичными, «имитационными» и «суррогативными», т.е. игровыми связями, которые затем в свою очередь заменяются связями, присущими взрослому по­ведению.

5 Там же. С. 385.

В этих преобразованиях, в этом отрицании отрицания устанавливаемых связей, о котором уже говорилось выше, мы усматриваем общефункциональное значение игры, точнее, игрового периода, который возник на высших эта­пах эволюционного процесса как промежуточное звено между начальным, постнатальным и адультным этапами онтогенеза животных. Расчленение прежде непрерывного хода онтогенеза поведения промежуточным игровым пе­риодом было на высшем уровне эволюции животного мира совершенно необходимо для дальнейшего прогрессивного развития психической деятельности высших животных, поскольку включение в онтогенез периода установления временных субституционных связей с компонентами сре­ды обеспечило возможность существенного расширения диапазона активности и придания поведению большей лабильности, полноценного развития всех двигательных и познавательных возможностей в ходе многостороннего воздействия на компоненты окружающего мира и активно­го ознакомления с ним. Ясно, что такое коренное «расши­рение кругозора» на основе максимальной интенсификации двигательной активности являлось (и является) необхо­димой предпосылкой для усиленного накопления разно­образного жизненно важного индивидуального опыта.

В процессе своего становления человек унаследовал от своих животных предков это высокоэффективное, обладаю­щее большой адаптивной ценностью достижение эволю­ции, и этим обусловлена гомологичность общего хода онтогенетического развития поведения у высших живот­ных и у человека. Однако в онтогенезе человека открываются практически безграничные возможности многократного преобразования форм игровой активности, в то время как даже у наиболее развитых животных адультное поведение фиксируется в указанных нескольких конечных руслах, изображенных на схеме. Поэтому, хотя у человека поведе­ние развивается отчасти по унаследованным от животных жестким руслам, оно в решающих сферах его деятельнос­ти не претерпевает на адультном этапе присущее живот­ным сужение, а, наоборот, дивергентно развивается во все новых формах. В результате поведение человека разви­вается в конечном итоге в целом в значительно более ши­роком диапазоне, чем на предшествующих этапах онтогенеза.

Не вдаваясь в подробности, мы коснулись здесь лишь некоторых сравнительно-онтогенетических аспектов раз­вития поведения и психики животных и человека, опира­ясь при этом на нашу концепцию игры как развивающейся психической деятельности. Многие вопросы еще нужда­ются в обстоятельном изучении, а приведенные здесь обобщения носят во многом предварительный характер. Раз­работка этой чрезвычайно сложной проблемы, без сомне­ния, имеет большое значение и для решения ряда насущных практических задач дошкольной педагогики.

Из Зориной

Игровая активность у животных проявляется в такое время, когда нет необходимости в других формах поведения, существенных для выживания, таких как питание или спасение от хищников. Но, хотя игру обычно противопоставляют утилитарно-практической деятельности, видимо, и она необходима для выживания вида. Кроме того, игра, похоже, «доставляет удовольствие» ее участникам… Детеныши млекопитающих проводят, играя, много времени – их игра представляет собой сложный комплекс поведенческих актов, которые вместе и составляют основное содержание поведения молодого животного до наступления половой зрелости. Взрослые периодически тоже могут играть, но с возрастом эта потребность ослабевает.

Как и у человека, игра у животных включает широкий круг видов деятельности: от двигательной активности, в которой смешаны стереотипы пищевого, полового или оборонительного поведения, до сложных, иногда неповторимых сценариев, изобретенных и спланированных применительно к обстоятельствам. Вопросы о том, какова природа игры, какие психические процессы лежат в ее основе, насколько и в чем игры животных похожи на игры ребенка, изучают психологи разных направлений (зоопсихология, сравнительная психология). Помимо психологов исследованием этой проблемы занимались специалисты-этологи, уделявшие внимание отличию игры от других форм поведения, в особенности от исследовательского. Благодаря их работам собран также обширный материал по сравнительной характеристике игр животных в естественной среде обитания. Однако и в современных руководствах по поведению животных четких определений игры не дается. Ряд авторов называют ее «одной из загадочных сторон поведения» (Д.Дьюсбери). По мнению Хайнда, само по себе открытие основ игрового поведения вознаградит исследователей за все их труды и прольет свет на природу регуляции многих других видов деятельности.

Распространеномнение, что игра позволяет детенышам практиковаться и совершенствоваться в выполнении двигательных актов и в общественных взаимодействиях, которые будут необходимы им во взрослой жизни. Кроме того, игра, по-видимому, обогащает животное информацией об окружающей среде.

Многие формы игры сходны с исследовательским поведением, другие – с социальным, охотничьим, половым и репродуктивным. При всем многообразии проявлений игры у животных большинство исследователей выделяют следующие ее формы.

Подвижные игры есть практически у всех видов. Как правило, они включают погони, преследование, подкрадывание, бег, прыжки и все элементы охоты за добычей. Важным компонентом подвижных игр являются игровые схватки, игра-борьба. С уверенностью идентифицировать такое поведение как игру, отличить настоящие стычки от игровых, зачастую невозможно. По-видимому, и сами животные сталкиваются с теми же проблемами, потому что игровая схватка может легко перейти в реальную стычку, если один из партнеров действительно причинил другому боль.

Игры с предметами (манипуляционные игры) некоторые авторы считают наиболее «чистым» проявлением игры животных. В работах К.Э. Фабри описаны видовые особенности манипуляционных игр хищных (лисы, медведи, еноты, кошки) и некоторых других млекопитающих и показано, как меняется у них с возрастом характер обращения с предметами. В ходе игры с предметами формируются, упражняются и совершенствуются важные компоненты охотничьего, гнездостроительного, пищевого и других форм поведения взрослых животных. Но игры молодых – это особые действия, не аналогичные действиям взрослых, они представляют собой только стадии их формирования таких действий из более примитивных.

Манипуляционные игры характерны не только для млекопитающих, но и для некоторых видов птиц. Показано, что и в природе, и в условиях неволи молодые врановые птицы активно манипулируют разнообразными непищевыми объектами.

Особый вариант таких игр – манипуляции с добычей, они составляют важнейший компонент становления охотничьего поведения молодых хищных млекопитающих. Детеныши разных видов кошачьих играют и с живой, и с мертвой, и с искусственной жертвой. От истинных охотничьих приемов эти игры отличаются произвольной последовательностью отдельных элементов, их незавершенностью, или повышенной интенсивностью. Интересно, что, в отличие от многих других животных, кошачьи продолжают активно играть и став взрослыми.

Имеются наблюдения и о роли игры в формировании охотничьего поведения других хищных – волков, медведей.

Животные могут играть в одиночку, но, пожалуй, более распространены коллективные, или социальные, игры с разным составом участников (сверстники, родители). В процессе таких игр отрабатываются будущие социальные взаимодействия. Совместные игры, которые требуют согласованных действий партнеров, встречаются у животных, которые живут в сложноорганизованных сообществах. В ходе социальных игр используются элементы агонистического поведения и закладываются основы иерархических отношений между участниками. Игры многих животных, в частности шимпанзе, по мере взросления приобретают все более грубый характер и нередко заканчиваются агрессивно. Благодаря этому животное получает сведения о сильных и слабых сторонах своих партнеров по игре и об относительном иерархическом положении своей матери и матерей товарищей по играм. Наряду с этим детеныш учится драться, угрожать, устанавливать союзнические отношения. Это позволяет ему впоследствии успешнее отстаивать свои права и повышать социальный ранг.

Социальные игры очень характерны и для хищных млекопитающих. В качестве примера можно привести данные многолетних наблюдений за поведением и социальной организацией песцов. У них игровая борьба не имеет ничего общего с настоящей агрессией, хотя отдельные движения могут быть похожими. Схватки зверьков во время игры состоят из более стереотипных и монотонных действий, чем при настоящих драках. Игровая борьба эмоционально положительна и оказывает на выводки объединяющее влияние. Различия социального положения и роли в сообществе во время игры стираются, временно ослабевает психо-социальный стресс, который неизбежен при взаимодействиях по необходимости – для выращивания потомства, добывания пищи и т.п.

Соотношение игровой борьбы, подвижных и охотничьих игр у разных видов различно. Отдельные элементы таких игр представляют собой ритуализованные формы генетически детерминированного поведения, но по мере взросления эти элементы становятся все более и более интегрированными в единое целое.

Один из вариантов социальных игр – игры матери с детенышем. Они характерны для хищных млекопитающих, но особенно развиты и выражены у человекообразных обезьян, у которых мать играет с детенышем с первых же месяцев жизни и до окончания подросткового периода.

Часто разные формы игры перекрываются. Игры сверстников с предметами могут быть индивидуальными, но могут совершаться и несколькими особями одновременно. Подвижные игры сверстников включают как погони и преследования с элементами борьбы, так и совершенно мирные «салки» у обезьян.

У некоторых видов играют и взрослые особи. У шимпанзе в них могут участвовать, например, два высокоранговых самца или самец и самка. В этом случае игру, как правило, инициирует самец с помощью особых приемов (так называемая «борьба пальцев» или щекотания под подбородком). Взрослые самки редко играют друг с другом, а некоторые вообще не играют. Наличие игр у взрослых животных, по мнению К.Э. Фабри, не противоречит гипотезе о природе игры как развивающейся деятельности, т.к. это не единственный случай сохранения ювенильных форм поведения во взрослом возрасте.

Наряду с функцией становления и совершенствования поведения (в какой бы форме и степени оно ни происходило) и физической тренировки игра выполняет познавательные функции, способствует исследованию среды, приобретению знаний об «элементарных законах, связывающих предметы и явления внешнего мира» (Л.В. Крушинский). Участие в играх приводит к накоплению обширного индивидуального опыта, который позже найдет применение в разнообразных жизненных ситуациях.

Высшая форма игры – длительные манипуляции с биологически нейтральными объектами, познавательная функция при этом приобретает ведущую роль. Считается, что такого рода игры присущи только приматам, однако наши данные свидетельствуют, что, например, врановые птицы в первые месяцы жизни также чрезвычайно активно и подолгу манипулируют биологически нейтральными объектами.

Еще один, наиболее сложный вид игр – «образное фантазирование» – игры с воображаемыми предметами или в воображаемых обстоятельствах. По представлениям ряда психологов, у животных с высокоорганизованной психикой многие игры с предметами содержат «сочетание частично незнакомого и жизненной фантазии» (Buytendijk, 1933). Такие представления долгое время рассматривались как дань антропоморфизму. Однако более поздние наблюдения за играми шимпанзе позволяют утверждать, что такие элементы в их игре действительно присутствуют.

Важную часть игрового поведения животных составляет специальная сигнализация. По мнению ряда авторов, в большинстве случаев животные не нуждаются в преднамеренном предупреждении о намерении поиграть – о нем свидетельствует контекст или общий стиль поведения. У ряда видов млекопитающих игру молодых часто инициирует взрослое животное. Так, львица, помахивая хвостом, побуждает львят начать играть с ней, самки шимпанзе щекочут детенышей, переворачивают их, кусают «понарошку». Но у животных с наиболее развитым игровым поведением существуют и особые, обеспечивающие это поведение сигналы-«пеpеключатели». Они извещают партнера о том, что с ним намерены играть и все действия, которые за этим последуют, – это игра.

Например, поза с пpижатыми к земле пеpедними лапами и виляющим хвостом пpедшествует игровой борьбе у львов и у псовых – такая поза не наблюдается ни в каких дpугих ситуациях. У обезьян существует особая «игpовая» мимика. Самая распространенная ее форма, имеющаяся у всех приматов – «игровое лицо» или «улыбка», когда животное широко открывает рот, не оскаливая при этом зубов. У некоторых видов обезьян сигналы-переключатели не только извещают о намерении играть, но имеют и более широкое значение – как сигналы дружелюбных намерений. Примером такого жеста, и приглашающего к игре, и просто оповещающего о дружелюбии, является наклон головы.

Наиболее богата игровая сигнализация у шимпанзе. Помимо «улыбки» Дж.Гудолл описывает несколько жестов, которые также служат оповещением о предстоящей игре («игровая походка», почесывание плечей, «переплетение пальцев»). Обезьяны, обученные языкам-посредникам, для приглашения к игре широко используют специальные «слова»-жесты или значки на клавишах компьютера.

Характерной чертой игрового поведения животных является тот факт, что в большинстве случаев оно сопряжено с перестройкой и сменой функций тех стереотипных фиксированных комплексов действий, которые составляют поведение взрослого животного. Зачастую они относятся к разным его категориям (половое, охотничье и т.п.), но переплетены в единый клубок. Исследовательница Луазос выделила ряд типов таких перестроек:

– может быть изменена последовательность движений;  – отдельные двигательные акты, входящие в последовательность, могут быть более интенсивными или многократно повторяться; – нормальная последовательность действий или отдельные движения, входящие в последовательность, могут оставаться незавершенными в результате перехода к посторонним действиям; – в игре могут перемешиваться акты, обычно связанные с совершенно разной мотивацией..

Движения, входящие в игровое поведение, могут не отличаться от тех, которые встречаются у взрослых особей при охоте, драках, половой и манипуляторной активности и т.д. Однако в игровых ситуациях последовательности движений часто бывают незавершенными: короткий галоп, остановка и возвращение галопом назад – у жеребят; садки без интромиссий – у детенышей макак-резусов. У черного хоря в агрессивных играх отсутствуют четыре агонистические реакции: две крайние формы нападения («умерщвление укусом в шею» и «атака из боковой стойки») и два крайних вида реакции страха («угроза из оборонительной стойки» и «визг»). У макак-резусов агрессивные наскоки часто не доводятся до конца, челюсти при укусах не сжимаются. Напротив, некоторые движения могут быть преувеличены по сравнению с нормальной функциональной ситуацией; это особенно относится к прыжкам и скачкам, часто наблюдаемым в подвижных играх, которые характерны для молодых животных практически любых видов. Часто отдельные движения повторяются много раз, не приводя к следующему элементу последовательности, как это должно было бы происходить в других ситуациях. Кроме того, может быть изменен порядок появления элементов: те действия, которые в нормальной последовательности появляются позже, при игре возникают раньше, и наоборот. Наконец, игровое поведение часто состоит из комплексов движений, относящихся к разным типам поведения, и эти движения могут оказаться перетасованными. В игровом поведении мангуста смешаны элементы охотничьего и полового поведения, а в групповых играх макак-резусов – элементы агрессивного и полового поведения.

Однако ни одна из этих особенностей не является общей для всех разновидностей поведения, объединенных под общим термином «игра», а некоторые из них встречаются и в неигровых ситуациях. С другой стороны, у животного могут случайно выработаться и новые движения, специфичные для игровой ситуации и, по-видимому, не имеющие функционального значения помимо нее. Например, очень активно и охотно изобретают совершенно новые движения дельфины.

Фундаментальный теоретический анализ представлений об игре животных был проделан Д.Б. Элькониным, который подробно рассмотрел ранние теории игры (Гроос, 1916; Спенсер, 1987; Buytendijk, 1933), показал их убедительные и неподтвержденные стороны, а также сформулировал собственные представления, которые, по его мнению, могут стать основой для будущей теории игры.

Эльконин определяет игру как «особую форму поведения, характерную для периода детства», в которой «складывается и совершенствуется управление поведением на основе ориентировочной деятельности». Именно игнорирование природы игры как развивающейся деятельности, составляло, по его мнению, основной недостаток ранее существовавших теорий. Эльконин подчеркивал, что игра как особая форма поведения, связана с возникновением в эволюции особого периода индивидуального развития особи – периода детства. В то же время он полагал, что общая теория игры для детей и животных вообще не может быть создана, т.к. нельзя отождествлять ход психического развития ребенка и его игры с развитием детенышей животных и их играми.

Одно из наиболее распространенных ранее и бытующих до сих пор представлений состоит в том, что игра молодых животных – это физическое упражнение, необходимое для формирования соответствующих форм поведения. Эту точку зрения опровергал ряд авторов, но Д.Б. Эльконин сделал это наиболее весомо. Согласно его мнению, игра действительно является упражнением, но не конкретной двигательной системы или отдельного инстинкта, или вида поведения, – те по самой своей природе не нуждаются в упражнении, т.к. сразу проявляются в «готовом виде». Он рассматривал игру как ту деятельность, в которой осуществляется упражнение способности к быстрому и точному психическому управлению двигательным поведением в любых его формах (пищевое, оборонительное, сексуальное). Именно поэтому «в игре как бы смешаны все возможные формы поведения в единый клубок и игровые действия носят незавершенный характер». Такая трактовка феномена игры животных снимала многие трудности и противоречия, тем не менее автор подчеркивал необходимость проверки своей гипотезы в сравнительно-психологических исследованиях.

К.Э. Фабри осуществил подробный анализ не только психологических теорий игры животных, но также и представлений, развиваемых этологами. Он предложил собственную концепцию, согласно которой игра представляется не какой-то особой категорией поведения, а совокупностью ювенильных проявлений «обычных» форм поведения. Иными словами, «игра это не образец взрослого поведения; а само поведение в процессе своего становления».

Ряд авторов отмечает также, что игра животных – «дело добровольное», что животное нельзя заставить играть путем положительного или отрицательного подкрепления. Условием возникновения игры служит комфортное состояние организма; отсутствие голода, жажды или неблагоприятных условий среды. Игровому поведению присущ высокий положительно-эмоциональный компонент – животным явно нравится играть. И хотя это положение и носит отпечаток антропоморфизма, его признают многие исследователи.

Факторы, контролирующие и вызывающие игровое поведение, как уже сказано, далеко не ясны. Спенсер видел в игре средство высвобождения излишков накапливаемой в организме энергии. Противники этой теории указывали, что непонятно, о какой энергии в данном случае идет речь – о физической энергии организма или о гипотетической «психической» энергии, существование которой вообще сомнительно.

Вторая распространенная гипотеза касается существования специфического «игрового побуждения», наличие которого допускал, в частности, К.Лоренц. Он показал наличие существенных различий между игрой и так называемой «активностью в пустоте», т.е. теми случаями, когда те или иные определенные реакции проявляются при усилении специфического побуждения (например, голода), но в отсутствие специфических раздражителей, которые их обычно вызывают. Например, голодная птица начинает «ловить» отсутствующих насекомых, совершая свои действия «вхолостую» или «в пустоте». Главное же отличие игры, по Лоренцу, состоит в том, что совершаемые во время нее действия совершенно не опираются на соответствующее специфическое побуждение, а как только таковое (например, агрессия) начинает проявляться, игра прекращается, уступая место другим формам поведения.

Вопрос о мотивации, лежащей в основе игры, остается дискуссионным, тем не менее в целом можно утверждать следующее: хотя движения, характерные для игрового поведения, могут напоминать движения при других видах активности, игра не связана с действием соответствующих мотивационных факторов. Элементы агрессивного и полового поведения могут появляться, когда животное, по-видимому, не испытывает ни агрессивного, ни полового возбуждения. Игровое поведение может прекратиться, не достигнув «завершающей» ситуации. Например, попытки садок у молодых обезьян могут не приводить ни к интромиссиям, ни к эякуляции; вероятно, они ослабевают в результате выполнения других элементов акта спаривания. С другой стороны, игровое поведение может повторяться много раз подряд, несмотря на отсутствие «результата».

Доказательством существования (или отсутствия) специфического игрового побуждения могли бы служить результаты экспериментов, в которых животные подвергались бы временному лишению возможности играть. По представлениям этологов, это должно приводить к «накоплению специфической энергии действия», т.е. соответствующего побуждения и, следовательно, к усиленному проявлению игровой активности в дальнейшем. Но имеющиеся на этот счет работы не дают однозначного ответа на этот вопрос.

Игра – характернейший компонент поведения детенышей обезьян. Она неизбежно предполагает дружеские физические контакты между особями и с ее помощью могут формироваться связи, сохраняющие свое значение на протяжении всей жизни.

Наиболее сложные формы игры обнаружены у человекообразных обезьян, причем особенно подробно эта форма поведения изучена у шимпанзе. Первоначально это были наблюдения за поведением в неволе отдельных особей, содержавшихся поодиночке в клетках, по несколько особей в вольерах, или воспитанных в «развивающей среде» – в семье человека. Первой фундаментальной работой такого плана было сравнительное описание поведения ребенка и детеныша шимпанзе, предпринятое Н.Н. Ладыгиной-Котс (1935). Впоследствии ее эксперимент повторили американские психологи супруги Хейс и супруги Келлог. Существенные дополнения в представления об играх человекообразных обезьян внесли работы американских исследователей, обучавших шимпанзе языкам-посредникам (Ю.Линден, 1981).

Уже в первых работах такого плана было показано, что игры шимпанзе обнаруживают значительное сходство с играми детей, однако неоднократно высказывалось предположение, что сложность игрового поведения животных порождается неадекватностью обстановки при содержании в неволе: обезьяна лишена нормальных социальных контактов и к тому же не находит достаточного выхода своей физической энергии. Выяснению действительного репертуара игрового поведения человекообразных обезьян способствовали наблюдения в естественной среде обитания (Дж.Гудолл, Дж.Шаллер, Д.Фосси). Авторы этих исследований проводили долгие месяцы, следуя за группами обезьян и постепенно приучая их к своему постоянному присутствию. Благодаря этому появилась возможность составить полное представление обо всех сторонах жизни этих животных, включая игру. Наблюдения Дж.Гудолл за вольноживущими шимпанзе продолжались около 30 лет!

Но рассмотрим сначала данные, полученные при наблюдениях в неволе.

Ладыгина-Котс сравнила поведение детеныша шимпанзе Иони, жившего в домашних условиях с 1,5 до 4 лет, и ее собственного сына Руди в соответствующем возрасте.

Она показала, что большинство категорий игр в той или иной степени доступны не только ребенку, но и шимпанзе, хотя, разумеется, степень их развития и сложности существенно различается. В самой общей форме можно сказать, что детеныш шимпанзе обгоняет ребенка во всех подвижных играх, требующих физической силы и ловкости, тогда как ребенок очень рано переходит к ролевым играм, требующим сообразительности, воображения, самоосознания и т.п. В играх, связанных с разными видами качания, передвижения предметов, лазания по трапециям и т.п., ребенок не только участвует сам, но еще и вовлекает в это свои игрушки. Как пишет Ладыгина-Котс, даже в подвижных играх «ребенок более тренирует дух, чем тело».

Подвижные игры занимают важнейшее место в развлечениях детеныша шимпанзе, в каких бы условиях он ни рос. Играя с людьми, он, как и дети, предпочитает убегать, а не догонять. И детеныш шимпанзе, и ребенок одинаково любят любые способы передвижения, и чем быстрее, тем лучше. Оба они, как впоследствии все обезьяны, обучавшиеся языкам-посредникам, обожали передвигаться верхом на взрослых. Как и дети, некоторые шимпанзе могут научиться ездить на велосипеде и очень любят это занятие.

Одно из постоянных развлечений – передвижение предметов, например скатывание их по наклонной поверхности, желательно с шумом и треском. Ладыгина-Котс отмечает также стремление шимпанзе к играм с легкоподвижными предметами, прежде всего мячами. В природе шимпанзе используют для этого крупные круглые орехи или плоды. И ребенок, и шимпанзе, как только начинают ходить, стараются толкать перед собой какие-нибудь предметы. Позднее они возят игрушки за собой. Иони, например, брал на прогулку шарик на веревочке, а Вики, воспитанница американских исследователей супругов Хейс, не только возила за собой привязанные предметы, но даже изображала такую игру в отсутствие реальных игрушек. На воле детеныши тоже играют подобным образом, подолгу «возя» за собой длинный прут.

Играя в прятки, оба предпочитают более пассивную роль – прятание, нежели более активную – отыскивание, которую они порой не умеют осуществить. При этом детеныш шимпанзе прячется гораздо лучше, чем дитя человека, чьи действия скорее условны: ребенок лишь заходит за кресло, закрывает глаза руками, прячется головкой в колени матери и т.п. Только в возрасте около 3 лет ребенок начинает прятаться по-настоящему

Игра шимпанзе в прятки описана неоднократно. Стоит упомянуть, что Уошо, первая обезьяна, обученная амслену – языку жестов (языку-посреднику для общения с человеком), не только охотно играла в прятки, но даже изобрела собственный жестовый знак для приглашения к этой игре.

Как и дитя человека, детеныш шимпанзе (в любых условиях воспитания) с азартом отдается играм, включающим элементы соревнования, будь то бег, перехватывание предметов, преодоление препятствий. Более того, Иони активно создавал трудные для себя ситуации, которые нужно преодолевать, сооружая ловушки, петли и т.п.

В онтогенезе ребенка стремление к соревнованию, основанное на самолюбии и честолюбии, проявляется очень рано и властно, и оно-то в большей степени, чем другие виды деятельности, совершенствует психические и физические силы и способности ребенка. При этом детеныш шимпанзе оказывается, по наблюдениям автора, более выносливым, чем ребенок, который при неудаче огорчается гораздо сильнее, чем шимпанзе. Эта большая психическая ранимость ребенка, которая обнаруживается в актах, не имеющих жизненно важного значения, указывает на дивергенцию развития психики обоих малышей в более тонких психических чертах при сходстве основного диапазона и характера игрового поведения.

И одиночные, и групповые игры детенышей антропоидов зачастую включают элементы хитрости и обмана. Как пишет Ладыгина-Котс, и ребенок, и детеныш шимпанзе применяют разные приемы и проявляет предусмотрительность, чтобы заставить партнера избрать окольный путь для выполнения желаемого действия или невыполнения нежелаемого. Оба они учитывают последствия этих своих действий и соответствующим образом организуют поведение. Попадая впросак, детеныш шимпанзе, подобно ребенку, не умеет еще исправить положение, наивно обнаруживая всю призрачность своей лжи. Подобные свойства присущи и играм антропоидов в естественной среде обитания. Д.Фосси наблюдала детеныша гориллы, который регулярно затевал возню и драки около спящего вожака, а когда тот начинал просыпаться, изображал полную невинность и наблюдал, как тот расправляется с другими.

Особый вариант подвижных игр – игры с животными. Известно, как оживленно и многообразно играют дети с кошками и собаками. И Иони, и Руди очень охотно включали в свои игры живых животных. Как и большинство детей, Руди пытался вовлечь животное в сферу своих интересов: предлагал кошке играть своими игрушками, объяснял, как ими играть. С возрастом игры усложнялись, мальчик разыгрывал тщательно спланированные сценарии. В отличие от него, в игре Иони преобладало желание проявить произвол и власть, преследуя, тиская, всячески истязая живую игрушку. Сходную картину обнаружила Гудолл, наблюдая за играми детенышей вольных шимпанзе с павианами. Такие игры очень распространены и всегда очень агрессивны, а в ряде случаев детеныши шимпанзе переходили от игры к направленному метанию камней и сучьев. Когда павианы начинали убегать, шимпанзе устраивали им вслед угрожающие демонстрации, продолжая размахивать палками или швыряя их. Иногда такая игра переходила в драку, и их разнимали взрослые обоих видов. Эту форму поведения описывают как агрессивную игру, причем степень агрессии зависит от возраста и пола участвующих в ней шимпанзе, а ее интенсивность оценивают по реакции партнеров – павианов.

Впрочем, описаны и другие случаи. Молодой орангутан Гуа в опыте супругов Келлог, а также шимпанзе Элли и Люси, которых обучали амслену, довольно мирно играли с кошками. Люси «усыновила» одну из них и обращалась с ней, как с живой куклой.

Ладыгина-Котс отмечает, что одно из характерных развлечений ребенка – созерцание движения. И подобно тому, как ребенок, начиная с 4 месяцев, не отрывая глаз, следит за действиями взрослых и всем, что происходит вокруг, так и детеныш шимпанзе проявляет интерес к движущимся в поле зрения предметам, подвижным игрушкам и т.п. А в природе детеныши, например, часто играют с муравьями, следят за ними, когда те ползают по стволу вверх и вниз, давят их или протыкают тоненькими прутиками, пока их матери заняты кормежкой. Как пишет Гудолл, их забавляет вид бегущих «ручейков» маленьких насекомых.

По наблюдениям Д.Фосси, один из детенышей вольных горилл развлекался ловлей жужжащих вокруг него мух. Если ему удавалось поймать муху, он долго ее рассматривал, держа двумя пальцами, потом начинал разрывать на мелкие кусочки, внимательно их разглядывая и отбрасывая. Чем дольше длился процесс «препаровки», тем сосредоточеннее становилось лицо Пака.

Вообще все новые ситуации, расширяющие сферу наблюдения детенышей, очень привлекательны для них. Возможность смотреть в окно, посещать новые места, смотреть кино и телевизор может даже служить эффективным подкреплением при обучении человекообразных обезьян.

Ладыгина-Котс подробно описывает и другие «развлечения», к которым прибегают дети, а отчасти и детеныш шимпанзе. К ним относится «развлечение» звуками; игры «экспериментирования» (термин Грооса), при которых используются разнообразные твердые предметы, а также вода, сыпучие вещества, огонь и различные блестящие или эластичные предметы, палки и т.д. По наблюдениям Л.А. Фирсова, шимпанзе, живущие полусвободно на озерном острове, играют на мелководье, переливая воду из ладони в ладонь.

Более поздние исследования показали, что этот перечень может быть существенно расширен, в том числе и благодаря изучению поведения «говорящих» обезьян. Важные свидетельства на этот счет содержатся в книге Ю.Линдена (1981): как обученные амслену обезьяны разглядывают иллюстрированные журналы и жестами комментируют картинки. Иногда они «разговаривают» сами с собой, находясь в полном одиночестве, как дети, которые разговаривают со своими игрушками.

Разглядывание картинок – одна из привычных игр для антропоидов в неволе, однако такую способность принято было относить за счет «развивающего» воспитания. В опровержение этого представления Фосси описывает, как она дала разыгравшемуся подростку-горилле номер «Нэшнл джиогрэфик», чтобы утихомирить его. Тот стал перелистывать страницы с поразительным проворством и аккуратностью, хотя делал это впервые в жизни, и внимательно рассматривал фотографии, где были крупным планом изображены лица.

Детеныши вольных шимпанзе тоже часто придумывают себе разнообразные, иногда неожиданные, развлечения, подобно тому, как это делают их собратья в неволе. Например, однажды Гудолл наблюдала, как юная самка отошла в сторону от разбушевавшихся самцов, сделала себе на земле небольшое гнездо (обычно их строят для ночлега на деревьях) и начала валяться в нем, а потом стала щекотать себе шею и смеяться.

Важную роль в дискуссиях о природе игры животных всегда играл вопрос о роли воображения и фантазии. Как уже было сказано, представление о присутствии у животных «образного фантазирования» рассматривалось (например, Д.Б. Элькониным) как дань антропоморфизму. Но, по мнению Р.Йеркса, наблюдавшего за поведением шимпанзе в лабораторной колонии в Йельском Приматологическом центре, у обезьян, «старающихся придумать, чем бы еще поразвлечься, и нередко разыгрывающих целые представления, привлекающие внимание человека, явно угадываются элементы творческого воображения». Игры с воображаемыми предметами описаны Хейсами у шимпанзе Вики, которая, как уже упоминалось, в течение довольно долгого времени изображала, что она возит на веревочке игрушку. Она придавала телу соответствующую позу, обводила отсутствующую «веревочку» вокруг препятствий и дергала ее, когда та застревала или цеплялась за воображаемое препятствие. Однажды, когда Кэти Хэйс, решив поиграть с ней, проделала то же самое, Вики была потрясена, ужасно расстроилась, а сама больше в подобные игры никогда не играла. Маленькие дети во многих случаях ведут себя подобным же образом, играя «понарошку».

Такая усложненность поведения обезьян тоже могла бы быть истолкована как результат особых условий жизни в неволе, однако это предположение если и верно, то лишь отчасти, т.к. и вольноживущие шимпанзе демонстрируют аналоги таких же сложных и изощренных игр, которые расцениваются как результат развивающего воспитания. Дж.Гудолл отмечала, как в лесу, вдали от своих сородичей самцы-подростки устраивали устрашающие демонстрации, по-видимому, проигрывая ситуации, в которых они могут понадобиться (молодой самец Фиган, например, «играл в вожака»). Но настоящим вожаком в этой группе был Майкл, который добился своего высокого положения благодаря изобретательности. Он подобрал две пустые канистры из-под бензина, которые во множестве были разбросаны по кустам, и, гремя ими, исполнил угрожающую демонстрацию, обратив в бегство более сильных и старших по возрасту самцов. Подражая ему, Фиган практиковался в демонстрациях по способу Майкла – бросал пустую канистру, находясь в полном одиночестве в кустах.

Подобным образом вольные шимпанзе «проигрывали» и ситуации, связанные не с агрессией, а, например, с добыванием пищи. Так, 4-летняя Вунда однажды внимательно наблюдала с безопасного расстояния, как ее мать с помощью длинной палки «удила» свирепых муравьев-эцитонов, лежа на ветке, нависающей над их гнездом. Через некоторое время Вунда подобрала небольшой прутик, взгромоздилась на нижнюю ветвь небольшого деревца, скопировав позу матери, и опустила свое миниатюрное орудие вниз, по-видимому, воображая, что там гнездо.

Таким образом, наиболее близкие к игре ребенка игры, связанные с работой воображения и требующие оперирования мысленными представлениями, не могут считаться только следствием особого воспитания в «развивающей» среде, но, по-видимому, составляют черту поведения, изначально присущую всем человекообразным обезьянам.

Большинство данных об игре человекообразных обезьян получено в исследованиях на шимпанзе. Сведений об игре других видов антропоидов существенно меньше, но в целом они совпадают с описанными выше. В качестве подтверждения можно привести уже частично процитированные наблюдения Дж.Шаллера и Д.Фосси за группами горилл в природе. Гориллы начинают играть с 3-месячного возраста, а угасает потребность в игре к 6 годам. Взрослые животные играют крайне редко, но и молодые животные тоже играют далеко не всегда, что отражает присущую этому виду человекообразных обезьян сдержанность. Детеныши играют чаще в одиночку. Преобладают подвижные игры (раскачивание, погони, кувыркание, борьба). В играх малыши-гориллы впервые начинают взаимодействовать друг с другом. Одна из игр, не отмеченных Гудолл у шимпанзе, – «делай, как я». В ней особенно ярко выступает столь свойственная человекообразным обезьянам способность к подражанию. Другая – когда детеныш занимает наиболее выгодную позицию на пне или в кустах и отбивается от нападающих, применяя любые приемы. Однако и в этой игре, и во всех других играх с участием и малышей, и подростков первые никогда не получают серьезных ран, т.к. подростки сдерживают свою силу. Если игра становится слишком буйной, детеныш принимает позу покорности – сжимается в комок и подставляет противнику спину.

Гориллы также охотно и разнообразно играют с предметами. Д.Фосси наблюдала, как в природной популяции детеныши играют в футбол и бейсбол плодами (твердыми, похожими на грейпфруты) дерева мтанга-танга. А один из юных самцов, подобно описанному Гудолл Майклу и его подражателям, во время демонстраций угрозы брал в зубы стебель, а плодом ударял себя в грудь, издавая резонирующие звуки. Он делал это по собственной инициативе, а другие детеныши ему не подражали.

Столь характерное для человекообразных обезьян стремление к подражанию действиям окружающих, будь то сородичи или воспитатели, накладывает отпечаток и на игры шимпанзе. Однако, как отмечает Ладыгина-Котс, у ребенка это стремление больше реализуется в сфере конструктивных, тогда как у шимпанзе – в сфере разрушительных действий. Иони лучше вытаскивал гвозди, чем забивал их, лучше развязывал узлы, чем завязывал, лучше открывал замки, чем закрывал. Многие игры шимпанзе целиком сводятся к разламыванию, разбиванию, переворачиванию попадающих в руки предметов. Кроме того, в отличие от ребенка, шимпанзе не проявлял тенденции к усовершенствованию реализуемых в процессе игры навыков.

Манипуляционные игры – одна из важнейших категорий игры детенышей человекообразных обезьян. Как уже указывалось, эта форма игры обеспечивает ознакомление со свойствами окружающих животное предметов. И в неволе, и в природе шимпанзе и другие антропоиды часто, подолгу и весьма разнообразно, зачастую творчески, играют с предметами. Для этих обезьян свойственны гораздо более многочисленные, чем для всех остальных животных, способы фиксации предмета и формы совершаемых с ними действий. Они подолгу возятся с одним и тем же предметом, применяя самые разные формы манипулирования, – а совершаемые на основе этих форм действия следуют одно за другим, иногда повторяясь по несколько раз.

По наблюдениям Гудолл, детеныши вольных шимпанзе, играя в одиночестве, часто используют различные предметы, проявляя высокую степень изобретательности по части их утилизации. Веточки с плодами, клочки кожи или шерсти от давно убитой добычи, особо ценимые обезьянами лоскутки ткани – все эти трофеи можно закинуть за плечи или «спрятать в карманах», т.е. зажать между шеей и плечом или между бедром и животом и носить с собой. Как пишет Ладыгина-Котс, Иони тоже регулярно приносил с прогулки камешки, гвоздики, кусочки стекла. Он очень дорожил ими и постоянно таскал за собой подаренный ему мешочек с тряпочками и всякой мелочью. Иони мог рыться в нем часами, рассматривать свои богатства, навешивать на себя самые длинные и яркие кусочки ткани.

Тенденцию шимпанзе и других антропоидов к «украшению» и «наряжанию» отмечают практически все исследователи. Гуа в опытах супругов Келлог с равным удовольствием навешивал себе на спину и одеяло, и ветки деревьев и подолгу расхаживал в таком виде, широко улыбаясь. По наблюдениям Дж. Шаллера, детеныши вольноживущих горилл также любят украшать себя пучками мха или травой.

По данным Л.А. Фирсова, шимпанзе «наряжаются», не только живя в лабораторных вольерах, но и попав в относительно вольные условия на озерный остров.

Как отмечает Я.Дембовский, манипуляционные игры шимпанзе – это мозаика не связанных между собой действий с использованием любых попадающихся под руку предметов. Камешки и мелкие плоды они могут «гонять» ногой по земле, перебрасывать из одной руки в другую или подкидывать в воздух, а потом снова хватать рукой. В ряде случаев вольные шимпанзе используют камень или короткий толстый сук, чтобы пощекотать себя подмышкой, в паху или в области гениталий. Они могут предаваться этому занятию минут по 10 и часто сопровождают его громким смехом, который вообще очень характерен для игр шимпанзе. Иногда орудие захватывают в гнездо и продолжают игру там. Одна из любимых игрушек – орехи Strychnos. Их можно катать по земле, подбрасывать (иногда даже случается поймать), носить с собой.

Одна из излюбленных игр – догонялки и отнимание мелкого предмета, который по несколько раз переходит из рук в руки. Следует упомянуть, что подобную игру мы наблюдали также у молодых врановых птиц.

Вольные шимпанзе используют в манипуляционных играх не только природные материалы, но и предметы, связанные с деятельностью человека. Лагерь Дж. Гудолл неоднократно подвергался нашествиям «соседей», которые не только и не столько охотились за лакомствами, сколько интересовались предметами походного обихода. Сходный интерес к экспедиционному оборудованию проявляли и молодые гориллы. По наблюдениям Фосси, один из детенышей, при первой же возможности потрошивших ее рюкзак, особое пристрастие питал к оптике. По-видимому, он не просто подражал действиям человека, но и действительно внимательно разглядывал в бинокль окружающие предметы, иногда шевеля пальцами прямо перед объективами. 300-миллиметровый объектив он использовал как подзорную трубу, направляя на удаленные предметы или других членов группы. Самое удивительное, что он обращался с этими своими игрушками очень бережно и не подпускал к ним конкурентов.

Гудолл подробно описывает также игры матери-шимпанзе с детенышем – тот аспект игрового поведения, который можно полноценно исследовать именно в природных условиях (или, в крайнем случае, в колониях). От матери младенец получает первый опыт социальной игры, когда та нежно покусывает его зубами или щекочет пальцами. Сначала игровые эпизоды длятся недолго, но около 6 месяцев детеныш начинает отвечать матери игровой мимикой и смехом, а продолжительность игры растет. Некоторые самки играют не только с младенцами, но и с детенышами довольно зрелого возраста. Одна из обезьян играла и в 40 лет: детеныши бегали вокруг дерева, а она стояла и делала вид, что пытается схватить их, или хватала тех, кто пробегал близко. Ее дочь Мими также играла со своим потомством в течение довольно долгого времени. Однако большинство мамаш-шимпанзе не отличаются особой склонностью к игре с подрастающими детенышами. Вообще для игр взрослых шимпанзе характерна очень большая индивидуальная пластичность.

Когда младенец достигает возраста 3–5 месяцев, мать позволяет другим детенышам играть с ним. Сначала это старшие братья и сестры, но с возрастом этот круг растет, а игры становятся продолжительнее и энергичнее. К 3 годам они часто кончаются агрессией. Наиболее активно играют детеныши от 2 до 4 лет.

Степень уверенности, с которой детеныш ведет себя в играх, в значительной мере зависит от общественного ранга его матери. Тем самым уже на этом этапе онтогенеза игра способствует становлению будущего социального ранга особи.

Следует отметить также особый аспект игрового поведения, который характерен, по-видимому, в основном для человекообразных обезьян. Наблюдения за шимпанзе показывают, что они могут использовать приглашение к игре как средство манипулирования поведением сородичей. Ладыгина-Котс пишет, что подобно тому, как игра заставляет ребенка забыть боль, съесть нелюбимую еду и т.д., с помощью игры удалось приучить Иони к спокойному сидению за столом (благодаря использованию подвижных игр в качестве подкрепления).

Этот прием иногда применяли и вольноживущие самки-шимпанзе – некоторые из них использовали игру как средство управления непокорным детенышем. Вовлекая его в игру, они или заставляли непослушного следовать за собой, или отвлекали от попыток сосать грудь в период отлучения от молочного вскармливания. Некоторые самки с помощью игры отвлекают старшего отпрыска от новорожденного.

Сходное использование игры отмечено и у «говорящих» шимпанзе. Так, молодой самец Бруно, пытаясь отвлечь своего товарища от лакомства, знаками приглашал его поиграть (щекотать друг друга).

Приглашение к игре используется как средство манипулирования поведением не только детенышей, но и взрослых обезьян. В колонии, обитавшей на довольно большой, но все же ограниченной территории, шимпанзе использовали приглашение к игре как средство урегулирования социальных конфликтов. Когда вожак проявлял признаки агрессии, к нему подходил самец, занимавший в иерархии 3-е место, и, поднявшись на задние ноги, начинал пятиться от него с «игровым выражением» лица. И хотя вожак не всегда обращал на него внимание, часто эта тактика переводила его активность в другое русло.

Дж.Гудолл, впрочем, отмечает, что у вольных шимпанзе она никогда не наблюдала ничего подобного и предполагает, что дело здесь в том, что в неволе обезьяны лишены возможности для разрядки агрессии, которые имеются в природе. На воле самцы могли покидать свою группу, уходить в сторону от доминанта, могли увести самку и спариться с ней, не привлекая ничьего внимания и т.д. На ограниченном же пространстве вольеры шимпанзе вынуждены прибегать к особым, более изощренным приемам «социального маневрирования», – таким, как утаивание намерений, поддержание тесных связей с союзниками, а также примирение после конфликта. В природе же такого не увидишь.