§ 2. Деавтоматизация стандартов и социальная перспектива

Итак, мы оборачиваем проблему и как бы даем ей более широкую перспективу. Нас

теперь интересует не то, как рисуется современность - и российская современность

в особенности - с точки зрения постмодернизма, а то, как нынешняя социальная

ситуация оформляется, с чем она сопоставляется во времени, от чего отторгается,

какие ее специфические черты (скажем, те же постмодернистские техники и

"манеры") говорят о ее особенностях, ресурсах, горизонтах?

Определив этот интерес, мы должны, наверное, сказать, "для кого и для чего

возникает". Последнее существенно в том смысле, что мы начинаем понимать:

действительность общества, реальная социальность, человеческая перспектива - это

темы, не существующие сами по себе. Они выявляются по отношению к обществу,

человеку, обремененному стремлением самоопределиться, что-то изменить и обновить

в своем бытии хотя бы ради того, чтобы сохраниться, выжить, достигнуть меры

существования соответствующей какому-то представлению о нормальности. Общество и

история перестают быть особыми объектами, с присущими им изначально масштабами

измерения человеческой деятельности, особыми временами и пространствами, куда

люди вписывают свои усилия и индивидуальные схематизмы поведения. Характеристики

современности оказываются зависимыми от направленности действий и ориентации

людей, от их установок на изменение или формирование структур социальности, и в

этих-то установках, усилиях и действиях, в их устойчивости и интенсивности черты

современности и могут быть выявлены и описаны. Говоря языком социологическим,

современность есть проблема и реальность той части общества, которая

действительно хочет, т.е. может, самоопределиться в деятельности и мышлении. В

плане психологическом это есть переживание и понимание людьми расстроенности,

фальшивости внешних социальных машин и инструментов, отвращение к механизирующей

работе социальных систем, тяга к иным порядкам организации человеческих

взаимоотношений.

Стремление к новизне, по сути, противостоит стереотипам новизны, подкреплявшимся

идеями экономического, технического, научного прогресса. Оно как бы уклоняется

от родства с представлениями новизны, порождавшимися тягой общества к

всеобъемлющей модернизации. Говоря в данном случае о модернизации (и модернизме)

как установке общества на производство все новых и новых форм, на принятие этой

установки как естественной, я хочу подчеркнуть: формирующийся сейчас образ

новизны в значительной мере противостоит типичным представлениям о новизне,

творчестве, совершенствовании, сложившимся в эпоху индустриального общества,

характерным для новоевропейской культуры.

В описываемом противостоянии намечается соотнесение, взаимодействие и

взаимоотталкивание двух разных пониманий новизны, двух разных стремлений к ней.

Выявляются два образа новизны; отношения между ними несимметричны, но они не

взаимоисключают друг друга.

Поверхностные фиксации этого соположения часто предопределяют простое решение

вопроса: в индустриальном обществе была доминирующей ориентация индивидов на

модернизацию и новизну, а в постиндустриальном значимость того и другого

утрачивается (а вместе с этим - и значимость социальной эволюции, истории, ее

направленности и т.п.). Поскольку расширяющаяся новизна как бы задавала некую

историческую направленность, определяла силовые линии истории, служила мерилом

социальной энергетики, то вместе с ее девальвацией обесцениванию подвергаются

понятия о направленности социального процесса, его силах и мерках, об истории

как пути человечества.

Тема завершения истории, культуры, социальности не дает покоя философам и

культурологам. Несколько утрируя ситуацию, можно сказать так: если классическая

философия выдвигала авторов, рисующих все более грандиозные картины прогресса,

то современная - порождает в основном пророков конца, "заката", деградации

социальности. Мало шансов привлечь внимание публики рассуждениями об

усовершенствовании форм общественной эволюции. Зато велико искушение поставить

еще одну жирную точку в очередном философском объявлении о прекращении

социального времени или развития.

Между тем входящие в жизнь поколения, возникающие государства, новые системы

связей и деятельности людей естественным образом ставят вопрос о формах

происходящих изменений, об их согласуемо-сти и перспективе. Человечество

освобождается от прежних схем эволюции, но оно вовсе не отбрасывает тему

направленности; идет поиск средств ее выражения, соответствующих новой логике

жизни человеческого сообщества. Можно - по аналогии с предшествующими

рассуждениями - говорить о сопоставлении двух разных схематизмов,

характеризующих направленность истории: одного, связанного с линейными

характеристиками, экстенсивными определениями, установками на конкретные цели

(формации, ступени, ситуации), и другого, определяющего ориентиры взаимодействия

различных социальных обществ и субъектов, сконцентрированного не на внешних

средствах существования социальных систем, а на динамике их самоизменения, на

модификациях качеств деятельности, жизни, сотрудничества социальных индивидов и

более масштабных социальных субъектов.

Можно это пояснить и так. Линейная эволюция общества и соответствующая трактовка

направленности изживаются обществом практически: пространственные и вещественные

ресурсы почти исчерпаны, доступные энергетические близки к исчерпанию, другие

недоступны либо опасны. Итак, поприще социальности ограничено, экстенсивное

развитие катастрофично, линейные схематизмы рациональности и производства

бесперспективны. Что из этого проистекает?.. Либо объявление конца истории

(социальности, логики, метафизики и других "классических" стандартов), либо...

С точки зрения обычной логики в этом пункте наших рассуждений следовало бы

объявить о продолжении истории (о жизнеспособности описывающих ее схематизмов).

Однако проблема в том и состоит, что "классические" стандарты описания

общественной эволюции себя исчерпали. А человеческое сообщество между тем

постоянно решает задачи соразмерности позиций и претензий составляющих его

субъектов. Направленность истории не задана как цель, но она постоянно

присутствует в социальных взаимодействиях как задача, как прогноз потребных

результатов, как модель, корректирующая выбор средств, как группировка

положений, влияющих на последовательность действий. История все более

раскрывается в со-бытийности различных социальных образований; их встреча в

текущем настоящем, их взаимозависимость в надвигающемся будущем оказываются

важнее их отнесенности к прошлому, их ранжированию по степени развитости,

"продвинутости", прогрессивности. Линейная направленность истории, ее

телеологизм оказываются в прошлом. Истории, представленной в этих схематизмах,

приходит конец. Но она продолжается постольку, поскольку включена в процесс

воспроизводящегося, полифонически расчлененного и связанного человеческого

сообщества, поскольку сохраняется проблема стандартов социального

взаимодействия.

Прежняя история представлялась и строилась как последовательность ступеней,

типов, формаций. Нынешняя и грядущая представляется и начинает выстраиваться,

точнее - функционировать, как взаимодействие различных формаций. Формаций - не в

догматическом смысле этого слова, а в трактовке их как специфических социальных

систем, государственных, межгосударственных и региональных образований.

Меняются не только масштабы и порядки "выстраивания" стран и народов в

исторический ряд, включения их в поступательное развитие. Логика общих правил,

понятий и представлений отходит на второй план, поскольку первый занят

выработкой средств взаимодействия, соответствующих прежде всего конкретному

развертыванию процесса. Речь, стало быть, идет не о замене одних стандартов

другими, а об изменении самого режима работы с ними. Потребность в социальных

стандартах не исчезает, она меняется, подчеркивает потребность не в общих мерах

деятельности, пригодных для описания любых общественных субъектов, а в создании,

определении стандартов для контакта специфических систем, в "решении" этих

стандартов как своего рода уравнений, сопрягающих специфические логики

социальных организаций.

В этом плане прав постмодернизм, хотя, заметим, уже во второй половине XIX в.

возникал вопрос о логике индивидуального, вопрос, кстати сказать, не только не

решенный, но в достаточной степени и не осмысленный до настоящего времени.

Однако констатация кризиса метафизики и зависимой от нее рациональности, так же

как и призывы порвать с ними, не учитывает практических и духовных интересов,

направленных на выяснение и конструирование схем межсубъектных или межсистемных

взаимодействий. Выявляется потребность в неклассической метафизике, выражающей

не готовые категориальные сети и структуры, а процессы диалогического,

полилогического, полифонического характера.

Многомерность такой метафизики предполагает и особый тип рациональности,

ориентированной на связывание различий, на согласование их в особых логиках

взаимодействий субъектов и систем. Этим намечается и особая методология

выработки средств перехода от одних стандартов к другим для объединения

различных стандартов в некую мультипарадигмаль-ную систему. В этой методологии

деконструкция оказывается частью работы по деавтоматизации стандартов

социальности и культуры. Проблема состоит не в разоблачении или разрушении

стандартов, а в выведении их из автоматического режима работы, в котором они

действуют как сверхиндивидные и над-субъектные механизмы. Смысл же этой

деавтоматизации задается необходимостью сочетания различных особых логик бытия

индивидов, социальных организаций и систем. Выработка конкретных схем социальных

взаимодействий не упраздняет стандарты, а проясняет значение их форм,

существующих в границах и возможностях деятельности определенных субъектов. В

результате такой критической переоценки наращивается многообразие определений

социального бытия, оказываются возможными сочетания разных представлений

историчности, рациональности, нормативности, новизны и т.д.

Задача деавтоматизации социальных стандартов обнаруживает свое культурное

значение там, т.е. в том обществе, где сложились устойчивые структуры

социального бытия, где назрела потребность преодолеть инерцию действующих форм

общественного воспроизводства.