Глава XVII

СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ НА ПОРОГЕ XXI СТОЛЕТИЯ

Существует ли современность? - Проблема воспроизведения реальности: со схемами

или без схем? - Постмодерн и социальная эволюция. - Реальность как проблема

самоопределения общества. - Понятие новизны: еще один "поворот". - Какая история

завершается? - Деавтоматизация стандартов и перспективность современности. -

Россия: недостаток средней области культуры. - Российская перспектива: сочетание

различных ориентиров и выработка общих норм.

§ 1. Современность и постсовременность

Рассматривая перспективы современного социального мира, мы вдруг обнаруживаем,

что понятие "современность" оказывается проблематичным. Возникают сомнения

относительно его способности прояснить наличную социальность.

Отчетливый сдвиг в отношении к этому понятию со стороны критически настроенной

публики демонстрируют дискуссии о постсовременности и постмодернизме,

развернувшиеся на Западе с конца 60-х годов и освоившиеся на российской почве в

конце 80-х.

Сложность вопроса о современности усугубляется, когда мы пытаемся трактовать его

применительно к России наших дней, к той стране, которую - как предполагается -

мы знаем.

Если под реальностью страны подразумевать более или менее отчетливое ее

расположение не только в пространстве, но и во времени, если реальность видеть в

достаточно определенных экономических связях и в юридических формах, в

общепонятных социальных значениях и культурных ориентирах, то социальная картина

(или карта) России оказывается довольно условной и неконкретной, чем-то вроде

контурной карты из школьной географии. Причем сохранность (и условность) этой

картины оказывается в значительной степени зависимой от идеологических

представлений и психологических стереотипов, традиционно используемых людьми в

их обыденном поведении и мышлении. Кажущаяся естественность этих представлений

лишь скрывает отсутствие практически освоенных людьми и ясно ими осмысленных

форм, обеспечивающих внутреннюю связность и воспроизводимость общества. В этой

ситуации общество естественно предрасположено к болезненной тоске по силовым

средствам ("рычагам") управления, склонно опираться на мифы искать их или

создавать заново.

Разрушение привычных философско-исторических схем, опирающихся, например, на

догматическое изображение истории как "лестницы" формаций, также затрудняет

описание и трактовку российской современности: шкала измерений оказалась

"стертой", и объект, в данном случае целая страна, стал как бы неизмеримым,

ненаблюдаемым, нефиксируемым. Возникла, как принято говорить в науке XX

столетия, неклассическая ситуация: чтобы зафиксировать объект или вступить с ним

в контакт, необходимо создать специальный инструментарий, изменить позицию

исследования, скорректировать или сформировать специальный язык описания. Если

перевести это на язык повседневности, можно сказать так: люди, пытающиеся понять

реальность российского общества, сталкиваются с жесткой необходимостью

пересмотра своих духовно-теоретических и жизненно-практических отношений,

привычек, ориентации...

Заметим: в этой неустойчивой ситуации остается одна постоянная величина или

форма - форма ориентации человека в социальном мире. Другой вопрос - для всех

ли?.. Во всяком случае для тех, кто хочет как-то самоопределиться в динамичной,

меняющейся социальной реальности, выявить ее современные структуры.

Но тут-то и оказывается, что понятие современности находится под вопросом, под

подозрением, а по некоторым версиям - современность уже кончилась, и мы живем в

эпоху постсовременности и соответствующей философии, ее описывающей, т.е.

постмодернизма.

Конечно, к такой позиции можно было бы отнестись иронически или, учитывая

напряженность сегодняшней нашей жизни, ее вообще не замечать. Однако дело

обстоит так, что эта позиция свидетельствует (или намекает): в структурах

социального бытия происходят какие-то странные мутации, трансформирующие не

только его связи, но и способы их описания, а стало быть, и сопряженные с ними

категории, методы, установки. И хотя эти намеки и сигналы исходят от

философских, культурологических и эстетических концепций, возросших отнюдь не на

российской почве, они странным образом соответствуют той кризисной динамике, что

свойственна нынче и нашей повседневности, и нашим идеологическим, культурным,

политическим спорам и столкновениям.

Поговорим немного о природе соответствия между российской социально-культурной

ситуацией и постмодернистским философствованием, мироощущением, описанием жизни.

Постмодернизм как широкое культурное движение живет критикой модернизма,

присущих ему стандартов и ориентиров, ценностей осовременивания, новизны,

усовершенствования, изобретения, преобразования и т.п. Методологической критике

и ироническому отстранению подлежат: архитектурный и социальный функционализм,

научная и техническая рациональность, нормы визуальной симметрии и

межиндивидуального взаимодействия. Под вопросом оказываются идеи развития и

эволюции, логики, выстраивающие иерархические системы, и логики, построенные на

противопоставлениях. Постмодернизм в этом смысле есть завершение модернизма, его

разоблачение и демонтаж. "Антипозитивный" знак постмодернизма указывает на его

связь с модернизмом, с эпохой модерна, с ориентирами и стандартами ново-

европейской культуры.

В более узком философском смысле постмодернизм может быть охарактеризован как

методология деконструкции, методология особого рода, отрекающаяся от

рационалистических и метафизических норм организации исследования, описания

феноменов человеческого бытия, прочтения и интерпретации культурных текстов.

Деконструктивизм содержательно и терминологически оформился прежде всего в

работах Ж. Дерриды: возможности и "работа" этого метода были продемонстрированы

на материале философских и литературно-художественных произведений, в ходе

анализа идеологических концепций и понятий обыденного языка. Деконструкция

способствует "расшатыванию" и "разборке" аксиоматически воспринимаемых

человеческим сознанием структур деятельности, социальности, языка, логики. Она

показывает, что в самих порядках классической рациональности скрывается

огрубление (репрессия) природной и человеческой действительности, различных -

поведенческих, языковых, мыслительных - проявлений личностной самореализации.

Внимание привлечено к технике мышления, оперирующей бинарными оппозициями,

выстраивающей свои объяснения через подчинение одного термина другому: природы -

культуре, индивидуального - социальному, субъективного - объективному и т.п.

Поскольку эти оппозиции утрачивают значение неких аксиоматических конструкций,

сфера их применения значительно сужается, по сути, попадает в зависимость от

конкретного описания исследовательской ситуации, литературного текста,

поведенческого акта.

Широкой публике постмодернизм представлен как художественно-эстетическое

движение. Этому способствовали и отдельные события в литературе и искусстве

(скажем, публикация романа У. Эко "Имя розы"), и оживленные эстетические

дискуссии, по агрессивности порой не уступавшие столкновениям и провокациям

эпохи авангарда. Философская тема разоблачения социальных стандартов и

стереотипов получила в этих обсуждениях своеобразную трактовку. Трактовались

мотивы исчезновения автора-творца, децентрации авторской позиции, стирания

границ между художественным объектом и субъектом, полистилистики текста,

цитирования как способа роста произведения. Тема "расколдовывания" реальности

транспонировалась в описания иронического, игрового, карнавального ее

растворения или действенного переиначивания.

На российской почве постмодернизм стал прививаться именно в этой критически-

эстетической версии. Соответственно, некоторые вопросы, выходящие за рамки

эстетической критики - например, вопрос о социальной реальности, оказывались тем

не менее погруженными в атмосферу литературных дискуссий, трактовались по

правилам игры, присущим этим спорам. Игра оборачивания художественных позиций и

эстетических форм стала распространяться и на сферы политики, права, морали,

обыденного поведения людей. Это, естественно, порождало новые вопросы... Россия,

внесшая заметный вклад в развитие модерна литературно-художественного, в области

повседневной культуры модерна так и не наработала, т.е. не сформировала четких

стандартов правового, экономического, обыденно-практического взаимодействия

людей. Стало быть, возникает следующий вопрос: если в области художественно-

эстетической постмодерн имеет смысл, поскольку был развитый модерн, то в какой

мере можно говорить о постмодерне применительно к структурам социального бытия,

где модерн как культура самореализации и взаимодействия людей не был выработан и

испытан?..

В кризисные эпохи, переживаемые обществом, сближение литературно-эстетической

деятельности и собственно социальных процессов объяснимо: когда распадаются

жесткие структуры социальности и последняя предстает как неопределенное

соотношение сил, борьба разных тенденций и вероятностей, естественным для

художественно-эстетического сознания оказывается обращение к образам игры, к

приемам оборачивания привычных форм, к перетасовке социальных ролей и масок.

Таким образом, эстетизи-рованная социальность переживается как отсутствие

стандартов и ориентиров, а современность дает о себе знать прежде всего как

проблема, поскольку неясны контуры социального времени и пространства. Но,

участвуя в деконструкции и без того разрушающихся структур социальности,

эстетизированная критика современности дискредитирует заодно и социально-

философские, рационально-метафизические попытки выйти в понимании складывающейся

в обществе ситуации за ее рамки, включить в описание современности представления

о структурах прошлого и возможных (потребных или необходимых) формах будущего.

Такой шаг вполне логичен для постмодернистского подхода. Но ведь возможен и

другой, при котором постмодернистская установка (ее происхождение и

культивирование) рассматриваются как одна из тем современности, когда сама

современность трактуется как специфическая форма социальной эволюции, несводимая

к сложившимся уже формам, но сопоставимая с ними.