§ 2. Проблема ориентации сознания общества

Для нас, для нашей философии вопрос перехода от гносеологических трактовок

сознания людей к онтологическим - это не только вопрос теории. Это - вопрос

реального функционирования культуры, ее сохранения и возможного преобразования.

Это - вопрос и политико-идеологический, ибо за определенной - в частности

гносеологической - трактовкой сознания таилась "механика" разделения

общественного и индивидуального сознания, "механика" подчинения индивидуального

общественному, "механика", казалось бы, анонимная, а на деле организованная,

имевшая своих субъектов, выражавшая конкретные интересы.

В сугубо теоретическом плане речь, разумеется, велась и о диалектике

общественного и индивидуального сознания, об их взаимозависимостях и

взаимопереходах, о несводимости общественного к индивидуальному, а

индивидуального к общественному.

Фактически же эти рассуждения, часто не лишенные здравого смысла и даже

методологической тонкости, маскировали идеологическую установку на формирование

индивидуального сознания по неким заранее сконструированным политико-

идеологическим стандартам. Такая обработка индивидных сознаний значительно

облегчала оперативное манипулирование поведением людей, "вращивала" в их психику

устойчивые формы, которые определяли стандартные реакции на события и идеи.

В основном это была апробированная еще архаическими обществами "механика"

разделения всего на "свое" и "чужое" и соответствующего предопределения

положительных и отрицательных реакций.

Но поскольку наше общество при всех его странностях и болезнях не было

архаическим, не было и "однородным", поскольку оно складывалось из деятельности

различных социальных субъектов, далеко не одинаково развитых индивидов,

постольку оно (и его сознание) не действовало и не могло действовать по

двузначной логике "свое - чужое".

Поэтому общественное сознание, как оно представлялось политиками и идеологами,

не совпадало с тем реальным сознанием общества, которое получало лишь частичное,

косвенное выражение и вместе с тем функционировало в реальных субъект-субъектных

взаимодействиях.

Идеологически определяемое общественное сознание являлось неким обобщенным

сознанием людей, представленным в основном в санкционированных, "одобренных"

формах. Все, что не укладывалось в эти формы, списывалось на счет отставания

сознания и его пережитки.

Скрытая стандартность такого общественного сознания становилась явной, когда

возникал вопрос о формировании индивидуального сознания, социализации личности,

как "о заполнении" контура со-знания и личностного пространства готовыми

социальными формами. Здесь, кстати сказать, проявилась тенденция, характерная не

только для догматического марксизма, но и для социологического позитивизма, в

особенности функционализма, широко внедрявшего (и внедрившего) идею социализации

и в социологические концепции, и в обыденное поведение людей. Шла ли речь о

формировании личности или о ее социализации, фактически имелась в виду практика

"погружения" человека в среду заранее приготовленных ориентаций, характеристик и

идей.

По сути, общественное сознание оказывалось отчужденным от людей идеологической

конструкцией, которую затем необходимо было включать в реальное поведение людей,

а им отражать и осваивать или даже "творчески" развивать.

В некоторых важных своих аспектах это общественное сознание аналогично

общественной собственности, как бы принадлежащей всему обществу и никому из

субъектов в отдельности. Анонимность того и другого оказывается кажущейся. За

нею прячутся определенные социально-политические структуры, определенные

позиции, субъекты и интересы.

Отчужденное общественное сознание обнаруживает свою функцию быть идеологическим

выражением отчужденной общественной собственности, т.е. как раз и скрывает тот

факт, что собственность не является общей, а находится во владении субъектов,

сконцентрированных вокруг властных структур.

Идея общественного сознания как сознания общего действовала в качестве

идеологического манипулятора, поощряющего индивидов, мысливших в рамках общего

понимания, и угрожавшая переходившим эти рамки внешней опасностью либо отрывом

от общей основы.

В качестве философской "подпорки" этот манипулятор использовал гносеологическую

трактовку сознания, причем - что немаловажно - классическую схему субъект-

объектного отношения. Тем самым сознание реального человеческого субъекта

редуцировалось к познанию, а познание - к отражению, причем "отражать"

предлагалось структуру общества так, как она изображалась в идеологизированном

общественном сознании. А если речь заходила о бытии, то его следовало понимать

как некую данность, как прочное, независимое от индивидов квазиприродное

образование.

К сказанному остается добавить, что в этой расшифровке общественного сознания

использованы приемы Марксова анализа превращенных форм, положения Марксовой

онтологии сознания. Дело приобретает иронический оборот: догматическая теория,

называвшая себя марксистской, оказывается уязвимой в наибольшей степени именно

там, где она соприкасается с Марксовой критикой идеологии.

Догматический характер этой теории проявляется и в попытке определить некую

общую структуру общественного сознания, общую не только для пребывающих в нем

индивидов, но и для различных обществ, культур и исторических интервалов.

Предполагалось, что имеется некая "сквозная" для различных культур и

исторических этапов проблематика общественного и индивидуального сознания, форм

общественного сознания и его уровней.

Поскольку доминировал гносеологический подход, оказывалось возможным говорить и

спорить о том, какое сознание лучше отражало соответствующее бытие; типичным

оказывалось сопоставление различных форм - мифологии, религии, искусства,

философии, науки - по тому, как они справляются (не справляются) с отражением

действительности, как они выглядят в свете объективной истины. Речь - не о том,

что всякое сознание содержит в себе познавательный момент, а именно об

отражательной "способности" разных форм общественного сознания.

Вопрос о социальной функции этих форм, т.е. о том, зачем общество создает именно

разные формы, почему бы ему, скажем, не ограничиться в отражении бытия одной

наукой? - этот вопрос оставался в тени.

Так же примерно обстояло дело и с исторической характеристикой форм. т.е.

допускалось наличие исторических особенностей, например, в развитии искусства на

разных этапах социального процесса. И здесь тоже дело упрощалось, поскольку

историчность форм зачастую определялась их вписанностью в разные социально-

классовые структуры.

Проблема уровней сознания - обыденного и научного, психологического и

идеологического - тоже была в значительной степени гносеологизирована, а их

историческая дифференциация и взаимосвязь также не получили достаточно

конкретного освещения.

На этой проблеме имеет смысл остановиться более подробно, она позволяет увидеть

некоторые сдвиги в соотношении уровней и прояснить ситуацию, в которой оказалось

сознание нашего общества.