XV в. (в ряде случаев представляющим почти поденную запись сложных переговоров с

новгородцами) дал примечательную историческую справку (он в таких случаях возил с

собой знатока летописей): «И от того Рюрика даже и до сего дня знали есте один род тех

великих князей, прежде Киевскых, до великого князя Дмитрея Юрьевича Всеволода

(Дмитрий было христианским именем Всеволода Большое гнездо) Володимерьского. А от

того великого князя даже и до мене, род их, мы владеем вами и жалуем вас и бороним

отвселе, а и казнити волны же есмь, коли на нас не по старине смотрите начнете». Последняя

фраза позднее будет абсолютизирована Иваном Грозным, где «право» как бы уже не

обременяется обязанностями.

Идея единства княжеского рода от Киева через Владимир к Москве будет активно

эксплуатироваться в публицистике конца XV — начала XVI в. И она теперь будет как бы

расщепляться. С одной стороны, начнутся поиски далеких легендарных предков Рюрика, с

другой — все Киевское княжество будет восприниматься как законное наследство, временно

захваченное литовскими князьями и польскими королями. При этом многие варианты идей,

воплощенных в памятниках, близких «Сказанию о князьях Владимирских», возникали в

русских областях Великого княжества Литовского, Спор велся и о происхождении Гедимина

— родоначальника литовских князей. И все три главные версии (потомок Палемона,

племянника Нерона, потомок конюха смоленского дворянина, потомок Владимира Святого)

оказывались русскими. Литовской знати приходилось поднимать роль Гедимина в

23

соперничестве с поляками и ливонцами, которые не признавали за литовскими князьями

права на королевский титул, а опору приходилось искать в русских преданиях.

Нужно сказать, что легенды о римском императоре Августе или Юлии держались на

южном берегу Балтики с раннего средневековья. Их знал, в частности, немецкий хронист XII

в. Гельмольд, и они могли опираться на факты действительных контактов римлян с

населением «Янтарного берега» еще в I в. н.э. Но оживились эти предания в XV столетии,

причем и в вариантах, связанных с генеалогией Гедимина, и в вариантах, удревняющих

родословную Рюрика. Многое из этих преданий пересказывал в дошедших и недошедших

сочинениях Спиридон-Савва, который, видимо, не зря имел прозвище «Сатапа». По

собственной инициативе он в 1476 г. отправился из Твери в Константинополь, «за мзду» был

поставлен митрополитом в Литву, а непринятый Казимиром, снова бежал на Русь. Здесь он

был заточен в Ферапонтовом монастыре, где и занимался литературной деятельностью.

В главном сочинении Спиридона-Саввы — «Послании» — просматривается знание

определенных римских источников. Но подводит он именно к Августу, который начинает

«ряд покладати на вселенную». В числе «братьев» он называет Пруса, который получает

побережье Балтики от Вислы до Немана с городами Марборок, Торун, Хвоиница «и

пресловы Гданеск». Новгородский воевода Гостомысл перед смертью советует новгородцам

послать в Прусскую землю посольство, призвать князя «царя Августа рода». Таковым и

оказался Рюрик с братьями и племянником Олегом. Уже в летописных сводах конца XV в.

эти сюжеты в той или иной мере отражаются. Естественно, будут они отражаться и в

летописании XVI в., причем составители сводов часто давали обе версии, лишний раз

указывая на характер работы определенной категории летописцев-компиляторов.

Другой сюжет в этом сочинении — получение Владимиром Мономахом от

Константина Мономаха царских регалий, унаследованных от римских цесарей. Но этот

сюжет, видимо, предполагает уже время Василия III Ивановича, который и упоминается как

«волный самодержьц и царь Великыя Росия». Легенда, однако, тоже, видимо, имела

предысторию: «чин венчания» Дмитрия-внука вполне сопоставим с торжествами

посвящения византийских императоров.

Династию литовских князей Спиридон-Савва вел даже и не от дворянина смоленского

князя, бежавшего в Жемайтию от Батыева нашествия и там «вселися... у некоего бортника».

Княжич Витенец женился на дочери бортника, но оставался бездетным в течение 30 лет.

Затем он был убит громом, «и поят жену его раб его имянем Гегеминик». Именно эту или

подобную легенду обычно припоминали польские соперники литовских князей, стремясь

отодвинуть их на вторые роли. И как реакция на унижения появилась легенда о

происхождении династии от родственника римского императора Нерона — Палемона.

Вполне вероятно, что это племя реально жило в Прибалтике: это греческое имя

(«борец», «борющийся») носил вождь венетов во время Троянской войны, и культ Палемона

был распространен у венетов адриатических. В Юго-Восточной Прибалтике венеты также

появляются во время Троянской войны (после падения Трои союзникам троянцев венетам

пришлось искать места поселений в разных областях Европы). Но легендарный литовский

Палемон, приплыв к устью Немана, вскоре обосновался в «Черной Руси» — в верховьях

Немана. И у Спиридона-Саввы, и в преданиях о Палемоне более или менее достоверная

хронология начинается лишь с IX-X вв. (в литовских преданиях еще позднее), а все

предшествующее от римской истории время укладывается в несколько поколений.

Еще одна линия отхода от традиционного мировидения связана с падением

Константинополя. Уже согласие Византии на унию в 1439 г. по существу освободило

массовое сознание на Руси от привычки смотреть на Константинополь с долей покорности.

Конечно, приверженцы византийского благочестия останутся и много позднее, а поставление

Ионы митрополитом без оглядки на Константинополь осуждали некоторые провизантийски

настроенные церковные служители (в частности, Пафнутий, наставник видного церковного

деятеля конца XV -начала XVI в. Иосифа Волоцкого). Но умерший в 1461 г. Иона уже в 1472

24

г. стал восприниматься в качестве святого (состоялось «обретение мощей»), а канонизация

1547 г. являлась лишь как бы подтверждением свершившегося факта.

Падение Константинополя само по себе создавало новую обстановку. Вместе с тем

столь неординарное событие наводило на размышления: почему это произошло и кто в этом

виноват? Появились посвященные крушению Византии повести, в ряду которых особое

место занимает «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора Искандера. Нестор оказался

очевидцем событий, поскольку в юности попал в плен к туркам и участвовал в различных

«ратных хождениях». Участвовал он и во взятии Константинополя турками. Автор, по его

собственным словам, уклоняясь под тем или иным предлогом от обязанностей, «писах в

каждый день творимая деяния». Факт сам по себе тоже примечательный: автор оценил

значение происходящего для грядущих поколений. И, как обычно, впоследствии повесть

будет многократно переписываться и переделываться. Здесь появится пророчество о

будущем торжестве над «измаилтянами» русского рода, который овладеет седьмохолмым

Царьградом.

В рамках повестей о падении Константинополя складывалась неоднозначно

воспринимаемая (в светском или только церковном варианте) концепция «Москва- Третий

Рим» (о ней также см. лекцию 3). Складывалась она в условиях мистического всплеска конца