Вопрос 19. Социальные последствия промышленной революции.

Индустриализация британской экономики сопровождалась ускорением темпов роста населения страны. Возрастание удельного веса промышленности закономерно сопровождалось концентрацией населения в торгово-промышленных центрах – городах. Темпы урбанизации в течение всего XIX столетия были беспрецедентны. Вместе с индустриализацией менялась и стратификация британского общества. В своё время землевладельческая аристократия потеснилась, позволив встать рядом с собой аграрным предпринимателям и торговцам. Теперь элита расступалась перед стремительно богатевшими выскочками из городского плебса – пропахшими углем фабрикантами, всё громче предъявлявшими свои претензии на управление страной. Отмена «хлебных законов» в Великобритании воочию показала возросшую силу нового общественного слоя.

Но подлинная драма развёртывалась на «нижних этажах» общества. Историческая обречённость многих профессий, связанных с ручным трудом, не должна означать равнодушия к судьбам конкретных людей, терявшим минимальные возможности выживания. Между тем именно так и случилось. Первыми на себе почувствовали «издержки технического прогресса» ручные ткачи и прядильщики, для многих из которых данная работа была единственным источником жизненных средств. Список жертв продолжал расти по мере механизации других отраслей.

На языке современной экономической науки это называется структурной безработицей, которая сопутствует развитию любой нормальной, не стагнирующей, экономики.

Как следствие, промышленный переворот сопровождался изгнанием из хозяйственной жизни огромных масс людей. Нищеты в Англии хватало и раньше. Но та нищета была скрыта за деревенскими заборами, рассеяна по сельским дорогам. Урбанизация выбросила её на городские улицы, выставила на всеобщее обозрение.

Однако у историков сейчас нет бесспорных доказательств, что даже начальный, самый болезненный этап промышленного переворота сопровождался ухудшением положения британских низов в целом. Не вяжется это как с бесспорными фактами роста народонаселения, так и с увеличивавшейся средней продолжительностью жизни. Не «стыкуется» она и с резким расширением продаж товаров массового потребления, тех же хлопчатобумажных тканей, на британском рынке. Люди стремились в города, на фабрики, потому, что там можно было больше заработать.

Внедрение машинного производства действительно сбивало цену неквалифицированного труда, подталкивало к широкому использованию женщин и детей на фабриках. Одновременно росла потребность в технически грамотных, квалифицированных кадрах, а вместе с ней и размеры их заработной платы.

Не менее остро встала в конце XVIII в. проблема снижения реальной заработной платы в силу опережающего роста продовольственных цен. Острей всего она затронула сельскохозяйственных рабочих в относительно отдалённых от индустриальных центров районах.

Размеры заработной платы сельскохозяйственных рабочих определяли на местах судьи, цены на хлеб – рынок. Приходы шли по пути самообложения налогом в пользу бедных, которые получали от них ровно столько, сколько им не хватало для простого выживания. Таким образом, состоятельные фермеры, использовавшие наёмный труд, перекладывали свои потенциальные издержки повышения заработной платы на плечи всех прихожан, в том числе и мелких фермеров, не нанимавших работников. Подобная практика не могла не способствовать и росту паразитических настроений в низах, поскольку гарантировала равенство в нищете независимо от величины собственных заработков. Кроме того, необходимое вспомоществование паупер мог получить только в своём приходе, что препятствовало миграции рабочей силы.

Такой порядок не устраивал и промышленную буржуазию, нуждавшуюся в дешёвой рабочей силе на фабриках. Во многом по её настоянию в 1834 г. был принят новый закон о бедных, отменивший денежные выплаты нуждавшимся и поставивший их перед выбором: фабрика или работный дом.

Карательное назначение работных домов свидетельствует о том, что зарплата не компенсировала тягот фабричной жизни. Однообразные движения вокруг мерно работавших станков лишали труд всякой привлекательности, делали его подлинным проклятием, продолжавшимся по 16, а то и по 18 часов в сутки.