433 Идет речь, подобно тому как это происходит с именами букв алфавита, :

если ты помнишь то, о чем мы сейчас говорили с Гермогеном.

К. — Это я помню.

С. — Прекрасно. Когда это соблюдено, хотя бы имя и не заключало в себе все

подходящее, вещь все же будет вырагкена — хорошо, когда имеется все, плохо

— когда немногое. Но, любезный, довольно распространяться, чтобы нам не

платить штрафа, как те, кто в Эгине поздно ночью находятся на дороге, и

пусть действительно не кажется, что мы позже, чем подобает, дошли до дела,

— или ищи другой какой-нибудь правильности имен и не соглашайся, что имя

есть показывание вещи посредством слогов и букв; если же ты одновременно

будешь утверждать и то и другое, то тебе не удастся быть в согласии с

самим собой.

К. — Мне кажется, Сократ, ты говоришь разумно, и я это принимаю.

С. — Так как об этом мы думаем согласно, то рассмотрим далее следующее:

если имя будет хорошо назначено, говорим мы, то ему следует иметь

подходягцие буквы.

/С. - Да.

С. — А подходит к вещам подобное?

К. — Разумеется.

С. — Значит, хорошо назначенные имена назначены именно таким образом; если

же что-нибудь и было назначено нехорошо, то и оно в большей части пожалуй

будет состоять из подходящих и подобных букв, раз это все-таки

изображение, но может иметь и кое-что неподходящее, из-за чего имя и не

будет прекрасным и прекрасно назначенным. Так ли мы утверждаем, или иначе?

К. — Нет нужды, думается, спорить, Сократ. Но мне не нравится, когда

говорят, что есть имя, но оно неправильно назначено.

С. — Не то ли не нравится тебе, что имя есть показывание вещи?

К. — Нет, это нравится.

С. — Или то, что одни имена составлены из более первичных, а другие

являются первыми — не это ли кажется тебе нехорошо сказанным?

К, — Это хорошо.

С. — Но если первые имена должны быть показом чего-то, то знаешь ли ты

лучший способ для них быть показанными, чем сделать их как можно более

близкими к тому, чтб им следует показывать. Или тебе больше нравится тот

способ, о котором говорит Гермоген и многие другие: что имена являются

результатом договора и что они показывают тем, кто договорились и знают

вещи наперед, и что в этом правильность имен — в договоре, и что нет

никакой разницы, договориться ли так, как установлено сейчас, или наоборот

— то, что сейчас малое, называть большим, а большое — малым? Который из

двух способов тебе нравится?

К. — Совершенно и в полной мере, Сократ, предпочтительнее 434 показывать

то, что показывают, путем уподобления, а не чем попало. С. — Прекрасно

говоришь. Следовательно, если имя будет подобно вещи, то необходимо, чтобы

буквы алфавита, из которых будут составлены первые имена, были подобны

вещам? Вот что я хочу сказать: можно ли было бы составить картину, о

которой мы только что говорили, подобную действительности, если бы не

существовали краски, по природе сходные с тем, чему подражает искусство

живописи, и из которых составляются произведения живописи? Или это

невозможно?

К. — Невозможно.

С. — Следовательно, не таким ли точно образом и имена не могли бы быть

ничему подобны, если бы не существовало сначала того, из чего составляются

имена и что имеет некое сходство с тем, чьим подражанием являются имена? А

ведь то, из чего следует составлять имена, — это и есть буквы алфавита? К.

- Да.

С. — И ты уже соглашаешься с рассуждением, с которым согласился только что

Гермоген. Ну, как тебе кажется, хорошо ли мы говорим, что буква ро

подходит к порыву, движению и жесткости (ак>ар6тг|<;), или нехорошо? К. —

Хорошо, по-моему. С. — А ламбда — к гладкому, мягкому и к тому, о чем мы

недавно

говорили? К. -Да. С. — Но ты знаешь, что о том же, о чем мы говорим

ожХг|р6тг|с;,

эретрийцы говорят акХгротгр?

К. — Разумеется.

С. — А ро и сигма, похожи ли они оба на одно и то же; и показывает ли для

тех это слово с ро на конце то же самое, что для нас с сигмой, или для

одних из нас не показывает?

К. — Показывает и для тех и для других.

С. — Потому ли, что ро и сигма сходны между собой, или потому, что

несходны?

К. — Потому, что сходны.

С. — И они сходны во всем?

К. — В том смысле, что они одинаково показывают порыв.

С. — А вставленная туда ламбда, не показывает ли она нечто противоположное

жесткости?

К, — Пожалуй, Сократ, она вставлена неправильно, наподобие того, о чем ты

только что говорил с Гермогеном и, как мне казалось, правильно, когда ты

удалял и вставлял буквы, где надо; и теперь, может быть, вместо ламбды

надо говорить ро.

С. — Хорошо. Что же? А так, как мы теперь говорим, разве мы не понимаем

друг друга, когда кто-нибудь скажет, например, жесткое (ак^гроу) — и разве

ты не знаешь сейчас, о чем я говорю?

К. — Знаю, на основании обычая, дорогой мой.

С. — А говоря «на основании обычая», считаешь ли ты, что говоришь о

чем-то, отличном от договора? Или ты называешь обычаем нечто иное, чем то,

что когда я произношу то-то, то думаю о том-то, а ты знаешь, что я думаю

именно об этом? Не это ли ты называешь обычаем? 435 К. - Да.

С. — Следовательно, если ты узнаешь, когда я произношу, то не происходит

ли для тебя показывания с моей стороны?

К. - Да.

С. — Выражаю же я с помощью несходного то, о чем я размышляю, раз ламбда

несходна с тем, что ты называешь жесткостью. А если так, то что же

происходит другое, как не то, что ты сам с собой договорился, и

правильность имени оказывается у тебя договором, раз способностью

показывать обладают и сходные и несходные буквы, на которые

распространяются обычай и договор. Если же обычай совсем не является

договором, то все же неправильно говорить, что показыванием является

сходство, а не обычай: ведь он, по-видимому, показывает с помощью и

сходного и несходного. Но раз мы согласились на этом, Кратил — твое

молчание я приму за согласие — то неизбежно и договор и обычай будут

участвовать в показывании того, о чем мы думаем и говорим. Ибо если,

дорогой мой, ты пожелаешь обратиться к числам, откуда думаешь ты добыть

сходные имена, чтобы отнести их к каждому отдельному числу, раз ты не

предоставишь своему доброму согласию и договору решение относительно

правильности имен? Мне и самому нравится, чтобы имена в пределах

возможности были сходны с вещами. Однако в самом деле, как бы это

стремление к сходству не оказалось, как говорит Гермоген, слишком

стеснительным и не пришлось бы привлекать к вопросу о правильности имен

грубое соображение о договоре. Лучше всего в пределах возможности сказано

в том случае, когда все или как можно большее число букв являются

сходными, т. е. подходящими, а хуже всего — в противоположном случае.

Софист.

Ч } — Ну-ка, подобно тому как мы говорили о видах и буквах, 261 рассмотрим

таким же образом также и имена. Ведь, по-видимому, то, что сейчас

разыскивается, именно таково.

Т. — Что же следует выслушать об именах?

Ч'. — Все ли друг к другу прилажены, или ни одно, или одни стремятся к

этому, а другие нет.

Т. — Во всяком случае ясно, что одни стремятся, а другие нет.

Ч. — Может быть, ты имеешь в виду то, что говоримое подряд и показывающее

нечто — прилажено, а ничего не означающее в своей последовательности — не

слажено?

Т. — Как это ты сказал?

Ч. — То, что, как я думал, ты подозреваешь и с чем соглашаешься. Ведь у

нас есть два рода показываний голосом относительно сущности.

Т. — Каким образом?

Ч. — Один, названный именами, другой — глаголами. 26^

Т. — Скажи и о том и о другом.

Ч. — То показывание, которое относится к действиям, мы называем глаголом.

Т. - Да.

Ч. — А голосовой знак, приложенный к тем, кто совершают эти

действия, — именем.

Т. — Совершенно верно.

Ч. — А ведь из одних имен, последовательно произносимых, не получается

речь, так же как и из глаголов, произнесенных без имен.

Т. — Этого я не понял.

Ч. — Ясно, что ты только что соглашался, имея в виду что-нибудь другое;

ведь именно это я и хотел сказать, что они, вот так последовательно

произносимые, не представляют собой речи.

Т. - Как?

Ч. — Например: ходит, бегает, спит, и прочие глаголы, обозначающие

действия — если бы кто-нибудь произносил их подряд даже все, то от этого

они отнюдь не составили бы речи.

Т. — Как же?

Ч. — И опять-таки, когда произносится: лев, олень, конь и сколько ни

создано имен для тех, кто совершают действия, то и этой

последовательностью не составляется речь. Ведь прозвучавшее не показывает

ни в том, ни в другом случае ни действия, ни бездействия, ни бытия сущего

или несущего, прежде чем кто-нибудь не примешает к именам глаголы. А

тут-то уже первое соединение оказывается слаженным и немедленно становится

речью, — пожалуй, первой и

самой малой речью.

—————— г, г>