7. Критическое интермеццо 2

Теория цитаты – как она тезисно излагается выше – предполагает существование некоего механизма «подключения» одного текста к другому, и развитое филологическое сознание, оснащенное достаточным корпусом «подключаемых» и подключающих текстов, вполне может реализовать цитатный потенциал любого произведения – примерно так, как я поступил выше с «Гамлетом» Б. Пастернака. 

Более того, развитое филологическое сознание способно найти цитату и там, где автор никого не цитирует. Таким образом филолог фактически дописывает и переписывает авторский текст, «подключая» к нему то, что автор подключать и не собирался. Законность данной практики доказывается соответствующими положениями теории цитаты: говорится о «неосознанном», «скрытом» цитировании, вообще о «смерти автора», после которой последний, превратившись в «скрибблера», вынужден только переписывать чужие слова, то есть – только цитировать. 

С другой стороны, филологически неразвитое сознание (носители его, увы, тоже читают книги и даже получают от этого удовольствие) легко и беззаботно проходит мимо неявных и даже явных случаев цитирования. Все ли в нашей стране, на добрые семьдесят лет превращенной в оплот атеизма, вспомнят, из какой книги и из какого стиха Священного Писания взяты Пастернаком эти «...Авва, Отче...»?. Все ли, соответственно, смогут «подключить» пастернаковский и шекспировский тексты к тексту Евангелия и за счет этого «взаимоуплотнить» все три? Конечно, не все. 

Если вы не знаете Евангелия – это ваши проблемы, – скажет филолог и будет прав. Да, филологический снобизм, который позволяет нам с известным презрением относиться к «человеку с улицы», неспособному так, как это делаем мы, «раскрутить» все интертекстуальные напластования в прозе Набокова или весь корпус цитируемых текстов у Умберто Эко, вполне оправдан – книжки нужно было читать и учиться хорошо!

Но как быть с теми, кто все-таки не прочитал столько книжек, сколько наш брат филолог, который обязан это делать по роду своей деятельности? Имеем ли мы право выносить за скобки (за пределы литературного процесса, за пределы литературы) эту многочисленную категорию – пусть и не очень усидчивых – потребителей литературы?

Скажу сразу: задаю этот вопрос отнюдь не из каких-либо особых демократических или тем более гуманистических соображений. Автору данных строк нет ровным счетом никакого дела до культурного уровня этой когорты недоучек и «недочиток», и он совсем не горит желанием просвещать кого бы там ни было. 

Автор заинтересован совсем в другом. Автору интересно – где находится этот самый механизм «подключения» и кто его «включает». Если этот механизм находится в тексте, то почему филологи (так показывает практика) столь вольно с ним обходятся, «подключая» к тексту то, что последним к включению не предназначено? Если же этот механизм – в сознании читающего, то можно ли верить тем же филологам, когда они говорят, что механизм находится все-таки в тексте и именно текст через цитату «отсылает» нас к тексту другому? Иными словами: что является предметом теории цитаты (равно как теории пространственно-временных отношений, мотива, интертекстуальности и прочих категорий поэтики) – текст или сознание филолога, опредмечивающего последний. Вопрос, таким образом, – в предмете филологии, а также границах филологического знания.