Современное правопонимание.

Современное право и теория государства включают в предмет своего исследования проблемы, выходящие за пределы специальной или общей правовой теории и научной теории государства – точно так же как ни одна область человеческой деятельности не может ограничиваться своей специальной сферой¹⁶⁴. Например, экономика повсеместно пыталась влиять на различные стороны социального мира, любые религии были видами всепроникающих социальных связей и отношений, не говоря о политике или этике; в настоящее время также себя ведут информационная и коммуникационная системы и другие формирующиеся социальные институты и структуры.

Несмотря на это мы считаем в качестве первого допущения, что в своей любой разновидности исследуемый предмет, который для краткости обозначается как право с точки зрения его описания как социального факта будет условно рассматриваться прежде всего как группа логически замкнутых социальных теорий.

Это утверждение относится и к результатам исследования права в рамках философии права (теории права) - к исторической школе права, естественно-правовой и договорной доктрине, классовому учению о праве и государстве, и некоторым другим рациональным теориям прошлого времени, а также к теории нормотворчества и теории правоприменения в широком смысле.

То есть, законодательная и правоприменительная деятельность должны испытывать серьезное давление со стороны методологических теорий, которые могут быть использованы как инструменты анализа и корректировки социальной практики. Это, конечно же, относится к философии (специальной теории) государства, учитывая динамику становления и развития этой бюрократической корпорации особенно в Новое время, то есть приблизительно с XIV в. н. э., на этом вопросе мы хотим остановиться немного подробнее.

По мнению исследователей, появилась возможность проследить формирование или атрибуцию государства не на основании тех общих признаков, которые были бездоказательно приписаны всем государствам в их исторической ретроспективе, марксистскими классиками XVIII - XX в.в., хотя и это само по себе указывает на сомнительность предложенной методологии исследования и ошибочность такой оценки государства с точки зрения логики социального движения.

Чтобы понять, каким видится научный диагноз настоящего и будущего права и государства, нам необходимо хотя бы в самом общем виде представить процесс формирования государства современного типа, социальную,религиозную, политическую и экономическую составляющие и развитие самого общества, точно также, как в третьей части работы мы сделали попытку проанализировать фактические данные об экономических процессах прежде всего с помощью работы Ф. Броделя.

Итак, право и государство мы отличаем от других социальных институтов прежде всего по типам учреждений и по видам социальной деятельности указанных правовых и государственных учреждений. Этим же право отличается от государства, а политика от права, этики и религии.

Определять закон могут многие факторы, но сформироваться в качестве содержания собственно юридических законов, эти факторы, видимо, не всегда в состоянии. Как известно, традиции некоторых восточных культур совмещают этику и право и эта социальная модель управления является эффективным средством поддержания социального порядка.

Правовые институты и специалисты в области права отличаются от других социальных институтов и их функционеров; в свою очередь правовая наука (метаправо или часть науки о социальных системах и институтах) оказывает воздействие на правовые институты, которые в ходе изменений корректируют правовую науку, но разумеется, это только некий идеальный вариант взаимодействия. Это же следует сказать о государственной бюрократии, институтах государства, специалистах, о теории и практике государственной деятельности.

Надо еще раз подчеркнуть, что Corpus juris Romani - свод римского права - это не изобретение Юстиниана, а юридическое определение XII-XIII в.в. когда римское право было осмыслено и изложено в виде свода, а точнее, сложной нормативной системы. То есть, право было осознано как правовая система не во время его формирования, а на много веков позже (думаю, что этот процесс диффузии, заимствований, переноса имеет исключительную по длительности временную составляющую, равную историям , городов-государств, империй и даже историй их более ранних предшественников). И учитывая виртуальность (способность к возврату) социальных инструментов и способов социального упорядочения после нескольких веков «сна» юридические конструкции были случайно найдены, извлечены и использованы юристами и неюристами как готовые логические теоремы права.

То, что эти правовые теоремы или конструкции «ожили» означает, и то, что право в состоянии развиваться как независимая, самостоятельная правовая (социальная) система.

И так же как в принципе логические теоремы или правила работы сознания обнаруживаются в социальной деятельности человека на протяжении всей прошлой видимой истории, эти же логические теоремы или правила работы сознания обнаруживаются в юридических типах мышления и юридической деятельности сейчас, хотя объем и содержание мыслительной деятельности, несомненно, изменились.

Рост права имел и имеет свою логику, право имеет собственную историю и задача аналитиков права определить картину изменений, характер или «состоявшийся план развития» права в исторических временных координатах и на историческом ландшафте.

Историчность права указывает, как считает американский исследователь Гарольд Дж. Берман, также на его независимость и верховенство по отношению к политической власти, которая, как мы увидим далее, имеет еще менее обоснованные «причины своего существования», так как власть по сути - не постоянная составляющая социальной жизни, она изменяется под влиянием непросчитываемых обстоятельств, и всегда, даже в свои лучшие времена сильно напоминала судно без руля и без ветрил, без компаса и без компетентных людей, знающих морскую науку и могущих плыть не по воле волн.

Если не ошибаются те, кто утверждает, что современное право имеет своим источником каноническое право, то классовая теория должна быть и в этом случае скорректирована, учитывая, что впоследствии право развивалось из конфликта религиозного и светского правопорядка, из столкновения канонического и феодального, монархического, городского, манориального, торгового права (например, в Англии). На долю собственно экономических детерминантов в этом сложном интегрированном социальном процессе приходится совсем немного, если еще учесть, что внутри так называемого «единого класса собственников» единства никогда не наблюдалось и схватки за власть и некоторые неполитические интересы оттесняли на второй или даже третий план экономическую составляющую власти, что зачастую могло и приводило к разрушению государств.

По теоретическим соображениям можно сказать, что именно поэтому «рецепция римского права», на наш взгляд, не более чем правовая метафора говорим ли мы о странах и сообществах, где римские и доримские формулировки были приняты как готовые логические формы или говорим об Англии, где влияние рецепции, возможно, не ощущалось вообще.

Заимствование не могло состояться по той причине, что не социальный порядок строился по «римскому образцу», а наоборот, формулировки (далеко не все) были использованы в новой радикально изменившейся социальной среде и с иным субъектным составом общества. Это относится к государству, структуре западного и не только западного общества, к праву, религии, экономическим образованиям, транспорту, дорогам, научным учреждениям.

Из чего мы исходим?

Если мы попытаемся рассмотреть развитие государства не как внеисторическую абстракцию, не как перечисление не имеющих особого научного содержания признаков, которые предложены были в частности, Ф. Энгельсом и В.И.Ленином, то мы определим вслед за К. Марксом государство как некую бюрократическую корпорацию, которая с точки зрения истории является , как уже говорилось неоднократно, сравнительно недавним изобретением.

Государство, которое с середины XVII в. известно всем нам, это не то государство, которое функционировало в социальной истории (в большей ее части ) до семнадцатого века, и в более раннем периоде, когда были так называемые «правительства», но не было государств.

Поэтому можно указать на догосударственные политические сообщества Европы, Америки, Востока, Азии, Африки которые видимо в значительной степени отличались друг от друга по структурам управления.

В череде войн (диффузий) между различными сообществами происходил захват чужого имущества, земель, чужих богов (например, Древний Восток, древняя Индия). Эти и другие контакты часто приводили и к заимствованию систем управления в завоеванных государствах, сообществах, как это было, например, в древнем Китае после победы Чжоу над Шань свыше двух с половиной тысяч лет назад. Все это и многое другое сделало в конечном счете структуры власти более унифицированными с сегодняшней точки зрения.

В процессе социальных эволюций выделился ряд политических структур: это племенные организации без правителей, вождества, города-государства, империи и множество полуформ, переходящих друг в друга. Мы не будем останавливаться на их детальном анализе, каким бы важным этот вопрос не был, мы не можем протянуть историческую причинную цепь от племенной структуры без правителя до государства, хотя соблазн сделать это исключительно велик.

Отказ в отдельных вождествах от физического труда зафиксирован в Древней Греции примерно в в 1200 г. до н. э., в германских племенах во времена Корнелия Тацита и сравнительно незадолго - до 1000 г. н. э. - в Скандинавии. Все указанные поселения были исключительно сельскими.

Города (в период позднего неолита) имели уже более сложную социальную структуру и разработанную правительственную систему ( на Ближнем Востоке правитель-лугаль, в Микенах- ванаке, в Индии-кшатрий) . Выделяется городская аристократия и простолюдины, назначаемое и образованное чиновничество, жреческий класс, несвободные люди-рабы. Города могли быть зависимыми сообществами (Месопотамия и Саргон около 2350 года до н.э.) или самоуправляющимися городами (преддинастическая Месопотамия), греческие римские, этрусские карфагенские города, которые пришли к новым принципам правления.

Карфаген может рассматриваться как настоящий город-государство, со своей конституцией, которую искал Аристотель; в таких городах граждане сами назначали лиц, которые ими управляли.

По мнению М. Ван Кревельда, особенностью этого раннего периода человечества было то, что догосударственные сообщества, древние империи и феодальные общества не знали различий между правительственной властью и собственностью: правили теми, кто был в собственности правителя. Социальная (политическая) власть и собственность на управляемых были едиными, «политический собственник» , который возносился над другими правил индивидуально, а не «публично».

Кстати, на недавней практики российского государства известно, что происходит, когда (по К. Марксу) политическую власть путают и соединяют с собственностью не только на нелигитимно присвоенные национальные ресурсы, но и рассматривают экономические ресурсы в качестве гарантии присвоения политической власти. Ошибочность этого мнения проверили на себе, на своем отрицательном опыте многие бизнесмены, но многие успели оценить важность обучения на чужих ошибках.

На уровне законодательства это отражено и не только российском гражданском или акционерном праве, где в в отношении хозяйствующих организаций и даже некоммерческих организаций нет разграничения между управлением и присвоением, что приводит к нарастанию социальных противоречий, грозящих конфликтом.

В отличие от других форм управления в древнегородских (древнегосударственных) системах сложилась иная ситуация, иная форма власти. В римских и греческих городах, а также в ряде восточных городов гражданин не считался собственностью другого гражданина, управляло людьми «правительство»; люди кроме рабов и членов семьи были равными, частные и публичные сферы были разъединены и разделены. За пределами дома, дворца, собственности на рабов, семью, имущество, землю существовала самостоятельно политическая власть. Например на Крите, в греческом городе Дрерос в VII в. до н. э. граждане города постановили, что магистрат с титулом «kosmos» не имеет права вторично занимать этот пост, пока не пройдет десять лет, иначе его лишат гражданских прав и «все, что он делал как «kosmos», будет считаться ничтожным.

М.В. Кревельд, комментируя это, пишет, что сама зрелая теория разделения власти и собственности как самого важного политического изобретения во все времена заняла, вероятно, не одно столетие. В Афинах это произошло во время реформ Солона (VI век до н.э.), значительно позже по объективным причинам в древнем Риме.

В этом вопросе выявились разногласия во взглядах Платона и Аристотеля на политическую власть. Аристотель считал, что семья и город представляют собой абсолютно различные институты и что социальные принципы лежащие в основе семьи неприменимы в отношении политической власти.

Правительственные органы в городах-государствах были построены на «теории» разделения властей, хотя она и не соответствует современной практике организации исполнительной, законодательной и судебной власти; по крайней мере в значительный промежуток истории самым важным институтом политической власти было общественное собрание, причем общественных собраний, например в Риме, было четыре.

Другими политическими институтами являлись магистраты, советы и множество не связанных между собой судов. Не существовало единой судебной системы, апелляционного суда, верховных судей, «министра юстиции». Суды действовали на разовой основе прототип суда присяжных. В Афинах со времен Перикла судебная процедура осуществлялась за небольшую плату, исполнительная и судебная власть были разделены.

В империях и вождествах и, как известно в современных обществах, исполнительная и судебная власть оказались зачастую практически слиты. Функции народных собраний определялись собраниями и «повесткой дня»:это принятие законов, избрание должностных лиц, вопросы войны и мира, остракизм и многое другое.

Можно указать на детализацию политической деятельности, где компетенция демократических (выброрных) органов была фактически индивидуальной (публично-персональной). В некоторых случаях выборность относилась и к жрецам.

Следующий орган правительства-совет городов (совет старейшин?). Сенат в Риме готовил законопроекты, но не принимал законы, а давал советы магистратам, он также не мог отменять решений народного собрания, то есть «суверенитет» оставался в руках большинства.

Государство как юридическое лицо отсутствовало, поэтому нельзя было совершить против него преступления; разделения между гражданским и уголовным правом как в современном мире не было. Состав преступления против «государства» определялся как «оскорбление величия римского народа»; город-государство управлялось большинством, а не меньшинством, не было специального персонала, административного аппарата, не предусматривалось регулирование вооруженных сил, отсутствовал бюрократический аппарат, родственники и рабы вели переписку, документацию, большинство обязанностей магистраты исполняли публично-на открытых площадях.

Отсутствие государства в виде идеи корпорации или абстрактного юридического лица, отделенного от ее должностных лиц и членов (простых граждан) усиливало влияние религиозного права на собственность и власть: права собственности и обеспечения легитимности власти приписывались божествам. Возможно здесь следует искать корни дальнейшего роста влияния религий, по крайней мере нескольких наиболее крупных

Развернутого определения юридического статуса современной российской бюрократической корпорации-государства, хотя и отделившегося как теоретическая абстракция и реальный социальный институт от граждан и чиновничества до сих пор в науке нет. Очевидно это связано с нежеланием признать государство первым среди равных: государство следует всем считать стоящим выше других в ряду юридических лиц особого рода, что выглядит с точки зрения современного понимания государства юридическим и политическим архаизмом.

Вооруженные силы представляли собой вооруженное население, войны велись добровольцами и за счет набора, после окончания войны легионы подлежали роспуску по домам, война считалась «народным делом», армия не получала заработной платы.

Позже, в результате роста семейных богатств публичные задачи стали решаться за счет средств частных лиц и частных вооруженных сил: легионы вооружались и набирались, например Крассом, Г. Помпеем, Ю. Цезарем, Августом Октавианом и другими. К каким политическим и социальным последствиям это привело теперь известно всем.

Финансовая система государства отсутствовала, в мирное время денежные средства представляют собой рыночные сборы и судебные доходы, финансовыми операциями занимались храмы, имеются сведения, что в Коринфе существовала таможня, собиралась «дань» за защиту и литургии (взносы богатых на определенные цели, которые являются гражданским долгом, а не добровольным пожертвованием), отсутствует в этот период государственная казна, выкуп пленных осуществляется за счет частных средств.

Свобода городов-государств и их граждан имела следующие социальные характеристики во внутренних и внешних делах: во внешней политике «свобода» означала нечто близкое к категории суверенитета. Граждане поклонялись собственным богам, жили по собственным законам, то есть пользовались автономией; их судили в собственных судах, в которых председателями были выбранные ими магистраты, а присяжными-такие же граждане; они не подлежали обложению и не выплачивали принудительную дань; для обеспечения социального порядка и суверенитета они не прибегали к приглашению иностранных гарнизонов.

Свобода во внутренних делах означала, что граждане имели право участвовать в политической жизни, считались равными перед законом и в нормальных обстоятельствах не должны были платить слишком много прямых налогов.

М.В. Кревельд считает, что именно города-государства решили политическую проблему взаимоотношений власти и собственности путем отделения личности правящего магистрата от должности, которую он занимал: должность (власть) стала временной и выборной, тогда как собственность сохранялась как самостоятельное экономическое отношение, не связанное каким-либо образом с властью. Города-государства открыли метод, позволявший использовать в условиях свободного полиса способности каждого гражданина на благо всего политического сообщества, сделав тем самым власть сменяемой без насилия путем ведения публичной политической деятельности.

Конечно, на наш взгляд Фукидид, а вместе с ним и М.В. Кревельд в определенной мере идеализируют древний город как систему демократии, но важен сам факт достаточно раннего описания политической власти и политических процессов, протекавших в городах-государствах в тех формулировках, которые являются классическими для режимов демократии, набором тех характеристик политической системы, которые послужили прообразом многих современных политических устройств.

Как уже отмечалось, четвертое демократическое условие - именно то, что власть в городах-государствах принадлежала большинству - в настоящее время нефункционально. Путем принятия весьма сложных политических, юридических, психологических решений (в условиях, когда принятие решений большинством невозможно организовать в принципе) власть от прямого большинства перешла в ходе ряда реформ к так называемым представителям большинства, впоследствии количество «представителей большинства» быстро росло и власть в этих условиях переходила к более организованному меньшинству, которое и «представляло» это уже исчезнувшее большинство.

Поэтому рассуждения Фукидида об управлении городом-государством непосредственно большинством граждан, которые в частных делах пользуются одинаковыми правами по законам, а на государственные должности выдвигаются люди в соответствии с их достоинствами и доблестью, а не из-за их принадлежности к определенному сословию; когда бедность, темное происхождение или низкое социальное положение не мешают человеку занять почетную должность, представляет нам законную политическую схему древнейшей демократии, которая не могла сохраниться. (Фукидид. История Л.: Наука, 1981. С.80.)

Учитывая, что древние города-государства включали в себя социальные группы, с одной стороны, обеспечивавшие поддержание социальной структуры общества в диапазоне «граждане» и «неграждане», это же условие городской демократии, принципы, лежавшие в основе демократической системы правления, были органически ограничивающими развитие города-государства. Римский демократический деспотизм влиял на экономику.

Здесь уместно напомнить, что недавняя реформа политической системы России шла под лозунгами борьбы с узурпацией политической власти КПСС в интересах большинства, однако как показала практика, демократия немедленно нарушила свои обещания по ротации властных кадров и путем юридического незачета сроков «сидения» правящей «элиты», ликвидации права и юридической этики породила системную власть неконтролируемого меньшинства, коррупцию системного характера, парад суверенитетов, национализм и в итоге-сепаратизм.

В России отдельные демократы удерживали и удерживают в регионах власть по 15-20 лет ими создаются бюрократические семейные структуры, нацеленные на присвоение бюджетных средств и материальных ресурсов в частных интересах, то есть идет обратный процесс - процесс слияния личности, собственности и власти; коррупция, в том числе политическая является одной из показательных форм такого процесса.

Возвращаясь к теме исследования можно сказать, в отличие от точки зрения М.В. Кревельда, что империи не были и не могли быть этнически однородными, идет ли речь о древнем Китае или римской империи, насчитывавшей от 50 до 80 млн. человек, в которую входили Италия, Югославия, Румыния, Болгария, Греция, Турция, Армения, Сирия, Месопотамия (при Траяне), Палестина, Египет, Франция, Британия, Южная Германия, Швейцария, частично-Австрия и Венгрия. Империя инков также была этнически неоднородной и насчитывала порядка 8 млн. человек.

Империи создавались исключительно деятельными и удачливыми правителями в условиях, которые можно отнести к географическим, климатическим, экономическим, демографическим, военным, религиозным и другим переменным. Судьбы империй зачастую были напрямую связаны с авторитетом и легендой правителя, его военными успехами, разумеется, империи были в таком случае весьма хрупкими сооружениями.

Положение правителя практически всегда соотносилось возможно интуитивно с положением божества по идеологическим и политическим соображениям. Например, до христианизации византийского мира при Константине император был богом, инки считались богами, как и египетские правители, в Китае император был Сыном Неба. Религия была весьма тесно связана с законами, исполнительная и судебная власти были сосредоточены в руках императора (ислам переводится как подчинение). Империи не могли терпеть подобных себе, правители считали себя правителями всей Вселенной.

Кроме религии имперское правление поддерживалось армией и бюрократией. Армия была регулярной, из-за экономической и социальной неразвитости армия не могла превышать 1-2 процентов населения, Рим, когда попытался удвоить трехсоттысячную армию, рухнул в эпоху поздней империи. Постоянная же армия редко превышала двадцать тысяч человек, остальные войска были наемными.

Гражданская бюрократия формировалась видимо за счет жрецов , так как образованными была именно эта социальная группа, впоследствии бюрократия стала формироваться из высших классов. В Китае с эпохи Тянь были введены экзамены для чиновничества, военная власть и бюрократия были отделены друг от друга. Бюрократический аппарат насчитывал в римской империи всего десять тысяч человек, то есть был оптимальным.

Налоги собирались от лица императоров, количество налогов было незначительно (налог на землю, доля урожая, подушный налог, натуральный налог (инки,ацтеки,ранние китайские империи), императорские монополии.

Можно напомнить собственно о внеэкономических источниках богатств правителей, например, у Дария состояние составляло 50 000 талантов (приблизительно 2-3 млрд. долларов, накопление производилось предыдущими правителями два с половиной века). Финансы принадлежали императору или находились в его личном распоряжении, император должен быть самым богатым. Деньги одновременно являлись божественными и императорскими (правительственными), это же относится к армии и бюрократии. Главными социальными институтами власти империй были религия, бюрократия и армия.

Продолжая разговор об империях можно сказать, что источник агрессивного движения империй двоякий или даже троякий. Л. Н. Гумилев совершенно справедливо указывал на связь природно-климатических и географических составляющих социальных процессов, видимо и философия империй была такова, что они в силу своей настоящей природы стремились к «захвату Вселенной».

Разумеется, поведение империй имело и явный экономический смысл: географическое, природное и экономическое положение либо позволяло иметь надежную армию, вооружение, транспорт и вело соответственно войны, чтобы увеличить территории, обеспечить приток рабочей силы, обогатиться, либо наоборот, лишенные средств существования при избытке неработающего населения, империи при помощи удачных разбойничьих походов и войн становились вместе с народом-грабителем «богатыми», то есть, цели империй первого и второго вида были совершенно одинаковыми.

Римская империя как и многие другие империи распалась, тогда как древнеегипетская, японская, китайская империи пережили несколько периодов феодальной раздробленности и смогли восстановиться в рамках централизованной империи, что лишний раз указывает на то, что феодализм очевидно больше являлся методом управления и специальной формой управления, а не экономическим и политическим фундаментом общества.

Контуры современного западного государства определились в период с 1300 по 1648 год, тогда как - важное замечание М.В. Кревельда- система разделения исполнительной и судебной власти в европейском понимании, зародилась лишь в XVII или даже в XVIII веке.

Западное государство (феодализм) как особая система правления формировалось в условиях, когда наметился рост влияния церкви (около XI в. н.э.). Церковь-естественно существовавший оппонент государства- создала сложный финансовый, юридический и административный аппарат, который превосходил аналогичные фрагментарные и слабые на тот момент структуры светской власти. С 1100 г. церковь приобрела право толковать закон Божий, приобрела иммунитеты от светского суда; миряне искали у церкви защиты от светского правосудия, развивался конфликт или борьба между светской и религиозной властью, церковь постепенно накапливала огромные земельные владения, располагала льготным налогообложением и имела право чеканить монету. Все это указывало на быстрый рост религиозно-политического влияния в обществе и порождало социальное напряжение.

Так называемые «правительства» или раннефеодальные структуры власти в Европе, но не в Китае, не являлись «публичными» или сконцентрированными в руках монарха, вместо этого власть была распределена между многочисленными неравноправными правителями (вассалами), которые к правительственным функциям относились как к своим личным имениям.

Следует сказать, напоминая о проблемах второй и третьей главы книги, что феодализм как термин был предложен только в XII в. графом Буленвильером (1658-1722) и Ш. Монтескье (1689-1755).

По мнению М.Блока, «Для Буленвильера и Монтескье, которые жили при абсолютной монархии, самой яркой отличительной чертой средневековья казалось распределение власти между множеством мелких принцев, или даже деревенских господ. Именно это они и назвали словом «феодализм»...¹⁶⁵

Феодализм-это в современном понимании не общественно- экономическая формация, а система переданной власти, система управления, при которой правитель самолично передает ограниченную власть над частями своей территории своим вассалам.

С учетом взглядов М. Вебера, Й.Шумпетера на проблему таксонометрии или классификации форм социальной жизни с опорой на непрерывность социальных процессов, нам кажется, что Х.Г.Крил прав, утверждая, что социальные и экономические особенности, возникающие и при «феодализме», или присущие ему, сами по себе не являются фундаментальными факторами феодализма. «Феодализм-это, в первую очередь, метод управления, а не экономическая или социальная система...»¹⁶⁶

Это же видимо можно сказать и о других известных социальных институтах - о древних государственных устройствах, «капиталистических» и «социалистических» государствах: любое сообщество содержит значительное количество экономических укладов, модификаций семьи, юрисдикций, ценностей и благ, и методов управления (распределения) власти.

Разумеется, есть наиболее заметные черты и характеристики общественных устройств, но это не подтверждает чью-либо мысль о детерминировании, о «сущности» или прямой причинности (зависимости) социальных систем управления,например, от экономического строя. Более того, как указывает Х.Г.Крил именно модель управления, феодальный режим - способен был сформировать (или сделать более устойчивой, заметим от себя), соответствующую социальную и экономическую среду.

. К примеру, феодализм древнего Китая, возник за две тысячи лет до европейского феодализма, что является хорошей иллюстрацией того, что формы управления не связаны ни с историческим временем, ни с уровнем развития производительных сил, ни с тем, в чьих руках сосредотачивалась собственность и т.д. Известно и то, что в 221 г. до н.э. в Китае имелась «теория феодализма», велась дискуссия о преимуществах феодального управления посредством делегирования власти перед системой бюрократического управления посредством назначаемых из центра и контролируемых центром чиновников.

Китайский феодализм в качестве важнейшего института китайской политической и этической культуры признавал семью, которая формировалась более трех тысяч лет ; родственные отношения являлись, по мнению Конфуция, архетипом политического и социального порядка в китайском сообществе, с чем можно согласиться.

Сложную функцию в китайском обществе выполняла в интересующий нас период религия Китая, хотя как в Европе, где рыцарство изначально не было христианским- так и в Китае связь религии и власти была скорее случайной или даже ее можно назвать невидимой. Китайские правители Западной Чжоу в отличие от более поздних европейских монархов самостоятельно решали многие экономические, кадровые политические вопросы, опираясь на армию и бюрократию, в том числе и семейную, они активно вмешивались в деятельность своих вассалов-правителей удельных государств, могли требовать и добиваться их покорности.

Неразгаданный феномен организации Западной Чжоу многие исследователи видят в том, что при том количестве ресурсов и том уровне техники, которое было в распоряжении Западной Чжоу она явно не могла организовывать и поддерживать функционирование центрального аппарата, который был необходим для подчинения огромных территорий.

Вероятно, в успешности управления государством сыграла роль позиция правителей Чжоу, которые опирались на людей, обладавших выдающимися личными качествами, которые были способными военачальниками, отличались мужеством и были верными правителю. Разумеется, это не характерно для европейской бюрократической машины, не говоря уже о российской.

В современной бюрократии, как отмечал Р. Мэртон, ценится полная обезличенность и беспрекословное исполнение обязанностей, но не личные таланты исполнителя и его желание вести работу. На роль правителя Чжоу также могли претендовать только лица, наделенные талантами, получившими при этом Мандат Неба. Система феодальных рангов не была фиксированной, скорее она была архаичной или условной, как в Европе, так и в древнем Китае.

На наш взгляд, фундаментальной особенностью и характеристикой власти в древнем Китае является ее опора на традиции, этику, причем не только на абстрактную, нормативную (имеется обширная литература по толкованию этики, превышающая по своим размерам европейскую в несколько раз), а «практическую» этику как индивидуального ситуационного истолкования и требования, применимого к конкретным обстоятельствам, но не разрушающего общие этические принципы и мотивы социальной деятельности. Вернемся к теме.

Как указывалось, абстрактного института общества - государства на рассматриваемый период не существовало, но зато существовала гигантская система вымогательства, отсутствовало разделение на частную и публичную жизнь, следовательно отсутствовали зафиксированные права и свободы, только официальная религия (церковь) оставалась относительно свободной.

Пик могущества церкви находится между эпохой Григория VII (1073-1085) и Климента IV (1265-1268). В 1302 г. Бонифаций говорит: «...светская власть должна осуществляться по указанию и с согласия священства». Население отдавало на хранение в храмы средства , церковь превращалась в коммерческий центр, происходил резкий рост богатств, накапливаемых в руках церкви.

Несомненно нам видны плюсы духовного и религиозного порядка в Европе, но также видны и последствия для политического развития Европы в этот период. Позиция церкви в Европе была очевидно весьма сильной и религиозная власть боролась со светской властью до возникновения патовой ситуации. М.В. Кревельд считает, что именно по этой причине феодализм вместо быстрого завершения своего существования как метода управления длился в Европе почти целое тысячелетие. Империи больше не возродились, на их месте выросли великие монархии, превратившиеся позже в государства.

Как указывалось, рост влияния церкви сопровождался ростом сопротивления власти светской в период с XI по XV века. К этим свидетельствам относится Гуситское восстание (1419-1436), которое объединило большую часть христианского народа ради выступления против официальной религии, требования конфискации церковного имущества и грядущая Реформация. Внутри церкви также нарастал конфликт, борьба за папство, постоянные расколы вынуждали церковные власти сотрудничать и даже искать защиты у светской власти, чем светская власть несомненно пользовалась в целях подрыва могущества церкви.

В XIV веке рождение важнейших европейских монархий стало свершившимся фактом. Светская власть (короли) действовала либо через парламент (в Англии - «Praemunire» - посягательство на власть короля и его правительство и во Франции - так называемые прагматические санкции), либо договаривались с папами (всевозможные конкордаты), что в XIV - XVI привело к закату влияния церкви в европейском мире.

Реформация (Лютер) в качестве лозунгов использовала требования невмешательства религии в светскую власть, права церкви урезались. Например, во Франции после окончания Столетней войны Людовик XI запретил инквизиции преследовать еретиков кроме как по его личному указанию, в 1366 г. Ричард II официально аннулировал статус Англии как папского феода. Людовик XIV в XVI в. избавился полностью от власти церкви (с помощью кардинала Мазарини), светской властью широко применялась секуляризация церковных имуществ. Протестантское движение и развитие университетов также способствовали усилению светского влияния и росту власти государства.

В католических странах привилегии церкви остались до Французской революции. Королевская власть, как указывалось, постепенно побеждала церковь. Однако светская власть хорошо понимала (на примере протестантского движения) значение религии для приведения населения к покорности и, устраняя политический и личный авторитет кардиналов, пап, сталкивая их между собой в борьбе за престол, доходные места, пыталась сохранить авторитет религии, путем современного истолкования религиозных догм и привлечения новых идеологов церкви на свою сторону.

Священная Римская империя также подвергалась давлению: завязавшаяся борьба за инвеституру (право назначения на должности), в XI - XIV в. привела к тому, согласно которому король «является императором в своем королевстве» был сформулирован в эту эпоху.

Марсилий Падуанский заявлял, что церковь вообще не должна иметь собственности, ее удел-духовная жизнь. У. Оккам - советник Людовика Баварского в Dialogus настаивал на верховенстве императора, который «превыше всех людей и господствует безраздельно».

В конечном счете, в борьбе церкви, монархий, городов, крестьян, цехов, крестьян, групп собственников, пап, феодалов, правителей формировалась и реализовывалась идея и политическая практика светского государства. И если власть церкви была в тот период локальной, то власть феодальной знати-транслокальной, то есть более мощной. Ж. Боден в 1576 г. пишет в «Шести книгах о государстве», что король Франции не связан вассальной присягой и является сувереном всех территорий».

В XIV веке и до него во всей социальной истории также еще не было и намека на идеи, не говоря уже о юридических законах, что у территории сообщества, государства должны быть естественные границы, что территория государства (сообщества людей) должна быть сосредоточена в каком-то одном месте. Территории определялись «от этого холма до той реки, от города до того холма» и т.п. Карт, изображающих территорию государств или провинций не было до середины XVII в. Еще в начале XIX в. территории отдельных государств не имели точных карт. Короли были странствующими со своими дворами, находились «на кормлении» у вассалов, отсутствовали и постоянные столицы, территории государств были подвижными.

Постепенно средства централизации государства: крепости, дороги, мосты,акведуки, гонцы,перепись населения «овеществлялись», усиливались. Империи имели дело не с индивидами и территориями а с целыми сообществами: племенами вождествами, городами, деревнями, королевствами, «колодцами» (в Китае), кварталами (у инков). За границами столиц правление было непрямым.

«Неровность» административной системы объясняется отчасти отсутствием единой правительственной системы, подданные подчинялись указам (разовым) и платили по усмотрению властей налоги, остальные управленческие функции осуществлялись подвластными вассалами, отс утствовала государственная казна, средства оставались на территориях, за счет этих средств велось строительство дорог, к которому принуждались региональные власти монархами (так называемые императорские сооружения).

Феодализм может нами рассматриваться, считает М.В. Кревельд, как готовая политическая структура: покоренные племена были структурным материалом для феодализма при распаде империй, при этом феодалы воины - правители имели собственные дружины, они же возводили оборонительные сооружения как против иноземных, так и собственных монархов, лорды боролись с централизацией системы сбора информации, налогов, транспорта, обороны, Когда исчезла в период феодализма необходимая для зарождающегося государства централизованная бюрократия, исчезли и дороги, указывает М.В. Кревельд, это замечание можно принять с большой долей уверенности в его правоте.

В Англии в XIII в королем Эдуардом создается канцелярия, казначейство, королевская судебная система, хотя даже в отношении Столетней войны поводом еще служили не какие-либо интересы абстрактного государства,например, увеличение территории, экономические мотивы или другое, а исключительно личный характер.

Франция этого же периода выглядела более раздробленной чем Англия со своей локальной правовой системой, привилегиями церкви, многочисленным разобщенным дворянством, городским сообществом, законами, традициями и языком, который в различных регионах Франции сильно отличался.

В XV веке во Франции «вводится» римское право с его тенденцией к централизации. Нарастает борьба против городов, так как на пути к централизации государства стоят церковь, империя, феодальные «королевства» и естественно города.

К 1340 г. 6 млн. человек в Европе жили в городах, в городах жили не «сервы»,а свободные граждане, города имели собственные правительства. Эшевены (Франция), консулы (Италия), шеффены (Германия), рехидоры (Испания)- избираемые главные магистраторы. Формируется современное чиновничество и муниципальные с советы, формируются муниципальные сборы, начинает производиться оценка имущества населения для налогообложения королевств, зарождается собственный монетный двор, строятся укрепления, создается стража в целях поддержания порядка, вооруженные силы, растут торговые связи между городами, складываются союзы городов в Германии и Италии с XII века В Ганзу в XIV - XVI веках входят сто торговых городов от Голландии до Балтии. Самым непосредственным образом на скорость формирования государственных институтов влияет перенос струкутур управления: в Англии благодаря норманнскому завоеванию относительно легко сложилась система налогообложения и возникло самоуправление, Англия стала единой страной, разумеется, свою роль в этих процессах сыграла и английская промышленность.

Можно предположить, что завоевания в некоторых случаях способствовали формированию не только систем сбора как в России «ясака», контрибуций, дани с проигравших войну, но и организации постоянных систем налогообложения государств и местных органов управления сначала «чужих» этнических групп, а по мере роста этнической однородности за счет перемешивания этих этносов, изобретенные системы сбора налогов стали всеобщими и обязательными.

В период борьбы за централизацию государства свою роль сыграло и то, что главным внутренним врагом городов (прообраз государства современного вида) по большей мере являлась родовая городская аристократия-хранительница традиций прошлых времен, а не государство. Города не особо угрожали королям, поэтому конституции и хартии городов сохранялись, непрерывно развивались городские институты самоуправления (до XIX в., вплоть до эпохи великих реформ). Поэтому считается, что ранний сход со сцены феодализма в Англии (коллапс феодализма) связан с невмешательством цехов, городов в политическую борьбу короны и лордов. Например, число воюющих в войне Алой и Белой роз не превысило десяти тысяч человек, полтора века правления Тюдоров создали систему правления государства.

В Германии и Италии процесс централизации шел в другом режиме: войны между городами и одновременно развивающаяся торговля и сеть банковских и торговых связей ( XV в.), эксплуатация городами Италии сельских пригородов, что замедляло их экономический рост - и есть социальный фон происходящих изменений. К 1494 г. Италия превосходила по экономическому и культурному развитию другие страны, хотя, например, итальянские армии не могли сравниться с армиями других стран.

Таким образом из приведенного фрагментарного материала относительно признаков государства мы не сможем распространить на все государства, все политические системы власти те характеристики, которые предлагаются учебной литературой по теории государства и права. Вероятнее всего нам необходима более дифференцированная теория, описывающая государство (систему власти), его теоретическую конструкцию в любой исторический период.

Государство, как сказано выше, в его современных характеристиках имеет более короткую историю, начавшуюся приблизительно после 1400 г. и государство пережило множество пиков, взлетов,трансформаций и возможно исчерпало себя в современном виде к началу XX века, что является очевидным для нас только спустя сто лет. Разумеется, мы помним о государственных институтах древности, но и они к моменту завершения своего развития не имели и части тех для нас уже «обязательных» признаков в том виде, в каком их описывали домарксисткие, марксисткие и послемарксисткие теоретики и идеологи государства.

Государство также медленно проявлялось в течение веков как особая бюрократическая корпорация, отделяясь от других социальных институтов и от общества, его сформировавшего. Нам еще предстоит рассмотреть вопрос об отделении государства от общества, чтобы понять, как далеко зашел процесс взаимоотчуждения, чтобы попытаться найти решение, примиряющее интересы индивидуальных и корпоративных членов социума.

Таким образом, описываемые во множестве раз в самых известных и рядовых источниках правовые, экономические и политические признаки государства: территория, публичная власть, налоги и сборы, вооруженные силы, вещественные придатки власти, суверенитет, функции, разделение властей нуждаются в интересах самой теории и исторического анализа в самой тщательной научной переработке и переосмыслении для того, чтобы появился опыт строительства государств (сообществ) на совершенно иных принципах и с другими целями, задачами.

Сейчас также более или менее определенно можно считать, что современное право в своих категориях, терминологии, формах существования развивалось в исторический временной промежуток длиной в 800 или более лет. То есть, если имеются подозрения, что право статично или, напротив,было излишне динамично и ситуационно задано, то гарантией ошибочности того и другого служит устновленная эпоха рождения того, что мы называем «современным» пониманием и современной практикой права-это приблизительно XI век нашей эры; и XX век- завершение развития и кризис права или грядущая смена эпох права. Разумеется,если к этой истории права приплюсовать древнейшее (архаичное) право и право первых цивилизаций( культур), имеются ввиду древневосточные сообщества, а также более поздних, то надо признать функциональную стабильность правовых учеждений, явную систему задач, которые решались с помощью права, а также надо увидеть и описать правовую науку в любом ее истолковании правовых явлений, идет ли, например, речь о собственно юридическом понятии деликта или же о правовом урегулировании деликтного отношения.

Также можно говорить, что право, с учетом сложной дифференцированной структуры любого архаичного. раннего сообщества, протогосударства, протосоциальной среды, также существовало в виде различных правовых юрисдикций (жреческой, родовой, клановой, царской, для «граждан» и «неграждан», позже-преторской, религиозной, императорской,городской и других).

Существовал и особый «правовой» аппарат, отвечавший за отправление правосудия , но часто основной единицей, как указано в начале книги, субъект права осуществлял свои правомочия на базе собственной «индивидуальной юрисдикции». Это можно обнаружить не только в законе XII таблиц (как известно этот закон является компиляцией более древних восточных узаконений), но и непосредственно в «Авесте», ассирийском, вавилонском, древнешумерском законодательстве.

Человеку было понятно и было естественным, что он сам осуществлял свое право, это право признавалось властью (сообществом) и это было описано в требованиях, обращенных ко всем и к каждому и должно было соблюдаться не только в силу своего юридического характера, но и по естественному (правовому) порядку.

Вероятно после того, как грегорианская реформа (Реформация) или Папская революция XI в. создала условия для разрешения копившихся проблем путем создания канонического права церкви, а это в свою очередь послужило толчком или условием создания светских правовых систем, которые развивались после и затем и параллельно каноническому праву. Например, в Сицилийском королевстве норманнов, в Англии,Франции, германской империи, германских земель развитие правовой теории, законодательства пошло быстрыми темпами.

Забегая вперед можно задаться вопросом, были ли полностью уничтожены, стерты следы этих правовых систем эпохой так называемого свободного рынка-капитализмом и революциями, в том числе и социалистическими? Полагаю, что нет, частично эти системы были ассимилированы, уточнены. Вероятно - и это хорошо видно в настоящее время-невозможно разрушить собственно правовой уклад, правовые традиции, оправдавшие себя логически и исторически, хотя многие могут попытаться говорить,например, о простом приведении в соответствие «базиса и надстройки» и о противоречивости различных юрисдикций.

Нам надо ответить на вопрос,не являются ли эти зафиксированные противоречия социальным благом и социальной гарантией того, что закон не отчуждается от права, от событий, что он этически близок к жизненной ситуации. Эти интересы могут быть и экономическими, но в глубоком понимании-интересами этическими, этническими, структурными, личностными , религиозными, формирующими различный, но справедливый с точки зрения различий социальный интерес.

Теперь мы можем более уверенно (со ссылкой на работы Кревельда и других исследователей) сделать выводы, что, если не придавать глобального или стратегического значения неоправданным и ненаучным ( исходя из истории государств, правовых систем и обществ, описанных выше) надеждам о всеобщем характере теории или учения, их “неоспоримости” и не рассматривать какую-либо из известных теорий как безусловный “закон” социального развития, то можно, во-первых, избежать крупных методологических ошибок, и, во-вторых, сохранить действительно важные открытия, сделанные в социальной науке и имеющие значение для современной практики.

Не менее важно определить, какие функции государство в состоянии осуществлять в настоящее время, учитывая , что практически все ранее присвоенные функции государство или передало или видоизменило или исключило или утратило.

Аналитических работ, лишенных прошлых и новых идеологических “комплексов”, пока к сожалению у нас нет. Не встречаются подобные исследования логических теорем в области права и в работах известных нам зарубежных авторов. Это объяснимо, в частности, молодостью некоторых социальных наук.

Если астрономия, геометрия, медицина, математика, физика, даже экономические учения развивались последовательно на протяжении многих столетий и в результате исследований подтверждались некоторые выводы и постулаты соответствующих теорий, то такие социальные науки, как современная философия, социология, право фактически не преодолели первоначальный рубеж и не переработали всеобъемлющие концепции в систему аналитически связанных теорем, то есть не вышли за границы схоластики.

Социальные в том числе и юридические школы развивают теории, которые разработаны предшественниками и задача ученых нередко сводится к усилению аргументации в пользу той или иной идеи. Эти теории («философии») и в настоящее время исследуются, изучаются и применяются в области права, то есть они не утратили определенного научного и практического интереса.

Поэтому нами вводится и второе допущение, что все правовые, философские и социальные теории, независимо от объема их истинного содержания непротиворечивы, то есть, все эти теории возможно свести в некоторое множество связанных теорий или единую правовую теорию среднего уровня, если учитывать, что право как и другие социальные структуры-сложное многомерное образование организующее социальное пространство и социальное время, а также социальные действия и социальную практику.

Мы в действительности не можем не замечать и того, что многие правовые теории по тем или иным вопросам совпадают друг с другом, а также совпадают с этическими и религиозными учениями и нормами.

Третье допущение заключается в том, что мы вводим в работу условие, что социальные системы однородны и недисфункциональны (коммунистическое общество?). Это необходимо для того, чтобы иметь возможность исследовать абстрактную социальную действительность с позиции ученых, считающих, что социальная организация непротиворечива и однородна, что, следовательно, требует однородной недисфункциональной организации и социального регулирования (как деятельности, но не как функций).

Четвертая группа допущений связана с тем, что в современном философском и теоретическом правопонимании для оценки теорий, норм, принципов необходима редукция теоретических концепций и сведение их содержания - или их объяснение - поведением, интересами и проблемами конкретного индивида (человека). В противном варианте как бы привлекательно не выглядели гипотезы, теории, нормы их практическая ценность для правопонимания будет незначительной.

Поэтому для продвижения к современным теоретическим постулатам необходимо более подробно обсудить вопрос о субъекте социальной деятельности, о правовом государстве как недостижимом идеале и о праве как социальном инструменте, развивающимся на основе теорий об индивидуализации права, что не исключает, разумеется, постановки общих в том числе философских проблем правовой науки.

Как уже говорилось, то право, которое использует привычную для нас терминологию, понятия, процедуру и технику в лучшем случае сложилось в практическую и научную систему в XI - XII веке. Причем процесс накопления содержания и характеристик права был как видим на приведенных ранее примерах медленным, многоплановым и протекал в условиях конфликта. Это было, повторимся в очередной раз, столкновением канонического и светского права, светской и религиозной систем, идеологии, политики, морали, а также столкновением отдельных светских систем и юрисдикций и многого другого. В результате чего мы получили достаточно развитую, тщательно разработанную и одновременно противоречивую систему правового мышления, это касается как стран где религиозная и светская власть находились в одних руках и стран, где власть была поделена или присвоена каждым из участников конфликта.

Не менее интересным был процесс развития отдельных правовых систем внутри общества, где , как указывал Й.А.Шумпетер, выделялись и на практике функционировало, например в Англии, городское право, феодальное право, манориальное право, королевское право, каноническое право, обычное право, торговое право и другие. Эти системы тесно соприкасались, возможно конкурировали, но сосуществовали в рамках общества, что заставляло искать пути интеграции или поглощения правовых систем и способствовало выработке юридических конструкций более абстрактного вида, что обеспечивало также интересы и тех, кто подпадал под ту или иную юрисдикцию. Связь с экономическими явлениями у правовых систем была весьма условной учитывая то, что на первое место выдвигались, например, религиозные (духовные) требования церкви религиозных свобод, гражданских свобод, городской защиты и защиты от неправомерных действий мало зависимых от короля феодалов и от императора и от Римской церкви.

Если также вернуться к характеристикам государства в исследуемый период, то традиционно приписываемые государству признаки: суверенитет, территория, вооруженные силы и другое в своем определенном виде являются плодом четырнадцатого века. Это положение дел, к сожалению, до настоящего времени также не стало предметом теоретического анализа и не воспринимается теорией права, что делает теоретические характеристики государства весьма упрощенными и исключительно приблизительными. И если мы говорим об относительно определенном социальном времени оформления современного государства и современного права, и если мы говорим о закончившемся процессе или точнее о пределе в линейном развитии государства как бюрократической корпорации, что сегодня становится очевидным, то необходимо исследовать возможные векторы развития или пути реорганизации государства как бюрократической корпорации с учетом проблем стоящих перед современным обществом.

И последнее допущение. Исследования в области антропологии, психологии, медицине, социологии и другие науки о человеке и человечестве несмотря на множественный характер гипотез в принципе последовательно указывают на то, что мы по всей видимости приближаемся к фундаментальным характеристикам права, человеческого сообщества. Мы можем с большой долей уверенности утверждать, что в основе права, государства, других социальных институтов, общества и всех социальных процессов лежат особенности психики и психологии человека, особенности его социального (политического) поведения, этики, этнические, культурные, техносреда, экономические мотивы, социология человека, взаимодействие человека и природы и другое.

Тем самым мы исключаем нерациональные и необъяснимые (неопровергаемые) религиозные, мистические, панкосмические или односложные «аргументы», например, спортивную или ирригационную «теорию» происхождения государства, договорную или исключительно классовую природу социальных явлений. Также наши исследования не могут быть подведены под что-то не связанное с человеческой практикой, человеческой психикой даже в том случае, если религиозно - этические учения приписывают происхождение (или корреляцию) того или иного явления любому из известных нам божеству, пророку и т.д.

Возвращаясь же к вопросу о неоднородной природе факторов которые должны нами учитываться при исследовании социальных процессов надо указать, что особенностью любой социальной структуры является то, что каждый специфический статус социального субъекта связан не с одной социальной ролью, а с целым спектром ролей или отношений; и также социальный субъект обладает набором статусов, который, как и набор ролей может изменяться и влечь за собой изменение всей социальной структуры.¹⁶⁷ Разумеется это характерно не только для современности, но и для предыдущих социальных эпох.

Структурные комплексы ролевых и статусных характеристик, статусных последовательностей дают нам современное определение социальной структуры в целом неважно, идет ли речь о правовых, государственных, семейных, политических или экономических институтах или об отдельном человеке.

Учитывая, что, как считает Р. Мертон, культура и социальная структура имеют разные цели, можно предположить, что перед правом, которое интерпретирует многомерность субъектов социальной деятельности и саму деятельность в юридических категориях возникает наиболее сложная проблема преодоления структурных источников нестабильности социальной структуры, (в том числе и культурных). Эту проблему можно связать также с проблемой функций права, о чем речь пойдет в последней части работы.

Длительный и необязательный спор, что собой представляет человек - биологическое или социальное существо или комбинацию этих признаков (биологические влечения также не определяют и культурных целей) должен быть решен в пользу того, что биологическое исключается из социальной структуры общества; Например, велосипед (компьютер) сделан из природных веществ, но очевидно, что велосипед-социальная вещь, даже если в цирке на нем едет медведь.

Социальная структура, в ее нынешнем понимании активно продуцирует новую человеческую мотивацию, которую невозможно предсказать на основе знания о врожденных человеческих побуждениях. Можно полагать, что биологическое в весьма редких и нераспознаваемых случаях может пробиться через социальное в человеке. Само же по себе социальное в свою очередь может оказаться по вполне понятным причинам по своим характеристикам вполне диким.

Для теории (философии) права наиболее актуальной задачей является определение той среды, в которой располагается современное право, при этом нам важно видение факторов, влияющих на правовую систему, нормотворчество, правоприменение, правовую этику и этику в ее широком смысле. Наиболее заметно влияние социальной среды, культуры на человеческое поведение, на определение ценностей и достижение благ именно в периоды смены социальной идеологии, культурных, структурных, политических и экономических приоритетов.

Как считает Р. Мертон, мы признаем существование множества элементов социальной и культурной структур, среди которых для нашего исследования важны два элемента: это культурные цели, намерения и интересы, выступающие как требуемые законные цели для всех членов общества, либо для некоторых его членов, так или иначе в нем размещенных. Эти цели более или менее связаны друг с другом и складываются в иерархию ценностей. Получив эмоциональную поддержку и значимость господствующие цели устанавливают определенные рамки, в которые должны укладываться человеческие устремления.

Второй элемент культурной структуры определяет, организует, регулирует и контролирует приемлемые способы достижения этих целей. Каждая социальная группа (команда) неизменно связывает свои культурные цели с укорененными в ее нравах и институтах нормами, регулирующими допустимые процедуры продвижения к этим целям. Эти нормы не обязательно совпадают с техническими нормами или нормами эффективности. Многие процедуры: применение силы, обмана, власти хотя и эффективно обеспечивают приобретение благ, тем не менее выведены за пределы институциональной сферы разрешенного поведения. Однако такие процедуры могут оказаться в определенных случаях целесообразными для самой группы.

Культурно стандартизированные практики подчиняются на самом деле широкой группе контролирующих норм, которые «предписывают», «отдают предпочтение», «разрешают» или «запрещают».

Когда некие блага, цели, ценности начинают рассматриваться как исключительно важные при том, что институционально предписанные средства игнорируются - социальные системы становятся плохо интегрированными. Р.Мертон считает, и с ним следует согласиться, что отклоняющееся поведение можно рассматривать как симптом расхождения между культурно предписанными устремлениями и социально структурированными путями осуществления этих устремлений.¹⁶⁸ Например,навязывание идеологии богатства как главного символа современных социальных достижений влечет за собой всемерное превознесение цели денежного успеха в обществе, структура которого не приспособлена к следствиям такого процесса. Обобщенные последствия этих процессов можно безоговорочно отнести к отклоняющемуся поведению. При таком культурном фоне противозаконное поведение, по мнению многих, не относится к числу социальных или психологических аномалий и часто на самом деле выглядит как вполне обычная практика.

Культурные ценности в индустриальных и постиндустриальных обществах дают явный стимул устремиться к успеху, тогда как социальная (классовая) структура ограничивает доступные пути продвижение к этой цели главным образом девиантным поведением.

Идеология страт или «открытых классов» также не приводит «к достижению индивидом культурно и социально навязываемых целей, поэтому мы зачастую наблюдаем триумф аморального интеллекта над морально предписанной «неудачей» в условиях, когда закрыты или сильно сужены каналы вертикальной мобильности в обществе, которое стало превозносить экономическое изобилие и социальное восхождение для всех его членов.»¹⁶⁹ Следовательно, для целей нашей работы - определения проблем теории права, обоснования правовых концепций и правовых возможностей и условий для гражданско-правовых,уголовно-правовых,конституционных, организационных, регулятивных и других отношений надо учитывать, что культурные цели и культурные структуры в самом общем виде -культурная идеология -является определяющими в поведении человека, разумеется, мы не отбрасываем влияние этики, норм, традиций, обязательности нормативных требований (санкций) и других переменных.

Когда же система культурных ценностей ставит буквально превыше всего некоторые общие цели успеха и навязывает их всему населению , в то время как социальная структура жестко ограничивает или полностью перекрывает для значительной части того же самого населения доступ к одобряемым способам достижения этих целей,-именно тогда принимает широкие масштабы девиантное поведение. ¹⁷⁰

Здесь нет необходимости подробно излагать прослеживающуюся связь между уровнем и границами правонарушений и культурной средой, культурной идеологией и политической культурой в обществе, где оказались смещенными со своих мест нормы и системы ценностей, на место которых поставлены имущественные блага, которые приносит власть или девиации в экономической и политической сфере, культурные мотивы, исторические особенности. В зоне переосмысления (зачастую весьма критического и необъективного) оказались все значимые для живущих людей явления, действия, законы, оценки исторических событий и другое.

Особое в психологическом, правовом, социальном и политическом плане место занимают в российской действительности факты репрессий, последствия которых нами до настоящего времени не осознаются, но эти последствия в скрытом виде отражаются на национальном характере, социально-психологическом климате, на структурах власти, социальных институтах, на этических принципах и социальных проекциях, на понимании границ и возможностей человеческой свободы в стране.

Теоретические проблемы экономической науки и современное общество.

Наконец, чтобы еще немного освободиться от наваждения экономического истолкования истории, надо, основываясь на теореме К.Геделя о неполноте и на понимании того, что мир точных наук также приблизителен и неопределен как и мир других областей знания, оценить экономическую теорию с точки зрения рациональности ее гипотез и характеристик, помня при этом взгляды и оценки Ф.Броделя.

Считалось и считается, что экономическая теория в принципе основана на теории рациональности, эта идея имплицитно присутствует во многих экономических работах. Таких взглядов придерживаются и те ученые, которые допускают, что экономическое поведение не является полностью рациональным. Так Дж.С. Милль утверждал, что значительной частью экономики управляют обычаи, а не конкуренция, но только благодаря теории...«конкуренции политическая экономия имеет право притязать на научный характер» (Милль Дж.С. Основы политической экономии. М.:Прогресс, 1980, т.I, с. 394).

Но, как известно, гипотеза рациональности выглядит наиболее правдоподобной в совершенно идеальных (то есть несуществующих) условиях, поэтому в настоящее время считается, что отсутствуют ограничения для создания экономической теории, основанной на гипотезе, отличной от гипотезы рациональности, хотя есть и определенные условия, которые должны быть рационально заложены в фундамент приемлемого теоретического анализа экономики.

Гипотеза рациональности, считают многие специалисты, не является в любой из экономических теорий универсальной и обрастает множеством допущений, которые делают ее уязвимой для критики, это относится, например, и к работам Кейнса, и к теоретическим построениям его противников-монетаристов.

Прежде всего в число «недостаточно рациональных» должна входить теория рыночных взаимодействий, соответствующая концепции расчистки рынка в неоклассической теории общего равновесия.

Применительно к потребителю гипотеза рациональности как целевой функции экономической максимизации представляет собой максимизацию так называемой полезности при бюджетном ограничении. Определение спроса как функции от цен всех товаров позволило сформулировать систему общего равновесия в экономике,а дальнейшее развитие теории полезности применительно к потребителю в свою очередь привело к неудовлетворительным последствиям для теории рациональности поведения экономических агентов, выяснилось, что гипотеза о рациональности экономического поведения весьма слаба.

Рассмотрение рациональности экономического поведения и экономических теорий в сопоставлении с нашими знаниями и так называемой «властью» над рынками и неполнотой рынков позволило К.Дж. Эрроу сделать вывод, что знания экономических агентов ограничены, представить экономику страны в целом не может ни один аналитик, знания, в том числе и экономические, сильно ограничены, следовательно, они не могут быть источником рациональности экономического поведения. Американский экономист, вслед за Ф. Броделем, приходит к категорическому выводу, что «многие, а фактически-большинство рынков не существует. Когда рынок не существует, возникает пробел в информации, необходимый для принятия индивидом решения, и этот пробел должен быть заполнен какой-либо догадкой точно так же, как в случае с властью над рынком.» (См.Экономическая теория под редакцией Дж.Итуэлла,М.Милгейта,П.Ньюмена. Москва,Инфра-М, 2004 г. с.246-261).

Эти методологические замечания имеют отношение и к смежным областям социального знания. Можно предположить, что такие же ограничения рационализации поведения и рационализации практической деятельности и теоретических схем мы всегда можем обнаружить в социологии, юриспруденции, философии, в любых других областях науки. Это, разумеется, не означает, что мы отказываемся в своих основных рассуждениях от поисков социальных истин и от согласования этих истин с категорией социальной справедливости.

Современное законодательство, право, общество, государство должны чувствовать эти ограничения рациональности не нарушая границ социальной справедливости и требований научной истины, что особенно важно в условиях формирующихся структур власти, экономических и неполитических структур, поисков теории взаимоотношений между всеми субъектами социальной деятельности.

Задача традиционного экономического анализа, Маршалла или Вальраса состояла в объяснении выбора, который делают экономические субъекты, их взаимодействия, а также результатов этого взаимодействия в рамках существующей правовой, институциональной и конституциональной структуры политической общности. Нормативным основанием для такого анализа являлась концепция благосостояния, в соответствии с которой оценивались предлагаемые политические альтернативы и давались рекомендации субъектам принятия политических решений.

Нам также важен в настоящее время конституционный экономический анализ, который должен быть направлен на поиски и объяснение российских особенностей функционирования альтернативных наборов правовых, институциональных и конституционных правил, которые накладывают ограничения на осуществление выбора и деятельность экономических и политических субъектов и правил,определяющих структуру, в рамках которой экономические и политические субъекты обычно решают проблему выбора.

Конституциональная экономическая теория, как считает Джеймс М. Бьюкенен (См.Экономическая теория под редакцией Дж.Итуэлла,М.Милгейта,П.Ньюмена. Москва,Инфра-М, 2004 г. с.167-177). изучает выбор ограничений в отличие от выбора в рамках ограничений, что приводит к расширению горизонта вариантов для построения новых моделей. Эта формирующаяся теория тесно связана с классической политической экономией, что никого давно не удивляет с точки зрения несовместимости этих двух терминов и притом, что термин «экономия» часто истолковывается предельно просто - как экономические (производственные) отношения.

Экономисты – классики, как хорошо известно, пытались объяснить и понять условия функционирования рынков в отсутствие детального политического регулирования. Базовый классический анализ проблемы функционирования рынков был промежуточным этапом в том смысле, что если рынки способны функционировать с достаточной степенью эффективности без политического вмешательства, то существуют достаточные нормативные доводы в пользу установления конституционной структуры, описывающей это.

На практике свободная торговля оказалась неспособной к саморегулированию с помощью рынка, «провалы рынка», чем бы они не объяснялись, привели, как мы видели, к контролю государства за правилами рыночной деятельности,за распределением ресурсов, за соблюдением экологических балансов и к формированию стратегических целей.

Социальная философия в настоящем и прошлом также имела и имеет такие же важные элементы взаимодействия с конституционной экономической теорией с учетом обнаружившихся сложностей ранжирования критериев оценки социальных качеств.

Принцип спонтанной координации гласящий, что рынок под юридической защитой «минимального государства» при соблюдении ряда других условий функционирует успешно может рассматриваться как важнейшее открытие социально-экономической науки XVIII в. мимо которого Россия пыталась пройти во время реформ в конце XX века. Последний экономический кризис в США показал, что государство является неэффективным социальным институтом в условиях доминирования в обществе экономических (утилитарных) целей.

Из этого дополнения к анализу необоснованно приписываемых экономическому строю способностей решать в автоматическом или принудительном порядке вопросы государственного устройства, политической власти, нормативной основы жизни государства, форм семьи и интеллектуального творчества видно, что сами экономисты обнаруживают ограниченность их объяснительных экономических теорий и пугаются неоправданного оптимизма политической власти и общества, которые полагают, что человечество в их лице обнаружило ключ к материалистическому (экономическому) истолкованию истории и открыло или приоткрыло будущее человека.

Вопрос о правовом определении функций.

Необходимо для лучшего понимания права разграничить категории функции и деятельности, так как применительно к теории права в любом из трех ее направлений зачастую если не всегда учеными предлагается определять понятия деятельности и функций как тождественные.

Функции, по одному из применимых к проблемам права определению, не деятельность, не виды деятельности, а соотношение между видами деятельности, которое делает функционирование целесообразным.¹⁷¹ Такое определение функций оправдано ко всему прочему и с точки зрения обнаружения и описания множественности ролей и статусов социального субъекта, прежде всего человека. Говорим ли мы о государстве, партии, хозяйственной или бюрократической структуре, семье мы имеем дело на правовом, этическом, социальном уровне именно с человеком как субъектом социальной деятельности. Поэтому мы не видим противоречий между поведением, действиями и функциями социальной системы и отдельных социальных институтов и поведением социального субъекта человека на любом уровне социальных отношений, что возможно обеспечивает высокую устойчивость к внешнему воздействию социальной системы в целом. Разумется, что не в каждом случае такая устойчивость достижима.

Считаем, что в отношении собственно правовых, доктрин (права как социальной теории) можно высказаться об их регулирующем или организационном характере зачастую только с большими оговорками. Что же касается нормотворческой деятельности и права как теории нормотворчества, то для него характерна собственно организационная деятельность; и лишь на стадии правоприменительной деятельности и теории правоприменения можно говорить о регулировании, хотя сама деятельность по изменению, например законов, тоже в определенном смысле должна интерпретироваться нами как регулятивная, но с другим организационным содержанием деятельности.

Поэтому полагаем, что должно быть пересмотрено определение права как регулятора общественных отношений, хотя такое определение права оставалось неизменным на протяжении всей истории права, включая древнеримское право и более ранние этико-правовые и религиозные учения и сохраняет, как известно, свое значение в настоящее время. Пересмотр определения права связан с тем, что регулирование не охватывает и не может охватить весь спектр влияния или жизни права.

Взгляд на право как на регулятор разделялся и разделяется целым рядом авторов^172, но можно отметить, что делаются попытки вывести понятие права из-под влияния определения регулятора и расширить это понятие, либо развить понятие регулятора ссылкой на то, что право оказывает воздействие, а не только регулирует отношения^173, а также указанием например, на негативную и позитивную функции, динамическую и статическую функции права, на правовое воздействие. Однако регулятивному моменту, регулятивному характеру права придавался и придается до сих пор всеобъемлющий характер. Надо сказать, что рассмотрение права как регулятора проводится почти всегда с позиций того, что регулируется, а не с позиций, что такое регулятор. Большинство авторов дают описание регулирования, не анализируя свойств, функций, задач регулятора и поэтому, на наш взгляд, происходит постоянное смешение организационной и регулятивной¹⁷⁴ деятельности.

Под регуляторами же в общем смысле понимается следующее. Регуляторы – это название придается большому числу самодействующих приборов, служащих для поддержания равномерности хода разного рода явлений. Каждый из регуляторов обладает органом, приходящим в движение, когда регулируемое количество становится больше или меньше назначенной величины и прямо или косвенно воздействующим на источники энергии, производящей регулятивное явление. По этому самому ни один из них не может действовать вполне точно: уклонение должно дойти до некоторой конечной величины, прежде чем будут пересилены инерция частей самого регулятора и сопротивления движению его частей и органов, воздействующих на источники энергии. Таким образом, регуляторы скорее являются «модераторами», умерителями слишком больших колебаний, не способными, однако, строго поддерживать неизменяемость¹⁷⁵.

Безусловно, что понятие регулятора применяемого в технике нас не может удовлетворять, однако отдельные существенные моменты содержания регулирования должны выделяться при анализе социальной организации, регулирования и социального управления.

Работами в области кибернетики доказано, что управление, связь, информация, организация, регулирование свойственно социальным системам, биологическим, а также техническим в той или иной мере. Они имеют отличия друг от друга по формам проявления этих свойств, но их существование оспаривать видимо нельзя. Последствием этого стало четкое отграничение теории организации и теории регулирования, где указанные понятия приобрели статус общенаучных и философских.

В работах Н.Винера¹⁷⁶, Р.Беллмана¹⁷⁷, Ф.Гродинза¹⁷⁸, других представителей науки управления¹⁷⁹ дано следующее понятие регулирования и организации. «В широком смысле задача теории регулирования состоит в том, чтобы заставить систему (любого типа) функционировать наиболее приемлемым образом, скажем, быть более надежной, целесообразной или экономичной»¹⁸⁰.

В качестве основных функций управления, вытекающих из управленческого цикла можно назвать выработку и принятие решения, организацию, регулирование, корректирование, учет и контроль. Организация как «функция управления обществом есть не что иное, как формирование управляемой и управляющей систем – объекта и субъекта управления». «Управленческое решение принято, объект и субъект управления приведены в состояние упорядоченности. Дальше возникает новая задача: сохранить, поддержать и усовершенствовать состояние упорядоченности, организации управляемой и управляющей систем, а также коммуникаций между ними». Решение этой задачи составляет сущность еще одной функции управления – функции регулирования^..

Регуляцию часто отождествляют с самим процессом организации, хотя «в действительности регуляция выступает лишь как специфическая сторона

организации, выполняющая функцию поддержания устойчивости системы Поэтому регуляция может быть определена как процесс изменения взаимосвязи элементов системы, направленный на ее сохранение¹⁸¹. Управление нередко понимается как синоним «регулирования», однако значения этих терминов чаще всего различны.

Регулирование в собственном смысле слова относится лишь к тем случаям, когда в тот или иной процесс вносится определенная правильность его режима, то есть соответствие измеримых показателей данного процесса выбранным закономерностям или «нормативам»¹⁸².

Цели управления намного шире: не только поддержание «определенной упорядоченности вопреки «возмущающим» содействиям извне, но и задачи совершенствования и вообще развития. Такие задачи относятся к области организующего действия ¹⁸³. К слову, марксистко-ленинская философия рассматривала понятие организации, в частности, как «упорядочение, налаживание, приведение в систему некоторого материального или духовного объекта, расположение, соотношение частей какого – либо целого, его строение, взаимосвязь¹⁸⁴.

Организация определяется «как взаиморасположение и взаимосвязь элементов некоторого комплекса (предметная или структурная часть организации), их действия и взаимодействия (функциональная часть), обусловленные единством целей или выполняемых им функций и определенными обстоятельствами места и времени»¹⁸⁵. Можно сделать вывод, что всякая организационная деятельность и есть деятельность, направленная на установление функциональной и предметной частей, связей, в изложенном выше смысле; мы полагаем, что право выполняет прежде всего два вида деятельности, которые необходимо разграничить - организационную деятельность и регулятивную с превалированием первой.

Регулирование не охватывает бытия права и его социального назначения в любом из его трех видов. Для того, чтобы регулировать, необходимо иметь модель, норму поведения по которым регулятор осуществляет регулирование, определяет отклонение от нормы и производит «настройку» регулируемого. Право организует и само регулирование, путем определения способа регулирования. Право осуществляет регулятивную деятельность лишь в том случае,, когда регулируемая социальная система выходит за пределы заданных параметров.

В ряде работ, посвященных структуре права, правоотношениям, субъектам права, месту права в системе социальных связей, упор делается прежде всего на определение взаиморасположения и взаимосвязи элементов

как правового комплекса (собственно права), так и их (элементов) отношения, взаимодействия, определяемые целями и их местом.

Содержание любого нормативного правового акта – конституции, гражданского,уголовного, процессуального или любого другого кодекса, нормы можно рассматривать с позиций того, что оно (содержание акта) описывает предметную часть (субъектный состав, объекты, структуру и другое) и функциональный состав, в точном смысле - виды деятельности путем указания на то, что, например, кредитор «вправе», а должник «обязан» сделать.

Правовые конструкции, нормы зачастую несовершенны вследствие того, что нормотворческая деятельность не подчинена организационной теории и законодательная техника замыкается на традиционно сложившейся практике законотворчества. Отсутствие нормотворческой теории права сказывается на качестве и содержании правовых актов, и позволяет субъективным факторам проявиться в полной мере.

Если мы согласны с тем, что теория права описывает организационную и регулятивную деятельность, описывает функции права и государства как сложный процесс принятия решений и внесения динамических изменений в социальную систему, то мы можем распространить эти представления на сложную неоднородную дисфункциональную социальную практику в целях определения того социального пространства, где различные противоречащие друг другу тенденции разрешаются в форме упорядоченной процедуры преодоления социального-этического, политического или собственно правового -конфликта.

По нашему представлению любые конфликты могут быть разрешены различными социальными средствами, но правоприменение, включая примирительные процедуры, выступает в подавляющем большинстве случаев как «окончательная» стадия урегулирования и может признаваться институциональным пространством и горизонтом социального события.

Организационный и регулятивный процессы преобразуются в функции (следует вспомнить, что функции могут также иметь, по мнению Г.Фреге, множественные характеристики); отдельные виды деятельности в результате их сложного функционирования обеспечивают условия при которых система ведет себя целесообразно. Поэтому подразделение функций права, государства например на внешние и внутренние не представляется глубоким по содержанию и не отражает сложных и значимых в философском и правовом смысле взаимодействий (отношений) субъектов социальной практики: простое перечисление видов деятельности скрывает важность функциональной направленности, то есть не раскрывает особенностей поведения субъектов социальной деятельности в границах определенной социальной ситуации и социальной среды.

1. Алексеев С.С. Проблемы теории права, т.1, Свердловск, 1972.

2.Афанасьев В.Г. Научное управление обществом. Изд-во политической литературы. М., 1973. Его же. Человек в управлении обществом. М., изд-во политической литературы, 1977. Его же. Системность и общество. М., изд-во политической литературы, 1980.

3 С. Вайнберг. «Мечты об окончательной теории», Москва, УРСС, 2004 г.

4 ВИНЕР Н. Кибернетика или управление и связь в животном и машине. «Советское радио», М., 1968.

5 Беллман Р. Теория регулирования в кн. Математика в современном мире. М., изд-во «Мир», 1967.

6 Боголепов В.П. О состоянии и задачах развития общей теории организации в кн. Организация и управление, 1968.

7 Гвишиани Д.М. Организация и управление. Социологический анализ буржуазных теорий. М., изд-во «Наука», 1970.

8 Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе. М., изд-во «Юридическая литература», 1972.

9 Гродинз Ф. Теория регулирования и биологические системы. М., изд-во «Мир», 1966.

10 Качекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., изд-во АН СССР, 1958.

11 Р.Мертон. Социальная теория и социальная структура. Москва, издательство «Хранитель», 2006.

12 С. Сетров М.И. Основы функциональной теории организации. Ленинград, изд-во «Наука», Ленинградское отд., 1972 г.

13 Синтез знания и проблема управления. М., изд-во «Наука», 1978.

14 Философская энциклопедия. Изд-во «Советская энциклопедия», т.4, 1967.

15 Советский энциклопедический словарь, изд-во «Советская энциклопедия», М., 1980.

16 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т.51, С-Петербург, 1899.

17 Явич Л.С. Советское право-регулятор общественных отношений с СССР. Его же. Право развитого социалистического общества. М., изд-во «Юридическая литература», 1978; Его же. Общая теория права, изд-во Ленинградского университета, Ленинград, 1976.

Послесловие.

Эта работа могла быть написана, может быть, десять или двадцать лет назад.

Она могла быть лучше, точнее, или хуже, у нее мог быть другой взгляд на вещи и даже другой автор.

Я думаю, что почти единственным препятствием для написания такой, возможно, поверхностной работы (надеюсь, только в отдельных ее частях) являлось отсутствие литературы - книг тех ученых, о которых мы только слышали или даже не слышали совсем.

Так за последние несколько лет путем подбора исследований в самых разных областях юриспруденции, психологии, антропо - и социогенеза, истории, экономики, а в самом общем виде - социологии - в сопоставлении собственных и чужих заблуждений книга стала приобретать некоторые контуры, с корабля стал виден далекий берег, хотя вполне это может быть только мираж.

Но следует также сказать, что книга не появилась бы ни при каких обстоятельствах, если бы профессор Виктор Павлович Мозолин настойчиво не советовал бы мне изложить свои взгляды. Его критическое отношение к некоторым рассуждениям автора по силе сравнимо с силой его убеждения, что такая работа, несомненно, нужна.

Конечно, мне было неясно, что из всего этого получится, и я был готов остановиться в любой момент.

Отсюда медлительность и отсюда раздражающее количество ссылок, которое может быть оправдано только нежеланием присвоить чужое, хотя без заимствования не обошлось, к примеру, алфавит русского языка явно не мое изобретение, как и многое другое в этой книге.

Хочу сказать и то, что работа адвокатом позволила приобрести опыт правоприменения, а работа в Совете Федерации первого созыва и ранее - Конституционного совещания - опыт законотворчества, что, конечно же, не могло не отразиться на моих взглядах на многие вещи.

Поиск литературы вызван был и тем, что автора не устраивало, что как научная, так и учебная литература, которая должна была опираться на новые исследования в областях, указанных выше, выглядела повторением того, что довелось изучать студенту юридического факультета в далеких восьмидесятых годах прошлого века.

Рост научного знания в смежных областях заставил меня предположить, вероятно ошибочно, что в философии (теории) права имеет место отставание, которое можно преодолеть путем переформулирования ряда проблем, аксиом, принципов, гипотез, теорий и учета новых, ранее неизвестных научному сообществу фактов - то есть нужна аналитическая (в меру таланта автора) работа.

Важнейшими критическими источниками книги являются работы философов И. Лакатоса, К. Поппера, Д. Ролза, психолога В.М. Аллахвердова, математика М. Клайна, социологов П. Сорокина, Т. Парсонса, Р. Мертона, Дж. П. Мэрдока, экономистов М.Блауга, Й.А. Шумпетера, Ф. Броделя Д.М. Кейнса, Людвига фон Мизеса, юристов и философов права П.И. Новгородцева, В.Соловьева. В книге есть ссылки на другие литературные источники, разумеется, самостоятельно изученные автором.

В работе за редким исключением нет критики точек зрения, очевидно ошибочных не только для меня, но и для самих авторов таких исследований. Здесь я разделяю позицию профессора В.П. Мозолина, который посоветовал мне вообще не обращать внимания на некачественные работы и не тратить понапрасну времени на их критику .

Я признателен в такой же степени аспирантке М. Кинжалеевой за то, что она познакомила меня с работами профессора В.М. Аллахвердова по психологии, которые, на мой взгляд, дополняют идею регулятивной функции истины и справедливости К. Поппера, но совершенно с другой стороны.

Два суждения, построенные на противоречащих друг другу аксиомах, принципах или гипотезах стали одним из оснований для формулирования, как считает автор, некоторых непротиворечивых выводов.