М. Хайдеггер. Вопрос о технике (фрагмент с комментарием)

В нижеследующем мы спрашиваем о технике. Наш путь — путь мысли. Все пути мысли более или менее ощутимым образом загадочно ведут через язык. — Мы ставим вопрос о технике и хотели бы тем самым подготовить возможность свободного отношения к ней.

Техника не то же, что сущность техники. Отыскивая сущность дере­ва, мы неизбежно увидим: то, чем пронизано всякое дерево как таковое, само не есть дерево, которое можно было бы встретить среди прочих деревьев.

Точно так же и сущность техники вовсе не есть что-то техническое. Мы поэтому никогда не осмыслим своего отношения к сущности тех­ники, пока будем просто думать о ней, пользоваться ею, управляться с нею или избегать ее.

Сущностью вещи, согласно старинному философскому учению, на­зывается то, что она есть. Мы ставим вопрос о технике, когда спрашива­ем, что она такое. Каждому известны оба суждения, служащие ответом на такой вопрос. Одно гласит: техника есть средство для достижения целей. Другое гласит: техника есть известного рода человеческая де­ятельность.

Современная техника — средство для до­стижения целей. Все нацелено на то, чтобы надлежащим образом управлять техникой как средством. Хотят, что называется, «утвердить власть духа над техни­кой». Хотят овладеть техникой. Это желание овладеть становится все более настойчивым, по мере того как техника все больше грозит вы­рваться из-под власти человека.

Ну а если допустить, что техника вовсе не просто средство, как тогда будет обстоять дело с желанием овладеть ею? Только там, где происходит такое раскрытие, происходит событие истины. Поэтому просто вер­ное — это еще не истина. Лишь истина впервые позволяет нам вступить в свободное отношение к тому, что задевает нас самим своим суще­ством. Верное инструментальное определение техники, таким образом, еще не раскрывает нам ее сущности. Чтобы добраться до нее или хотя бы приблизиться к ней, мы должны, пробиваясь сквозь верное, искать истинного. Мы должны спросить: что такое сама по себе инструментальность? К чему относятся такие вещи, как средство и цель? Средство есть нечто такое, действием чего обеспечивается и тем самым достигается результат. То, что имеет своим последствием действие, называют причи­ной. Причина, однако, — не только нечто такое, посредством чего до­стигается нечто другое. Цель, в стремлении к которой выбирают вид средства, тоже играет роль причины. Где преследуются цели, применя­ются средства, где господствует инструментальное, там правит причин­ность, каузальность.

Столетиями философия учит, что есть четыре причины: 1) causa materialis, материал, вещество, из которого изготовляется, например, серебряная чаша; 2) causa formalis. форма, образ, какую принимает этот материал; 3) causa finalis, цель, например жертвоприношение, которым определяются форма и материал нужной для него чаши; 4) causa effïciens, создающая своим действием результат, готовую реальную ча­шу, т.е. серебряных дел мастер. Что такое техника, представляемая как средство, раскроется, если мы сведет инструментальность к этим четы­рем аспектам причинности.

Техника — вид раскрытия потаенности. Сущность техники располо­жена в области, где имеют место открытие и его непотаенность, где сбывается истина.

Царящее в современной технике раскрытие потаенного есть производство, ставящее перед приро­дой неслыханное требование быть поставщиком энергии, которую мож­но было бы добывать и запасать как таковую.

Вот, например, участок земли, эксплуатируемый для производства угля или руды. Земные недра выходят теперь из потаенности в качестве карьера открытой добычи, почва — в качестве площадки рудного место­рождения. Иным выглядело поле, которое обрабатывал прежний кре­стьянин, когда обрабатывать еще значило: заботиться и ухаживать. Крестьянский труд — не эксплуатация поля. Посеяв зерно, он вверяет семена их собственным силам роста и оберегает их произрастание. Тем временем обработка поля тоже оказалась втянута в колею совсем иначе устроенного земледелия, на службу которого ставится природа. Оно ставит ее на службу производству в смысле добычи, Полеводство сей­час — механизированная отрасль пищевой промышленности. Воздух поставлен на добывание азота, земные недра — руды, руда — на до­бычу, например, урана, уран — атомной энергии, которая может быть использована для разрушения или для мирных целей.

Выведение из потаенности, которым захвачена современная техника, носит характер предоставления в смысле добывающего производства. Оно происходит таким образом, что таящаяся в природе энергия извле­кается, извлеченное перерабатывается, переработанное накапливается, накопленное опять распределяется, а распределенное снова преобразует­ся. Извлечение, переработка, накопление, распределение, преобразование — виды выведения из потаенности. Итак, современная техника в смысле поставляющее - предоставляющего раскрытия не потаенности — не просто человеческое дело. Поэтому и тот вызов, который заставляет человека поставлять действительное как состоящее на линии, мы тоже должны воспринять таким, каким он обнаруживает себя. Вызов этот сосредоточивает человека на по­ставляющем производстве. Его собирающее начало нацеливает человека на поставление действительного как состоящего в наличии.

То, что изначально складывает извилистые линии берега, нанизывая на себя их сложную совокупность, в береговую линию, есть собирающее начало, которое мы называем побережьем.

Мы называем то изначально собирающее начало, из которого развертываются разнообразные способы, какими мы ведем себя, по­ведением.

Назовем теперь тот захватывающий вызов, который сосредоточива­ет человека на поставлении всего, что выходит из потаенности, в качест­ве состоящего в наличии, — поставом.

В существующем смысле слово «постав» означает станок, например ткацкий. Поставом называются также мельничные жернова. И таким же тяжелым и жестким, как они, кажется напросившееся нам теперь новое употребление слова «постав», не говоря уже о произволе такого переиначивания слов зрелого языка. Можно ли дальше зайти со стран­ностями? Наверное, нет. Но только эти странности — старый обычай мысли.

Платон решается употребить для обозначения существа всего существующего слово «эйдос». Ведь είδος в повседневном языке означал вид, предлагаемый нашему чувственному зрению видимой вещью. Платон вверяет этому слову совершенно необычную задачу быть названием того, что чувственным взором как раз никогда и нигде не воспринимается. Но и этой не­обычности еще мало. Ибо ιδέα именует не только нечувственный вид чувственно видимых вещей. Видом, «идеей» именуется и оказы­вается также то, что образует существо слышимого, вкушаемого, ося­заемого, вообще всего тем или иным образом воспринимаемого¹⁴. Рядом с тем, что в этом и в некоторых других случаях Платон навязывает языку и мышлению, применить слово «постав», как мы сейчас решились, в качестве имени для существа современной техники можно почти безобидно. Вместе с тем заявленное здесь словоупо­требление остается пробным и может вызвать недоразумения.

Поставом мы называем собирающее начало той установки, которая ставит, т.е. заставляет человека выводить действительное из его потаен­ности способом поставления его как состоящего в наличии. Поставом называется тот способ раскрытия потаенности, который правит суще­ством современной техники, сам не являясь ничем техническим. К тех­ническому же относится все знакомое нам в виде всевозможных станков, станов, установок и служащее составной частью того, что именуется производством. Последнее вместе со всеми своими составными частями относится к сфере технического манипулирования, которое всегда толь­ко отвечает требованиям постава, никогда не формируя его и даже не воздействуя на него.

Слово «ставить» в рубрике «постав» имеет в виду не только произ­водство, оно должно одновременно сохранить в себе отзвук того «стано­вления», от которого происходит, а именно того художественного пред­ставления и выставления, которые в смысле ποίησις тоже выводят присутствующее в не потаенность, Конечно, это представляющее про­изведение, например выставление статуи в ограде храма, и продумываемое нами сейчас добывающе-поставляющее производство в корне различны — и все же сходны в своей сущности. Оба — способы раскрытия потаенного, виды «алетейи». В поставе осуществляется непотаенность, в виду которой функционирование современной техники раскрывает действительность как состоящую в наличии. Она поэтому и не только человеческая деятель­ность, и не простое средство в рамках этой деятельности. Одно лишь инструментальное, одно лишь антропологическое определение техники в принципе несостоятельно: его нельзя реабилитировать, даже подключив к нему задним числом метафизическое или религиозное истолкование.

Мы ставим вопрос о технике, чтобы прояснить наше отношение к ее существу. Существо современной техники являет себя в том, что мы называем поставом. Но указать на это еще вовсе не значит ответить на вопрос о технике, если отвечать значит: соответствовать — отвечать существу того, о чем задан вопрос.

Где мы окажемся, если сделаем теперь еще один шаг в осмыслении того, что такое постав сам по себе? Он вовсе не нечто техническое, машинообразное. Он способ, каким действительное выходит из потаен­ности, становясь состоящим в наличии. Опять спросим: происходит ли это открытие потаенного где-то за пределами всякой человеческой деятельности? Нет. Но все же оно происходит не только в человеке и не главным образом через него.

Существо современной техники ставит человека на путь такого раскрытия потаенности, благодаря которому действительность повсю­ду, более или менее явно, делается состоящей в наличии.

Всегда непотаенность того, что есть, идет одним из путей своего раскрытия. Всегда человек властно захвачен судьбой раскрытия потаен­ности.

Свобода правит в просторе, возникающем как просвет, т.е. как выход из потаенности.

Существо современной техники таится в поставе. Последний повину­ется миссии раскрытия потаенности. Эти фразы говорят нечто другое, чем часто слышимые речи о технике как судьбе нашей эпохи, где судьба означает неизбежность неотвратимого хода вещей.

Постав встает на пути свечения и правления истины. Миссия, посы­лающая на исторический путь поставления действительности, есть по­этому высший риск. Опасна не техника сама по себе. Нет никакого демонизма техники; но есть тайна ее существа. Существо техники как миссия раскрытия потаенности — это риск. Измененное нами значение слова «постав», возможно, сделается нам немного ближе, если мы подумаем теперь о поставе в смысле посланности и опасности.

Угроза человеку идет даже не от возможного губительного действия машин и технических аппаратов. Подлинная угроза уже подступила к человеку в самом его существе. Господство постава грозит той опасностью, что человек окажется уже не в состоянии вернуться к более исходному раскрытию потаенного и услышать голос более ранней истины. Так с господством постава приходит крайняя опасность.

В качестве сущности техники постав есть нечто пребывающее. Но пребывает ли он еще и в смысле осуществляющего, дающего чему-то пребывать в своем существе? Уже сам вопрос кажется явным промахом. Ведь согласно всему сказанному выше постав есть миссия, сосредоточи­вающая на добывающе-производящем раскрытии сокрытого. Добыча — все что угодно, только не осуществление! Так кажется, пока мы не обращаем внимания на то, что захваченность поставлением действи­тельного как состоящего в наличии — это в конечном итоге тоже миссия, посылающая человека на один из путей раскрытия потаенности. В качестве этой миссии существо техники дает человеку вступить в нечто такое, что сам по себе он не может ни изобрести, ни тем более устроить; ибо такой вещи, как человек, являющийся человеком только благодаря самому себе, не существует.

Существо техники двусмысленно в высоком значении этого слова. Двусмысленность здесь указывает на тайну всякого раскрытия потаен­ности, т.е. на тайну истины.

Во-первых, постав втягивает в гонку поставляющего производства, которое совершенно заслоняет событие выхода из потаенности и тем самым подвергает риску самые корни нашего отношения к существу истины.

Во-вторых, сам постав в свою очередь осуществляется путем того осуществления, которое позволяет человеку пребывать — до сих пор неосознанно, но в будущем, возможно, это станет более ощутимым — в качестве требующегося для хранения существа истины. Так поднима­ются ростки спасительного.

Вопрос о технике — это вопрос о констелляции, при которой совершается событие раскрытия потаенного, событие тайны, событие осуще­ствления истины.

Комментарий к фрагменту о технике

Вместе с тем, взявшись за анализ хайдеггеровских суждений относительно

техники, мы обязаны учесть два важных обстоятельства. Во-первых, Хайдеггер является,

в известном смысле, философом сократических традиций: он, скорее, ставит вопросы,

чем отвечает на них. Он полагает, что вопросы, головоломки, или проблемы, их

выдвижение являются в большей степени истинным занятием философии, чем что-либо

другое. И действительно, Хайдеггер относится крайне подозрительно ко всяким ответам

и решениям. Во-вторых, наиболее часто встречающийся у Хайдеггера вопрос касается

бытия.

Поздние работы Хайдеггер (1947–1976) посвящены обсуждению проблем современной техники и языка на основе теории бытия как недоступного (Unverfügbaren), безосновного свершения (Geschehens), которому человек в его конечности может соответствовать (ent-sprechen). Отношение Хайдеггера к технике не связано с критикой современной культуры или анти-технической позицией. Хайдеггер осмысляет проблему современной техники из отношения человека и мира. Встреча человека с вещами, при которой вещи таким образом выявляются и “приводятся к языку” (озвучиваются) в их бытии, что это позволяет им оставаться в тех измерениях, в которых они сами себя показывают, радикально отлична от того способа раскрытия сущего, в котором сущее получает свою определенность на основе полезности для человеческого “действия”. Сущностью последнего способа раскрытия сущего (или: сущностью техники)

Три произведения Хайдеггера, название которых начинается со слов "Вопрос о …",

называется "Вопрос о бытии" (1955), другое – "Вопрос о вещи" (1967) и третье – "Вопрос

о технике" (1954) как бы подсказывают нам, что вопрос, касающийся техники, следовало

бы рассматривать в его отношении вопросу о бытии и не в меньшей мере к вопросу,

касающемуся вещи. Может быть даже так, что эти два вопроса, касающиеся вещи и

техники, помогут нам пролить свет на наиболее фундаментальный вопрос, так или иначе

связанный с бытием.

В “Вопросе о технике”, Хайдеггер говорит о том, что в наше время технику либо ругают, либо боготворят, либо боятся. Эти подходы не устраивают Хайдеггера, к тому же он предостерегает нас от отношения к технике как к чему-то нейтральному. Хайдеггер ищет пути нового отношения к технике, но на так обрисованном ландшафте этот путь представляется весьма затруднительным. И затруднён он именно тем, что сам Хайдеггер, казалось бы обрубает, все альтернативы, а стало быть и пути поиска этого отношения (позитивное, негативное, нейтральное). Но вместе с тем, ограничивая нас в нашем движении в плоскости отношения к технике он тем самым предполагает другое место для нашей мысли, а именно смену отношения на вопрошание. Эта гениальная попытка подойти к технике классически на первый взгляд разрешается весьма удачно. Задача того или иного отношения к технике сменяется задачей вопрошания её сути.

Этим Хайдеггер, по-видимому, предвосхищает наш тезис о выходе постава как сути современной техники в присутствие как того, что этим присутствием отныне правит. Но постав мыслится Хайдеггером лишь как нынешняя историческая форма раскрытия вызова бытия как посыла судьбы. А судьба - это постановка всего на тот или иной путь раскрытия потаённости. Строго говоря, истинное соотношение постава и бытия в Хайдеггеровской онтологии весьма. многомерно, но для нас сейчас главным в смысле ближайшего является то, что: первое - потаённое обязательно ждёт своего раскрытия и должно быть раскрыто. Не присутствие есть намёк на присутствие и уже самим этим уготовано к раскрытию. Второе: постав - это лишь историческая форма, которую принимает само бытие в наше время. Хайдеггер всегда видит за поставом бытие, призывая и нас к этому. Именно в этом смысл его призыва к вопрошанию сути техники то есть прозрению в ней определённой исторической формы бытия. Подведу итог второму. Для нас важно, что постав у Хайдеггера понимается как подчинённая форма по отношению к самому бытию. Эти и некоторые другие обстоятельства онтологии Хайдеггера связаны с уже указанной мной одной непреодолимостью для его мысли, а именно идущей от традиции сплавленности присутствия с бытием. Хайдеггер отчасти преодолевает эту замкнутость, поставив вопрос о <что> техники, тем самым поместив её в область присутствия. Но он не поставил другого вопроса будущей эпохи: вопроса о бытии, составленного в одном из модусов сокрытия. И поэтому <что> техники, то есть постав, выведенный в зону присутствия как правящий им, сам в свою очередь правится бытием. Бытие вытеснено из присутствия поставом, но ещё не обрело нового своего места и ищет его. Эти, если так можно выразиться, “коллизии” бытия в онтологии “позднего” Хайдеггера обретают центральное значение и являются определяющими.

Второе обстоятельство, о котором должно быть сказано, это то, что потаённое обязательно ждёт своего раскрытия в присутствии. Это опять же связано с совмещением в философии Хайдеггера не присутствия с отсутствием. Различая же их на должном уровне, можно легко убедиться в том, что неприсутствие столь же намекает на присутствие, сколь и на само отсутствие. В нём эти моменты уравновешены, а перекос в том или ином отношении ведёт к искажениям. Можно сказать, что эта часть онтологической работы успешно достраивается в психоанализе. Только при условии бессознательного, понятого не только как сокрытия, но и как пути к отсутствию.

Нужно более подробно поговорить понятии “Постав” - это скрытая сила, порождающая сущность и феномен современной техники. Но это не просто сущность техники, а ее некое таинственное начало, порождающее ее; “постав” - это бытие техники. В переводе на немецкий язык “Gestell”.

Термин Gestell являет собой, если использовать язык Канта, трансцендентальную предпосылку современной техники. Предлагая этот термин, Хайдеггер пытается закрепить общезначимое слово, которое, в обычном его значении, переводится как “стойка”, “каркас”, “подставка” или что-то в этом роде. Однако он придает этому термину более глубокий философский смысл. Gestell выражает объединенное содержание тех ориентаций, которые направляют человека, бросают ему вызов, зовут его к раскрытию реального, подобно приказу, к созданию резервов. Корень Stell - основа, от которой образован термин stellendes (устанавливающее, ориентирующее). Gestell означает тот способ открытия, который определяет сущность современной техники, но и сам он не имеет технической природы. Этот каркас, или Gestell, не является частью техники; он является той установкой, которая лежит в самой основе современной техники, пребывает внутри технической деятельности. Проще говоря, этот термин означает техническое отношение к миру.

Но достаточно ли одного анализа этого слова, чтобы понять суть самой техники? Наверное, и это очевидно, что нет. Слово “постав” может получить свое истинное значение только в контексте философии техники М. Хайдеггера, в философии техники в контексте его учения о бытии. Именно такой подход является исчерпывающим истолкованием, т.е. соответствующим герменевтике (философии понимания). Истолкование будет подлинным, соответствующим духу самого Хайдеггера только в том случае, если мы сохраним язык его философствования.

Таким образом, данная статья есть рассмотрение “техники” как части “бытия” в ее скрытой форме “постава”. Однако язык философствования Хайдеггера является одним из наиболее труднопонимаемых даже для профессионально подготовленных читателей. Поэтому, желание сохранить язык философии Хайдеггера придает тексту все же необычность и специфичную сложность.

Итак, о чем же говорит Хайдеггер, задаваясь “Вопросом о технике”?

С присущим Хайдеггеру стилем философствования, он заявляет, что сущность техники есть нечто не техническое и не-нейтральное по отношению к существованию человека. Если определять технику как средство и/или способ человеческой деятельности, то это еще не будет сущностью техники, ибо это всего лишь инструментальное и/или антропологическое определение техники.

Выявить сущность чего-либо, это значит раскрыть вещь в ее существе; только при таком раскрытии происходит событие истины. Хайдеггер отказывается от привычного употребления слова “истина” как нечто “верное”. Истина по Хайдеггеру - это не сокрытое, непотаенное. Человек - это не просто некая обособленная личность, но то, что вовлечено в процесс добывающего поставления, т.е. обладатель способности раскрывать потаенность сущего. По Хайдеггеру такая способность человека дарована ему тем, что он изначально видит себя вошедшим в круг непотаенности, непотаенность уже осуществилась, существование которой человек обнаруживает как свою способность. Иными словами “способность”, которую человек обнаруживает в себе, на деле ему дарована существованием непотаенности. Человек - это то, через что проявляется непотаенность. Способов такого проявления множество, и одним из них является техника.

Техника - это не просто человеческое дело, это дарованная человеку способность раскрывать непотаенность. Сутью этого нового способа является “поставление” истины. Отсюда Хайдеггер делает свой вывод: сущность техники есть “постав” (Gestеll). Здесь Хайдеггер придает обычному немецкому слову Gestell то, что - как он пишет - может означать: ткацкий станок, мельничный жернов, - новое, совсем необычное значение. При этом он ссылается на Платона, который греческому слову “эйдос” что означает “вид”, т.е данность чувственному зрению, придал совершенно иное значение - “идея” т.е. то, что как раз не воспринимается чувственным взором.

Постав - это способ раскрытия потаенности, который заставляет человека выводить действительное из его потаенности. По Хайдеггеру, между потаенностью и непотаенностью нет различия, ибо для него бытие иррационально; граница же между ними пролегает в способности их различать, которая дарована только человеку. Поэтому Хайдеггер, ссылаясь на греческих мыслителей говорит, что сущностное дольше всего остается потаенным, хотя и является самым ранним: первоначало открывается последним.

Поскольку техника, это один из способов дарованных человеку, то существо современной техники ставит человека на определенный (технический) путь раскрытия потаенности. Поставить на тот или иной путь, т.е. послать в него, есть проявление судьбы. Следовательно, техника - это судьба Человека. Но судьба по Хайдеггеру - это не принуждение. Только следуя судьбе, человек впервые становится свободным потому, что следовать ей - значит слышать Зов бытия.

Встать на путь судьбы дело всегда рискованное. В этом Хайдеггер видит главную опасность, т.е. судьбу в образе постава. В этом случае человек становится просто некой “наличностью”, мнящей себя господином земли. А это по Хайдеггеру есть отход от сущности человека, ибо человек - это не господин сущего, а пастух бытия. Это первая опасность. Однако, постав подвергает риску не только человека в его отношении к самому себе, но при этом изгоняется и всякая другая возможность раскрытия потаенности.

Итак, по Хайдеггеру существует два судьбоносных способа раскрытия потаенности - производственно-поставляющий, т.е. технический и путем создания произведения, т.е. поэтический. Тем не менее, эти способы не смежные.

Выход из потаенности есть судьба, которая всегда уже, всегда вдруг, она есть непотаенность, которая захватывает человека, возвращая ему подлинность бытия. Такая подлинность есть поэтический экстаз, и именно он предшествует (исторически) поставу. Современная техника, постав роковым образом заслоняет собою поэзию жизни.

Но все же техника таит в себе ростки спасительного, ибо человек сбывается только в событии истины и постав есть такая его судьба.

Техника несет в себе опасность и таит ростки спасительного. Как распознать последнее и признательно сберечь его?

Существо техники оказалось двусмысленным. Но двусмысленность эта указывает на тайну истины, или, как говорит Хайдеггер, на констелляцию (положение звезд, стечение обстоятельств), звездный ход тайны. Двусмысленность постава состоит в безудержности поставляющего производства и сдержанности спасительного.

Констелляция истины, ее двусмысленность есть тайна истины, всматриваясь в которую, мы обнаруживаем опасность и замечаем спасительное. Человеческих усилий не хватит предотвратить угрозу, но человек в силах домыслить, что в указанной двусмысленности спасительное есть высшее в том, что подверглось опасности.

Если это так, то есть и некое более изначальное осуществление раскрытия потаенного. Им является “технэ”. Когда-то словом “технэ” обозначали не только технику, но и то раскрытие потаенного, которое выводит истину к сиянию явленности. “Технэ” означало произведение истины в красоту. В древней Греции сущность искусства была не в художественной форме, не в эстетическом наслаждении. Ее сущность заключалась в раскрытии потаенности и поэтому оно было “технэ” и принадлежало к “пойесису”. Последнее стало, в конце концов, именем собственным - поэзией, что означает раскрытие тайны созидательной речью.

Существом поэзии пронизано всякое искусство и все способы выведения существенного в непотаенность красоты. Дано ли поэзии осуществить свою высшую возможность подле своей сестры - опасности - никто не в силах знать. Но мы наделены способностью мыслить, а значит и вопрошать о тайне, чтобы светить и быть в свете непотаенной красоты

В свете всего сказанного вопрос об отношении к технике всё ещё актуален.

Призывы Хайдеггера во многом ещё не услышаны. Но в то же время мне бы хотелось обратить Ваше внимание на одну тенденцию в отношении к технике, которая особенно усиливается в наши дни. Если на первых порах отношение к современной технике покоилось прежде всего на том, что её оценивали с позиций “хорошо-плохо”, то позже пришло новое отношение, которое по сути дела отношением уже не является, потому что правится вторым модусом сокрытия <как>. Суть его в следующем: “Любить или бояться технику глупо, потому что она по сути дела нейтральна (не полезна и не вредна), она лишь средство в руках человека. И то, будет ли она вредить нам или помогать, зависит от того, сумеем ли мы правильно управлять этим средством (тем насколько хорошо мы владеем им).” Причём надёжная опора для такого овладения видится в рассчитывании и исчислении техники. Этим мы достигаем, с одной стороны, регламентации каждого шага техники, а с другой стороны, оберегаем себя от случайностей с её стороны.

На мой взгляд, этот проект отношения к технике иллюстрирует то катастрофическое положение, которое сложилось во взаимоотношениях человека и техники. Я считаю, что мы должны “спасать” технику от себя, а не себя от неё. Попытаюсь пояснить своё утверждение.

Главная беда в том, что само наше отношение к технике технично. Мы подходим к ней с позиций исчисляющего разума, и в этом техника полностью овладевает нами. Техника захватывает само наше существо. Подлинное же отношение к технике возможно только тогда, когда мы откроем наше Dasein для её сущности. А сущность техники, как опять же верно усматривал Хайдеггер, не есть нечто техническое. То есть сама сущность техники, вышедшая в нашу открытость, указывает нам путь нового отношения к себе, отношения, которое не технично.

Такое отношение подготавливается вопрошанием и осуществляется в доверии как во вверении своего существа своей судьбе, господствующей в век техники в виде постава. Только такое отношение даёт человеку возможность не растерять подлинности своего бытия перед лицом современной техники. В доверии мы вновь обретаем тайну техники как неисчислимой хранительницы присутствия таким образом главное в начале пути, это не исчислять технику.

Но на каких путях возможно такое обращение нашего существа к доверю к технике? Наиболее вероятной мне представляется гипотеза, в силу которой возможным выходом в открытость существу техники для нас окажется решение о передаче рассчитывающей функции самой технике. Я здесь имею в виду, что кибернетическое исчисление заменит человеческое. Техника должна рассчитывать сама себя.

“Но как же, - скажете вы, - ведь именно в этом случае мы позволим технике быть самоуправляемой и, таким образом окажемся в её власти!?”. Мне же картина представляется иной. Дать возможность технике самой исчислять себя, это как раз и значит вернуть технику её существу. Мы, одержимые своей безудержной страстью к овладению, до сих пор всё время пытались отнять у техники её существо (пытались овладеть техникой). И самым циничным образом выставляли эту тенденцию под видом того, что это наоборот мы пытаемся уберечь себя от захваченности техникой. Но как раз в этом случае (как опять же справедливо замечает Хайдеггер) мы всё больше и больше захватывались техникой. Пытаясь узурпировать существо современной техники, мы постепенно растеряли своё. Лишь два существенных желания движут человеком в техническую эпоху - страсть к овладению и страсть к исчислению (присчитыванию всего). Второе как следствие первого.

Обратив свою мысль на такое положение дел, мы увидим, что эти желания, поработившие нас, покоятся на поставе как сущности современной техники. Так порой незаметно для себя мы, не желая оказаться в плену у техники, стремимся отнять у неё её существо, но напротив, становимся порабощёнными им и теряем своё.

Наша беда в том, что в своём отношении к технике мы не ищем осуществления своего существа, а забываем его. Мы не учимся любить, заботиться и доверять технике. Мы стремимся овладеть ею. Но не отдаём себе отчёта в том, что в этом случае, наоборот, техника овладевает нами.

Мы забываем главное, а именно то, что если мы своим бытием не стоим в своём существе и не выводим его в открытость, то мы теряем это существо, теряем самих себя, предаём забвению своё Dasein ради овладения техникой. Как я уже сказал, возвращение человеку его существа и обретение им подлинного отношения к технике возможно главным образом на пути доверия к её сути. Возможны наверное и другие пути, но именно доверие позволяет нам здесь (как и везде) избавиться от страсти к исчислению (будь то исчисление языка или техники). Помимо прочего, доверию свойственно принятие постава как своей судьбы, как пути раскрытия тайны, а через это - свободное отношение к нему. Доверие вместе с тем впервые только и возвращает технику истинному её существу. А вернуть что-либо его существу значит, по Хайдеггеру, спасти это нечто среди опасности забвения и неподлинности. Человеку суждено спасти технику или погибнуть самому. В этом скрыта вся глубина великой судьбы, уготованной нам поставом.

Таким образом, как уже отмечалось ранее, путь к доверию технике ведёт через вопрошание её сущности, которое только и подготавливает свободное отношение к ней. А на этом принятии себя как своей судьбы строится доверие.

Доверие возвращает человека его существу. Путь его долог, ведь, как известно, самый длинный путь - это путь к себе.

Источники

1. http://www.heidegger.ru/

2. Абдуллин А.Р. Об одном аспекте философии техники Мартина Хайдеггера //Современные проблемы естествознания на стыках наук: Сб. статей: В 2 т. Т.1. Уфа: Изд-во УНЦ РАН, 1998. С.343-349.

3. Николай Аблязов. "Технологическая сингулярность. Исследование предпосылок возникновения и последствий для человечества."

4. Н.Плотников - Гегель и Хайдеггер.

5. Попов Е.В. Идейное содержание и проблемы западногерманской философии техники

- Вопросы философии. – 1985.

6. Сергей Дацюк -Вопрос Хайдеггера.

Составитель материала: Ильиных Андрей А., радиотех. фак., гр. 25043, 2007.г