7.2. От советской идентичности к новому гражданскому сознанию?

Кризис советской идентичности означает начало стихийного формирования новой гражданской идентичности в ряде постсоветских обществ. Здесь возможны три пути. Во-первых, страх утраты национальной идентичности может сплотить население, превратив его в народ. Подобный путь не годится для такого крупного этноса, как русские. Он значим для маленьких прибалтийских народов, не раз в истории попадающих в ситуацию угрозы порабощения крупными соседями. Второй путь — формирование гражданской идентичности на основе этнических, национальных ценностей. Такой путь не является современным и не был принят большинством стран Восточной Европы после

184

«бархатных революций» 1990-х гг. Третий путь представляет собой развитие гражданской идентичности с ее содержательным наполнением ценностями, сочетающими общедемократические принципы и особенности национальной политической культуры страны. Данная система ценностей способна стать средством политической интеграции населения страны. Рассмотрим второй и третий пути подробнее применительно к российскому обществу 1990-х гг.

Для второго пути в России имеются серьезные предпосылки. Во времена, когда в обществе ветшает старая идеология, возникает дефицит политических ценностей, и этничность выдвигается в ряд устойчивых и значимых объектов идентификации. Так, русское население составляет подавляющее большинство населения нашей страны, русским языком владеет 98% ее жителей. Проблема состоит в том, что формирование гражданской идентичности на основе русских национальных ценностей (которые хорошо изучены в содержательном отношении), на фоне территориально-государственного устройства России, во многом унаследованного от Советского Союза (области и национальные республики), не решает, а обостряет проблему общероссийской политической интеграции.

Действительно, около трети субъектов Российской Федерации образованы по национальному признаку и являются республиками. Их титульным нациям, как и в СССР, обеспечен высокий политический статус, близкий к государственности, усиливающийся путем нормотворчества конституционного характера, в том числе развития собственной политической символики. Если в СССР для советской элиты данные процессы не казались проблемой на фоне уверенности в вечности советского строя, то в постсоветской России это не так. Как отмечает исследователь Л. В. Смирнягин, «политическая жизнь в автономиях и вправду зашла гораздо дальше, чем в областях и краях».³⁰

История подсказывает, что все страны с подобным административно-территориальным устройством имеют латентный источник нестабильности и распадаются в случае глубокого кризиса (СССР, Чехословакия, Югославия). Попытка формирования гражданской идентичности на основе русской национальной идентичности в силу национально-территориального устройства страны повлечет за собой аналогичные процессы в национальных республиках с центробежными политическими процессами.

Отсюда следует, что перспективным направлением формирования новой гражданской идентичности становится третий вариант с его наднациональной основой, подобной советской, американской, швейцарской и т. п. идентичности. Российская политическая элита сделала такой выбор в первые дни постсоветского существования страны, для которого с некоторых пор существует даже политический слоган «россияне», но не решила вопроса содержательного наполнения новой российской идентичности политическими ценностями. Поэтому кризис идентичности продолжается весь рассматриваемый период и за его пределами. Новая гражданская идентичность формируется стихийно, в конкуренции с ее национальным и наднациональным вариантами при дефиците общезначимых политических ценностей.

Поэтому столь интересны эмпирические исследования процесса формирования новой гражданской идентичности, соотношения в ней национальной и наднациональной идентичности народов России. Для более глубоких оценок эмпирических исследований новой гражданской идентичности рассмотрим сначала некоторые особенности советской идентичности у русских.

Воспользуемся исследованием постсоветских обществ и постсоветской национальной

185

идентичности, выполненным английскими авторами книги «Национальное становление в постсоветских окраинах» (Г. Смит, В. Лау, Э. Вильсон, Л. Бор и Э. Олворс) изучавшими и постсоветские общества в 14 постсоветских странах, кроме России, что позволяет лучше понять основы советской идентичности.³¹

Исследователи отмечают, что в СССР центру удалось создать общее всесоюзное символическое политическое пространство, так или иначе вовлечь в него все этнические регионы, обеспечивая тем самым реальность советской идентичности. Она обеспечивалась, с одной стороны, высокими институциональными гарантиями для региональных этносов (свои столицы, высшие органы государственной власти, ЦК Компартии, Академии наук и пр.). С другой стороны, отсутствие многих таких своих институтов и учреждений у России, где не было даже своего КГБ, но в то же время русский язык использовался для межнационального общения на всей территории СССР, способствовало принижению русской этнической идентичности и наполнение ее государственническим содержанием. Поэтому русские не воспринимали всерьез Российскую Федерацию как отечество русского народа, и у них было много оснований поверить идее о возникновении новой исторической общности людей — советского народа как политического субъекта с советскими ценностями.

Приоритет советской идентичности русских над этнической, государственнический характер ее содержания подтверждаются многими исследованиями. Так, З. В. Сикевич приходит к выводу, что государство и весь образ жизни консолидирует русских гораздо больше, чем сугубо этнические факторы (традиции, обычаи, культура), хотя и этническая идентичность русских за периоды советской истории никуда не исчезла.³² Поэтому внезапный крах СССР означал для русских обострение проблемы новой гражданской идентичности.

Как отмечено выше, проблема заключается в поиске содержания новой российской гражданской идентичности, так как простое переложение советской идентичности (например, по Ю. Леваде, представление о собственной исключительности; государственно-патерналистская ориентация; установка на иерархичность, эгалитаризм, имперский характер) не соответствует эпохе, поскольку сменились «времена».

Политическая элита России явно склоняется к попытке консолидации общества и формированию новой политической идентичности, как и в советское время, проходящей поперек национальной идентичности, но все-таки она не решила проблему ее содержания. Конечно, в определенной степени сохраняется идея державности, государственности. Действительно, высокий статус России подтверждается ее членством в Совете безопасности ООН, большой ролью в СНГ. Партийная жизнь в течение всего рассматриваемого периода подтверждает приверженность многих поколений патриотическим ценностям. Однако если патриотизм, государственность и державность гармонируют между собой и находят поддержку в российской политической культуре, то идея демократической оппозиции и ряд других принципов плюралистической демократии не вызывает интереса ни у политической элиты, ни у большинства населения. Пока не найдена система демократических ценностей, являющаяся современной, интегрирующей и связанной с демократическими традициями российской политической культуры. Формирование новой российской идентичности во многом происходит стихийно. Рассмотрим некоторые его результаты у разных поколений на примере русских одной из старейших центральных провинций Российского государства — Ярославской области. Для

186

вторичного анализа используются данные исследования, состоявшегося летом 2000 г. и отражающего некоторые итоги политической социализации за интересующий период, в частности, результаты стихийно складывающегося соотношения русской национальной и российской гражданской идентичности, ее связь с советской идентичностью. В исследовании приняли участие 159 человек из различных социальных и профессиональных групп, которые были разделены на три возрастные категории: молодые россияне (до 25 лет — 50 чел.); представители среднего поколения (25—50 лет — 56 чел.) и представители старшего поколения (старше 50 лет — 50 чел.).³³

Если сопоставить эту поколенческую структуру с границами политических поколений, определенными в настоящей работе, то молодое поколение можно, правда, с некоторой натяжкой, отождествить с поколением общесистемного кризиса (расхождение составит 4 когорты в возрасте 25—28 лет), среднее поколение — с поколением перестройки и поколением застоя, старшее поколение — с поколением шестидесятых. Погрешности, обусловленные некоторым несовпадением состава когорт, не позволяют претендовать на категорические выводы относительно политической идентичности поколений, но все-таки дают возможность судить о ее межпоколенческих различиях. Выборка также невелика для проявления статистических закономерностей и категорических выводов.

Рассмотрим результаты ярославского исследования. Имевшая место в прошлом и описанная выше в общих чертах советская идентичность позволяет предположить доминирование в новой российской идентичности наднациональной составляющей государственнического содержания. Можно ожидать, что после распада СССР гражданская идентификация будет особенно ощутима для представителей «поколения оттепели» (шестидесятников), военного и послевоенного поколений, в некоторой степени — для поколений перестройки и застоя. Младшие политические поколения, может быть, окажутся склонными ассоциировать себя с русским этническим сообществом.

Если рассмотреть соотношение русской национальной и российской гражданской идентичности на эмпирическом уровне, то прежде всего получается следующая картина, представленная в табл. 16 и на рис. 9.

Таблица 16. Интенсивность переживания русскими своей этнической принадлежности (доля респондентов, высказавших оценки по биполярной 5 балльной шкале от –5 баллов до +5 баллов, в %)

Поколения	Доля респондентов, шкала оценок
	–5	–1	0	1	2	3	4	5
Моложе 25 лет (поколение кризиса)	–	1,8	1,8	12,3	14	22,8	22,8	22,8
25—50 лет (поколение перестройки и поколение застоя)	–	4	14	10	4	18	8	40
Старше 50 лет (поколение 60-х и старше)	4	–	4	8	6	14	14	50

Источник: Смирнова А. Г. Формирование национальной идентичности в России: легко ли быть русскими? // Философский век. Европейская идентичность и российская ментальность. Альманах. 2001. № 16. С. 205.

Доля тех, для кого этническая идентичность не имеет никакого значения (что соответствует нулю на шкале идентичности), высока лишь у средних возрастов (10%), среди молодых и старших возрастов она невелика. Доля тех, для кого этническая идентичность

187

имеет явное отрицательное значение, невелика среди всех поколений и колеблется в пределах 1,8—4%.

Рис. 9. Интенсивность переживания русскими своей этнической принадлежности. Обозначения: 1— моложе 25 лет (поколение кризиса); 2— 25—50 лет (поколение перестройки и поколение застоя); 3— старше 50 лет (поколение 60-х и старше); на оси абсцисс — пятибалльная шкала интенсивности переживаний; на оси ординат — доля представителей поколений, в %.

Доля респондентов, для которых этническая принадлежность весьма значима и составляет 3—5 баллов, достаточно велика во всех поколениях и в сумме составляет соответственно 68,4% у поколения общесистемного кризиса; 66% у поколения перестройки и поколения застоя. Она заметно возрастает у поколения шестидесятых и старше (78%). Наибольшие поколенческие различия в этом отношении возникают между старшим и средним поколением, с одной стороны, и молодым — с другой. На рис. 9 видно, что профиль линий, описывающий распределение интенсивности переживания этнической идентичности, довольно близок у среднего и у старшего поколений и заметно отличается у молодого поколения (поколения общесистемного кризиса).

Следовательно, жизнь в эпоху перемен означает излом идентичности по поколениям. Он проходит по границе, образуемой, с одной стороны, поколениями перестройки, застоя и шестидесятых, а с другой — поколением общесистемного кризиса. Действительно, у старших политических поколений переживание этнической идентичности слабее, чем у молодых когорт, хотя и демонстрирует наличие подгруппы тех, кто оценивает свои этнические чувства в 5 баллов, в то время как для молодых когорт значимость этнической идентичности в целом выше, но без всплеска вокруг ее максимального значения (5 баллов).

Это означает некоторый рост политической значимости «быть русским» в будущем, но неизвестно, в каком именно направлении: в националистическом или в государственническом по советскому типу. Для уточнения этого вопроса рассмотрим результаты оценки респондентами своей принадлежности к сообществу граждан Российской Федерации. Эмпирически данные приводятся в табл. 17 и на рис. 10.

Видно, что среди представителей всех политических поколений оказалось довольно много тех, кто проявляет равнодушие к своей гражданской идентичности (ноль на шкале интенсивности переживания гражданской идентичности). Среди тех, кто относится

188

к поколению кризисной трансформации, равнодушных оказалось больше всего — почти четверть, а в поколениях перестройки и застоя таких оказалось 10%, но очень мало (6%) среди представителей поколения шестидесятых и старше.

Таблица 17. Интенсивность переживания русскими своей гражданской принадлежности (доля представителей каждого из трех поколений, высказавших оценки по биполярной 5-балльной шкале от –5 до + 5 баллов, в %)

Поколения	Оценки по биполярной 5-балльной шкале
	–5	–4	–3	–2	–1	0	1	2	3	4	5
Моложе 25 лет (поколение кризиса)	1,8	1,8	3,5	1,8	5,3	24,6	10,5	15,8	15,8	5,3	12,3
25—50 лет (поколение перестройки и поколение застоя)	10	0	2	0	6	10	22	4	24	8	10
Старше 50 лет (поколение 60-х и старше)	2	2	2	0	2	6	2	4	26	6	28

Источник: Смирнова А. Г. Формирование национальной идентичности в России: легко ли быть русскими? // Философский век. Европейская идентичность и российская ментальность. Альманах. 2001. № 16. С. 210.

Весьма показательно распределение по поколениям тех, кто относится к российской гражданской идентичности негативно или позитивно. Гражданская идентичность вызывает негативные эмоции у более чем 14% представителей поколения кризисной трансформации, среди 18% респондентов политических когорт среднего возраста и у 8% представителей старших политических поколений.

Рис. 10. Интенсивность переживания русскими респондентами своей гражданской идентичности. Обозначения: 1— моложе 25 лет (поколение кризиса); 2— 25—50 лет (поколение перестройки и поколение застоя); 3— старше 50 лет (поколение 60-х и старше); на оси абсцисс — пятибалльная шкала интенсивности переживаний; на оси ординат — доля представителей поколений, в %.

189

Если сложить количество тех, кто проявляет негативную гражданскую идентичность, с количеством тех, кто равнодушен к ней в аспекте рассматриваемых поколений, то получится соотношение 40 (у поколения кризиса): 28 (у поколения застоя и перестройки) и 16% (у поколения шестидесятых) соответственно, а дефицит гражданской идентичности поколений станет еще рельефнее. Он означает, что стыд за державу, испытываемый на протяжении всего кризисного периода, который оставил глубокий след у всего населения страны, в том числе у молодых когорт. Соответственно, число тех, кто явно положительно оценивает свою российскую гражданскую идентичность (в 3—5 баллов) судя по ярославскому исследованию, распределяется между рассматриваемыми поколениями как 33,4:42:60%.

Рассматривая гражданскую идентичность в целом, можно отметить, что, с одной стороны, ее профиль близок у средних и старших когорт в аспекте положительного переживания. С другой стороны, существует сходство между молодыми и средними когортами в отношении «пиков равнодушия», хорошо видных на рис. 10. У молодых когорт это почти полное равнодушие — 24,6% респондентов (ноль на шкале), у средних возрастных когорт встречается почти такое же равнодушие — 22% их представителей оценили свое гражданскую идентичность в 1 балл.

Сравнивая результаты данного исследования, можно отметить, что российская гражданская идентичность в целом вызывает больше негативных эмоций, чем принадлежность к этническому сообществу. Отсюда следует, что тенденция роста значимости этнической идентичности русских по сравнению с гражданской идентичностью означает углубление кризиса политической идентичности в российском обществе у русских.

В приведенных результатах несложно рассмотреть влияние эффекта периода на политическую социализацию в 1990-е гг. Данные свидетельствуют и об эффекте поколения в отношении когорт кризисной трансформации, отражая последствия дефицита содержания гражданской идентичности.

Традиционно государственническая по своему содержанию этническая идентичность русских подсказывает основу решения этой проблемы по аналогии с содержанием советской идентичности, но означает уже практическую работу по выработке основных политических ценностей, которую должна выполнить политическая и интеллектуальная элита, общественность страны. В противном случае остается опасность политизации русской этнической идентичности, рост национализма.

Выводы ярославского исследования подтверждаются результатами аналогичных исследовательских проектов, в частности, исследованием, выполненным в июне 1998 г. РНИСиНП совместно с Центром социального прогнозирования в рамках программы «Русская самотождественность и новые ценности» в июне 1998 г.³⁴

Объектом анализа выступали 5 поколений (совокупностей когорт), среди которых из выделенных наборов десятилетних совокупностей лишь когорты 36—45 лет очень точно соответствуют выделенному нами поколению «застоя». У этого политического поколения, впрочем, как и у других, подтверждается рост русской этнической идентичности. «Стремление к замене гражданской идентичности этнической характерно для большинства представителей всех возрастных когорт», — отмечает Ф. Э. Шереги. Автор обращает внимание также на низкое доверие к СНГ, сохранение у части населения чувства принадлежности к советскому народу.³⁵

Таким образом, решение проблемы формирования новой гражданской идентичности

190

в российском обществе заключается в определении ее содержания, в восполнении дефицита основных политических ценностей, консолидирующих общество, преодолении стихийности процесса осмысления роли гражданина новой России.

Исследования идентичности показывают, что стихийные процессы формируют разные эффекты поколений в аспекте политической идентичности, возникает разрыв, проходящий между поколением общесистемного кризиса и старшими политическими поколениями. Насколько прочен этот разрыв и закрепляется ли он другими факторами социализации в переходный период — отдельный вопрос, который будет проанализирован в следующем разделе. Здесь уместно рассмотреть, как политические стереотипы и предрассудки трансформируются в национальные, влияющие на собственную политическую идентичность молодежи.