Речь &&язык, речь, речевая деятельность ризома

Франц. rhizome. Специфическая форма корневища, не обладаю­щая четко выраженным центральным подземным стеблем. Термин &&постструктурализма и &&постмодернизма, разработан в книге Ж. Делеза и Ф. Гваттари «Ризома» (1974) (Deleuze, Guattari:1976). Введен французскими исследователями в противо­вес понятию &&структура как четко систематизированному и иерархически упорядочивающему принципу организации. Исполь­зуя метафору ризомы, Делез и Гваттари попытались дать пред­ставление о взаимоотношении различий как о запутанной корне­вой системе, в которой неразличимы отдельные отростки, и ее по­беги и волоски, регулярно отмирая и заново отрастая, находятся в состоянии постоянного обмена с окружающей средой, что якобы «парадигматически» соответствует современному положению дей­ствительности. Ризома вторгается в чужие эволюционные цепочки и образует «поперечные связи» между «дивергентными» линиями развития. Она порождает несистемные и неожиданные различия, неспособные четко противопоставляться друг другу по наличию или отсутствию какого-либо признака. Тем самым, концепция «различия» теряет свое онтологическое значение, которое оно имело в доктрине &&структурализма, символизируя собой прин­цип бинаризма, «инаковость» оказывается «одинаковостью». На

[255]

этом основании Делез и Гваттари постулируют тождество «плюрализм-монизм», объявляя его «магической формулой», где различие поглощается недифференцированной целостностью и утрачивает свой маркированный характер.

Примечательно, что ризома стала рассматриваться как эмбле­матическая фигура художественной практики постмодернизма. В частности, итальянский теоретик постмодернизма У. Эко, соз­давший самый популярный и «эталонный» образец постмодерни­стского романа «Имя розы» (1980) и написавший не менее из­вестное к нему послесловие «Заметки к роману «Имя розы» (1983), охарактеризовал ризому как прообраз символического лабиринта, характерный для менталитета постмодернизма, и отме­тил, что руководствовался этим образом, когда создавал свое про­изведение.

Риторичность литературного языка

англ. RHETORICAL CHARACTER OF FICTIONAL LANGUAGE. Постмодернистское понимание языка провозглашает риторику основанием для всех семантических интерпретаций; при этом структура языка становится насквозь «тропологической», на первый план в качестве смыслопорождающих выдвигаются внутренние элементы языка, якобы имманентная ему «риторическая форма», освобождающая его от прямой связи с внеязыковой реальностью.

Самый авторитетный представитель американского деконст­руктивизма П. де Ман, как и Деррида, исходит из тезиса о «риторическом характере» литературного языка, что, якобы, в обязательном порядке предопределяет аллегорическую форму лю­бого «беллетризированного повествования». При этом литератур­ному языку придается статус чуть ли не живого, самостоятельного существа. Отсюда и соответствующее описание «жизни текста». По мере того, как текст выражает присущий только ему особый модус написания, он заявляет о необходимости делать это косвен­но, фигуральным способом, зная, что его объяснение будет непра­вильно понято, если будет воспринято буквально. Объясняя свою «риторичность», текст тем самым как бы постулирует необходи­мость своего собственного неправильного прочтения, т. е. он знает и утверждает, что будет понят превратно: «Он рассказывает исто­рию аллегории своего собственного непонимания» (De Мап:1971, с. 136). Он может рассказать эту историю только как вымысел, зная, что вымысел будет принят за факт, а факт за вымысел. Та­кова якобы неизбежно амбивалентная природа литературного языка. Ошибочность как таковая не только принципиально зало-

[256]

жена, по де Ману, в критическом методе, но и возводится в сте­пень его достоинства: «Слепота критика — необходимый корре­лят риторической природы литературного языка» (там же. с. 141). Отсюда логическое заключение американского исследователя:

«Поскольку интерпретация не что иное, как возможность ошибки, то, заявляя, что некоторая степень слепоты заложена в специфике всей литературы, мы также утверждаем абсолютную независи­мость интерпретации от текста и текста от интерпретации» (там же).

В результате критику де Ман рассматривает «как способ раз­мышления о парадоксальной эффективности ослепленного виде­ния, которое должно быть исправлено при помощи примеров ин­туитивной проницательности, представляющих это видение» (там же, с. 1 /б).