Цитати з першоджерел:
“Знак и значение не покрывают друг друга полностью. Их границы не совпадают во всех точках: один и тот же знак имеет несколько функций, одно и то же значение выражается несколькими знаками. Всякий знак является потенциально “омонимом” и “синонимом” одновременно, т.е. он образован скрещением этих двух рядов мыслительных явленийБудучи семиологическим механизмом, язык движется между двумя полюсами, которые можно определить как общее и отдельное (индивидуальное), абстрактное и конкретное…Если один и тот же звуковой знак, как мы видели, в разных рядах может служить для передачи различных значимостей, то и обратное оказывается возможным: одна и та же значимость внутри различных рядов может быть представлена разными знаками; ср. имя существительное множественного числа — столы, паруса, крестьяне и т.д. Омофония — явление общее, омонимия же является ее частным случаем и проявляется в понятийных аспектах языка; противоположное ей явление (гетерофония) проявляется в понятийных аспектах как синонимия. Однако это не что иное, как две стороны одного и того же общего принципа, который можно было бы сформулировать, хотя и не очень точно, следующим образом: всякий лингвистический знак является в потенции омонимом и синонимом одновременно. Иначе говоря, он одновременно принадлежит к ряду переносных, транспонированных значимостей одного и того же знака и к ряду сходных значимостей, выраженных разными знаками. Это логическое следствие, вытекающее из дифференциального характера знака, а всякий лингвистический знак непременно должен быть дифференциальным, иначе он ничем не будет отличаться от простого сигнала.
Омонимия и синонимия в том смысле, в каком мы их здесь понимаем, служат двумя соотносительными координатами, самыми существенными, поскольку они являются самыми подвижными и гибкими; они более всего способны затронуть конкретную действительность” [Карцевский 1965, 85–93].
“Предполагается, что двусторонность знака есть его исконное свойство. С нашей точки зрения, эта двусторонность лишь отражает тот факт, что знак имеет, помимо чисто функциональной характеристики, некоторую иную характеристику, связанную с возможностью сознательных действий над знаком (а не только с ним). Если бы он не имел этой последней характеристики, то естественным образом изображался бы как односторонний. Именно так обстоит дело, по-видимому, с уже не раз упомянутыми мнемоническими средствами. Если подходить с этой точки зрения к языковому знаку, то ввиду присущей ему полифункциональности, причем иерархически организованной полифункциональности (более сложные функции не вытесняют более элементарные, а надстраиваются над ними), целесообразно, по-видимому, изображать его в виде не “двухэтажной”, а “многоэтажной” модели. Что представляют собой “этажи” этой модели? Это, если пользоваться математической аналогией, своего рода поля векторов, причем каждый последующий вектор прилагается к концу предыдущего… Наконец, необходимо ввести понятия простого и сложного знаков. Сложный знак есть любая организованная совокупность простых знаков, функционально отличная от каждого из этих знаков и от их простой суммы. Для языковых знаков различие простых и сложных знаков в общих чертах соответствует различию слова и высказывания.
Теперь можно ввести понятие знаковой системы. Природа такой системы будет принципиально различной для разных типов знаков. Начнем с языковых знаков. Они группируются по двум признакам: а) общность диакритических элементов, т. е. тех элементов, из которых состоит “тело” знака (на самом деле мы имеем здесь дело не с самим материальным “телом”, а с моделью, но этим можно сейчас пренебречь); б) общность функции знаков. Первый признак не является специфическим для знаковости; можно представить себе знаковую систему того же типа, не характеризуемую конечным набором диакритик (к этому типу близка спонтанная мимическая речь). Что касается второго признака, то функциональная общность знаков может быть различного характера.
Во-первых, это может быть “этаж” или “порядок”; ср. использование слова “стоп” как условного знака на улице и как обычного речевого высказывания, использование палки в обычной игре – как коня и в ролевой – как, допустим, Донкихотова Роосинанта.
Во-вторых, это может быть узуальная близость знаков. В свою очередь, такая узуальная близость может быть тоже различной, в частности ситуативной (возможность полной или частичной взаимозамены знаков в конкретной знаковой операции), контекстной (в сложных знаках типа высказываний: возможность взаимозамены простых знаков внутри сложного) и т. д.” [Леонтьев 1969, 26–27].
“Признание языка знаковой системой, – а такой взгляд на язык в настоящее время если не общепризнан, то весьма широко распространен, – требует всестороннего анализа понятия знака вообще и раскрытия специфики собственно языкового знака, поскольку знаковая система потому и называется знаковой, что состоит из знаков или, может быть, точнее сказать, включает в себя знаки. Несмотря на обширную литературу о знаковых системах и знаках, а также несмотря на существование более или менее принятого в науке (правда, очень общего) определения, согласно которому знак – нечто используемое для обозначения чего-то, находящегося вне его самого, единства мнении о том, что такое знак и каковы его свойства, все же нет. К числу немногих общепризнанных свойств знака, пожалуй, можно отнести отсутствие естественной или причинной связи между знаком и тем, что он замещает, и отсутствие детерминированности знака предметом, который он обозначает. Указанное выше определенна знака в силу своей общности вмещает весьма различные и даже противоречивые конкретные интерпретации знака и его свойств.
Между тем, от того пли иного толкования понятия знака во многом зависит решение ряда важных теоретических проблем, как общесемиотических, так и частносемиотических. т. е. проблем, касающихся различных частных видов знаковых систем, например, языковых систем. Поэтому продолжение обсуждения вопроса о знаке и, в частности, о языковом знаке и его свойствах остается актуальной задачей.
Для того чтобы служить целям общения, знак должен быть чувственно воспринимаем. Поэтому материальность является обязательным свойством знака. При всей, казалось бы, бесспорности этого утверждения вопрос о материальности собственно языкового знака тем не менее требует специального рассмотрения. В языке знаки «сделаны» из звуковой материи. Они воспринимаются органами слуха. Как материальные предметы языковые знаки существуют вне головы человека. В голове говорящего имеются идеальные обобщенные образы этих знаков (пли представления об этих знаках). Эти образы или представления по сути дела есть не что иное, как знание соответствующих знаков” [Солнцев 1977, 15–16].