Параграф 4. Распадение четких социальных структур

Мы видим сегодня, что распадение четких социальных структур порождает хаос в душе человека. Возрастает тревожность, страх и человек стремятся слиться с толпой, чтобы снять с себя ответственность за происходящее. В толпе ценен не отдельный человек, не уникальность его личности, а, напротив, - сходство с ему подобными. Отсюда – ненависть к непохожим, «чужим» (см. об этом: Маслова Светлана. Толпа агрессивна и переменчива… \\ Архетип. М., 1995, № 1, с. 12).

«Восстание масс» - это название книги Ортеги-и-Гассета. Он отмечает в своей работе: чтобы понять новое грозное явление, условимся, что такие слова, как «восстание», «массы», «общественная власть» философ не станет толковать в узкополитическом смысле. Общественная жизнь далеко не исчерпывается политикой, у нее есть, даже прежде политики, и другие аспекты.

Человек испытывает потребность в уподоблении другим (в идентификации) и он удовлетворяет ее наиболее легким способом – через идентификацию с толпой, предпочитая этот путь более сложному – внутренней самоидентификации. Всякая толпа – и организованная и неорганизованная – очень опасна. Она может подхватить любой лозунг. Потом человека бесполезно спрашивать: «Почему ты сделал это?». Он ответит: «Это сделали мы все».

Почему в критической ситуации мы бежим к эпицентру событий – к Белому Дому, на баррикады, на митинг? Казалось бы, гораздо безопаснее оставаться дома. Но когда человек остается наедине с собой, он вынужден брать на себя ответственность за свои поступки, за свой выбор. Поэтому психологически гораздо проще в такой ситуации «быть как все» и ни за что не отвечать. Растворяясь в толпе, человек наслаждается своей силой и презирает других (там же, с. 12).

Вообще отношение к слабым, к меньшинствам служит хорошим показателем состояния общества. Один из симптомов фашисизации массового сознания – отношение граждан к душевнобольным. В фашистской Германии самыми первыми были уничтожены умалишенные. Епископ Конрад, наблюдавший эти события, сказал по этому поводу: «Сегодня вы решили, что можно избавиться от них, завтра другие решат, что избавиться можно от вас».

Он уже тогда прекрасно понимал, что как только начал работать этот механизм уничтожения «одни хуже других», он может быть обращен против кого угодно. Когда эта формула появляется в сознании, когда кто-то считает, что он знает, по какому принципу можно «отбраковывать» других людей, от этой идеи становится не так-то просто избавиться.

Кстати, результаты недавних социологических исследований говорят о том, что в нашем обществе возрастает неприязнь к душевнобольным: довольно большое число людей считает, что душевнобольных надо уничтожать. Причем эти результаты различны для разных стран ближнего зарубежья: максимальное число людей, придерживающихся такого мнения, обнаружено среди литовцев, а в Узбекистане ни один человек не высказал такого утверждения. В России это число возрастает и это – очень тревожный признак.

Глава вторая. Воля массы

Параграф 1. Восстание масс

Почти за год до начала второй мировой войны американский режиссер и актер Орсон Уэллс решил подготовить радиоспектакль по роману английского писателя-фантаста Г. Уэллса. Стремясь к репортажной форме изложения событий, которая, по мнению режиссера, подчеркивала динамизм происшествия, он перенес действие в США и несколько изменил его. Режиссер вовсе не рассчитывал на готовность публики перепутать реальные и вымышленные факты. Инспирация ужаса не входила в его намерения. Однако, когда 1 октября 1938 г. радиопостановка прозвучала в эфире, тысячи слушателей восприняли передачу за сообщение о событиях, якобы имевших место в реальности. Около миллиона человек кинулись вон из Нью-Йорка. Дороги немедленно заполнились беженцами.

Паника, вызванная радиопостановкой «Вторжение с Марса», едва ли не первый пример коллективного психоза под влиянием политической пропаганды. Он наглядно показал, что в менее отчетливой форме было давно зафиксировано политическими философами. Многие из них пришли к выводу, что индивидуальное восприятие сообщения, уникальность стереотипа вовсе не говорят о том, будто исключены массовые, стихийные реакции, вызванные пропагандистским мифом.

Причину такого воздействия на людей следует искать, как думали многие политические философы, не в тайнах индивидуального сознания, а в особенностях общества, которое было определено ими как массовое. Об этом писали перед второй мировой войной испанский философ Х. Ортега-и-Гассет, французские философы Г. Марсель и Ж. Маритен, немецкие философы М. Шелер, М. Хайдеггер, К. Ясперс.

Массы стали внезапно видны, - отмечает Ортега-и-Гассет. Они существовали и раньше, но оставались незаметными, занимая задний план социальной сцены. Теперь, по мнению философа, они вышли на авансцену, на места главных действующих лиц. Герои исчезли, остался хор. Толпа, как разъясняет Ортега, - понятие количественное и видимое. Выражая ее в терминах политической философии, мы приходим к понятию социальной массы. Масса – это множество людей, без особых достоинств. Масса – это средний, заурядный человек. Таким образом, то, что раньше воспринималось как количество, теперь предстает перед нами как качество; оно становится общим социальным признаком человека без индивидуальности, ничем не отличающегося от других, безличного «общего типа».

По мнению Ортеги, старая демократия была закалена значительной дозой либерализма и преклонения перед законом. Служение этим принципам обязывает человека к строгой самодисциплине. Под защитой либеральных принципов и правовых норм меньшинства могут жить и действовать. Демократия и закон были нераздельны. Сегодня же, по мнению Ортеги, мы присутствуем при триумфе гипердемократии, когда массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою волю и свои вкусы.

Не следует объяснять новое поведение масс тем, что им надоела политика и что они готовы предоставить ее специальным лицам. Именно так было раньше, при либеральной демократии. Тогда массы полагали, что в конце концов профессиональные политики при всех их недостатках и ошибках все же лучше разбираются в общественных проблемах, чем они, массы. Теперь же, подчеркивает Ортега, наоборот, массы считают, что они вправе пустить в ход и сделать государственным законом свои беседы в кафе. Вряд ли, когда-нибудь в истории массы господствовали так явно и непосредственно, как ныне. Поэтому Ортега и говорит о «гипердемократии».

Ортега подчеркивал, что XIX веку принадлежит и слава, и ответственность за то, что он выпустил массы на арену истории. Это, по его мнению, отправной пункт для справедливого суждения о веке. Вся история представлялась философу гигантской лабораторией.

Ортега отмечает две основные черты в психологической программе человека массы: безудержный рост жизненных вожделений, а тем самым личности, и принципиальную неблагодарность ко всему, что позволило так хорошо жить. Господствующее положение, которое духовный плебс занял сейчас в общественной жизни, - совершенно новый фактор, не имеющий подобия в прошлом. По крайней мере в европейской истории плебс никогда не воображал себя носителем какой-нибудь «идеи». У него были свои готовые верования, традиции, жизненный опыт, поговорки, ходячие мнения. Но он не пускался в теоретические исследования и обобщения, каких требует, например, политика и литература.

Масса является носителем насилия. Масса питает смертельную ненависть ко всему иному. Человек во все времена прибегал к насилию; часто это бывало преступлением. Но иногда насилие служило защите правды и справедливости и прибегали к нему тогда, когда все остальные средства были исчерпаны. Теперь же, умозаключает Ортега, массы провозглашают силу первым доводом, то есть доводом единственным.