Параграф 2. Образы злодеев и героев в истории

Политике ведомы собственные законы. От высоких до комедийных. От эзотерических до профанных. Она неукоснительно мстит тем, кто путает каноны, разрушает взыскательную патетику. Поэтому можно, разумеется, достичь порою ошеломляющих успехов, подменяя жанровые законы. Но окончательный итог всегда плачевен….

В мифопоэтической практике обращение к народу – жанр, несомненно, эпико-героический. Если он востребован – предполагается, что массы в едином порыве внемлют вождю. Психологический надлом нетерпим. Бушует энергия поразительной мощи, чтобы только найти исход. Все ждут, когда кумир произнесет это слово. Тогда ток рождает действие.

Теперь жанр на разряд ниже, нежели эпический. Не станем будить в народе его не дюжинную силу. Обратимся к рассудку масс. Отзовись, народ, прояви здравость и глубинный дар рефлексии. На стыке столетий человечество задумалось: кого из политиков, мыслителей, пророков, ученых и писателей можно назвать в числе выдающихся? Кто оказал людям исключительное благодеяние, отдав им прозорливость мысли, щедрость воли и жар сердца? Но там, где герои, там и злодеи. Добро нередко бывает заложником зла, воля соседствует со своеволием, добрые помыслы с коварством. Из толщи житейского опыта и воспоминаний выплывают и демонические фигуры – олицетворения вероломства и злобы…

Рейтинги теперь в моде. Вот результаты исследования, которое провел Российский независимый институт социальных и национальных проблем в конце прошлого года. Названы десятки наиболее авторитетных, по мнению населения, российских политиков ХХ века. Рассматриваем столбец убывающих процентов и вступаем в пространство прихотливых оценок. Вот как выглядит таблица убывающей популярности. В. Ленин, А. Сахаров, И.Сталин, Ю. Андропов, В. Путин, М. Горбачев, Л. Брежнев, Е. Примаков, Николай II…

Многое здесь обязывает к размышлению. Вот, скажем, известный правозащитник и ученый А. Сахаров оказался между двух наиболее значительных политиков советской России. В. Путин сравнительно недавно начал свою политическую карьеру, но в оценке населения, как получилось в исследовании, он «превзошел» М. Горбачева. Легендарный чекист обошел знаменитого русского реформатора (Петр Столыпин после Юрия Андропова). Е. Примаков вплотную приблизился к коронованной особе (Николаю II). Да только последний русский хозяин трона замыкает политический ряд…

Зато хронологический радиус исследования впечатляет: два авторитетных политика (Николай II и Столыпин) служили народу до революции, два (Л. Брежнев и Ю. Андропов) в годы советского застоя, два (М. Горбачев и Е. Примаков) в период перестройки… Один пока только В. Путин. Рядом с ним можно поставить только виртуального Б. Ельцина.

Можно ли верить исследованию? Удалось ли его авторам выявить оригинальное содержание коллективного бессознательного? Если опрос представителен, то какие особенности народного мнения он выражает? Отчего так затейливо выглядит «лестница»? Наконец, где тут, говоря словами Пушкина, ложь, а где намек?

Исследование проводилось в одиннадцати территориально-экономических районах страны. В квотной выборке представлено столько же социальных групп населения – от рабочих шахт и строек до служащих, от крестьян до пенсионеров. Нет оснований оспаривать предложенную модель населения. Вопрос в другом: можно ли ухватить молву и безмолвствие народа в расставлении фамилий политиков? Предлагая встречному выбрать в перечне фамилий своего героя, мы заведомо предполагаем, что люди имеют конкретное и реальное представление о логике истории….

Если бы исследование проводилось в Америке или в Англии общее течение истории имело бы знакомые ориентиры. Но отечественная история состоит из одних «великих переломов». Допустимо ли ждать от опрашиваемых экспертных оценок? Человек с улицы не может быть политическим экспертом. Он им никогда и не был. Мы, великовозрастные дети Просвещения, все еще полагаем, будто благодаря парламентским трансляциям сталевары и рыбаки, скотницы и предприниматели, шахтеры и ткачихи прямо-таки поднимаются на заре с политической лексикой на устах. Каждый из них живо так вызывает в собственном воображении различные формы политического устройства. И как гражданин пламенеет от конституционных изысков. И уж точно знает, что такое политика и кто такой политик?

Однако уже первое в мире исследование такого рода, выпущенное в 1950 году под руководством немецкого философа Теодора Адорно, развеяло эти иллюзии. Осмысливая истоки фашизма в Германии, исследователь пытался понять, отчего люди игнорируют, казалось бы, неоспоримые политические ориентации? Почему путают демократию с деспотией, свободу с бунтом, порядок с диктатом?

Параграф 3. Стереотипное мышление масс

Адорно придумал анкету, которая предлагала опрашиваемым выразить собственное политическое кредо. Для классификации социальных персонажей он использовал интересную методику. Адорно систематизировал фразы из ежедневных газет, остроты из обывательских разговоров, примелькавшиеся пропагандистские клише. Все это он сгруппировал таким образом, чтобы выявить специфические формы мышления обывателя, формализовать мнение толпы и зафиксировать ее основные психологические комплексы.

Если перевести это на знакомый нам язык, то можно было бы включить в анкету такой, скажем, вопрос: «Надо ли мочить лиц кавказской национальности?» Предполагалось, что так выявится полный мировоззренческий спектр мнений. Адорно затем пришел в ужас от поразительной сумятицы умов, которую обнаружил опрос.

Как можно вообще размышлять о нормальном демократическом процессе, писал Адорно, когда люди элементарно невежественны в политике? Они даже подчас не понимают, о чем их спрашивают. Уровень информированности потрясающе убогий. Но это еще не вся беда. Неосведомленный человек все равно пытается «иметь мнение», в результате чего в общественном сознании господствуют предрассудки, критичность мышления утрачивается. Люди не хотят думать, и это нежелание стимулируется всей системой жизни. Привычным пафосом фактов и цифр. Абстрактным морализированием. Карнавалом политических фигур.

Т. Адорно отметил, что общепринятые идеологические понятия: демократизм, реакционность, прогрессивность и другие весьма относительны. В основе любого идеологического убеждения, по мнению Адорно, лежит иррациональное чувство. Эта иррациональность может быть понята только при изучении психической структуры субъекта. (См.: Адорно Т. Исследование авторитарной личности. М., 2001)

По мнению Адорно, политическое мышление в Америке определено прежде всего, неслыханной прежде стандартизацией общественного мнения и настроения, обусловленного тем, что формы социального контроля совершенствуются. Стереотипные настроения, описанные Адорно, дают возможность уловить причудливые иррациональные формы «мышления», формализовать мнения толпы и зафиксировать ее основные комплексы.

Политический опыт, отмечается в исследовании Адорно, не переживается и не приобретается индивидом. Он навязывается ему искусственным путем. Политика и экономика отчуждены от реальной жизни человека. Но парадокс состоит в том, что эти чуждые и непонятные вещи управляют его жизнью. Миллионы убедились в этом во время второй мировой войны. Человек, осознавший эту зависимость, будучи поставлен перед проблемой, сути которой он не понимает, развивает особую технику «ориентации в темноте».

Такая техника дважды функциональна: она дает человеку суррогат знаний о предмете и создает ему чувство «интеллектуальной безопасности», смягчающее страх и тоску перед непонятным. Задача понять «непонятное», парадоксальная сама по себе, ведет к парадоксальной ситуации – к параллельному использованию одним и тем же индивидом двух взаимоисключающих методов объяснения. Тупик, в котором существует современный человек, обрисован этим противоречием исчерпывающе. Эти два метода – стереотип и персонализация.

Иррациональные импульсы, формирующиеся в детстве и никогда до конца не преодоленные развивающимся характером, лежат в основе тех рационализаций политики, к которым прибегает взрослый недостаточно информированный или запутавшийся человек. Здесь один из важнейших моментов связи между мнением и психологией.

Взрослый человек, так же как ребенок, дорого платит за душевный комфорт, создаваемый стереотипами. Мир постепенно превращается в некий вопросник, каждый пункт которого обеспечен заведомо соответствующим плюсом или минусом, в нечто холодное, пустое и далекое.

Теперь вернемся к исследованию, которое проводилось в России Российским независимым институтом социальных и национальных проблем. Возможно оно тоже показывает нам меру неинформированности населения? Не потому ли творцы режима и его ниспровергатели оказываются в таблице рядом? Что, например, жители Дальневосточного территориально- экономического района знают о деятельности П. Столыпина, а северяне о Е.Примакове? Или вот оно - смешение жанров – царь и академик, реформатор и кэгэбэшник.

Политика, всем ясно, огромное поприще. Здесь преобразователь общественно-политического строя может оказаться рядом с грозным государственником, реформатор с правозащитником, революционер с консерватором, царь с «государевым оком». Но ведь именно в этом пункте смещаются все представления о политике. Один из участников опроса, скажем, связывает ее с возникновением хуторов, а другой – с раскулачиванием, кое-кто – с деспотией, или, напротив, с инакомыслием.

Ну, и прекрасно,- возможно, скажет иной читатель. Вот мы и получим в осадке нужные предпочтения. Верно, но давайте сразу откажемся искать в них политическую рефлексию. Если судить по результатам исследования, запросы населения «убывают» в следующем порядке – революция, защита человеческих прав, укрепление государства, ужесточение порядка, реформа, государственный патриотизм, перестройка, консерватизм, монархия.

Однако какой простор для рядового человека в истолковании этих феноменов! Уточним: нельзя требовать от опрошенных суждений, которые по своему содержанию совпадали бы с мнением политического эксперта. Преступно и наивно полагать, будто спор в кулуарах парламента может адекватно воспроизводиться в котельных и офисах, на крестьянском подворье и в коммерческом ларьке.

Между тем мода на социологические опросы стала попросту нестерпимой. То и дело обнаруживаешь в собственном почтовом ящике обстоятельные анкеты, авторы которых предлагают назвать имя президента другой страны, оказавшего наибольшее воздействие на судьбы России. Выпытывают, что я думаю о прошлогодних парламентских баталиях. Просят прокомментировать действия некоей подкомиссии с чрезвычайными полномочиями. Предлагают сопоставить различные конституционные формы. И все это на языке всезнающего и агрессивно настроенного эксперта.

С каким глубокомыслием анализируются потом полученные данные. Какие политические рекомендации даются советниками от имени науки. Отчего теоретические уроки европейской культуры прошли мимо нас? Неужели политическим казначеям невдомек, что жизнь гораздо глубже и неизмеримо обстоятельнее парламентской конъюнктуры? Рядовому человеку, который принужден сегодня просто спасать свой организм, недосуг размышлять, отчего компрадорство хуже плебисцита…

Глава четвертая. Персонализация