Массовые зрелища России

Дух народный всегда был велик и могуч... Это же доказывают и произведения народной поэзии, запечатленной богатством фантазии, силой выражения, бесконечностью чувства, то бешено-веселого, размашистого, то грустного, заунывного, но всегда крепкого, могучего, кото­рому тесно и на улице и на площади, которое просит для разгула дремучего леса, раздолья Волги-матушки, широкого поля.

В. Г. Белинский

Обращаясь к истории возникновения массовых празднеств в нашей стране, мы видим, что еще в Древней Руси бытовали народные песенно-танцевальные дей­ства, явившиеся той богатейшей фольклорной почвой, на которой зародились ос­новы русского искусства. Творческий дух народа издревле находил свое воплощение в песнях, плясках, красочных обрядах, комических скоморошьих играх и «глумах».

Изучая источники, мы убеждаемся, что русские народные гулянья, скомо­рошьи игры и «глумы» неразрывно связаны с бытом народа, общественными взаи­моотношениями определенной эпохи. Это одна из составных частей духовной жизни русского человека — фольклора, неиссякаемого родника поэтических сил народа, веками создаваемого бесчисленными поколениями.

Героические деяния народа, его могучая сила и патриотизм, выкованные ве­ками, и исторически сложившийся характер русского человека-воина, на протя­жении всего существования России отстаивавшего от врагов родную землю, воплотились в могучем былинном эпосе. А жизнерадостность, юмор русского че­ловека, готовность к шутке, доброй насмешке — все это нашло воплощение в «смеховой культуре», или. говоря словами А. Н. Островского, «комической произ­водительности», наиболее ярко выразившейся в скоморошьих забавах, «глумах», потехах и в массовом коллективном творчестве — народных гуляньях. В них ис­токи русской поэзии, музыки, русского театра и — эстрады.

203

В народном быту зародились массовые празднества и зрелища. Достаточно вспомнить наиболее характерные из них: кузьминки (девичий праздник), семик, ночь на Ивана Купалу, веснянки, масленицу, колядки. Особенно популярны были гуляльные (или катальные) ледяные горы на Рождество и на Масленицу (гулянье «под горами») и народные гулянья, катания на качелях летом («под качелями»).

Во время этих праздников выстраивались балаганы, где ставили целые музы­кальные спектакли, основанные на фольклорных истоках, выступали деды-бала­гуры, петрушечники, вожаки ученых медведей, раешники и т.д.

Старинные русские праздничные обряды нигде и никогда не записывались, но веками сохранялись в памяти народа, пройдя сквозь нашествия, войны, голод и смерть — словом, сквозь все испытания, которые обрушивались на русский народ в течение всей его многовековой истории. Поистине бессмертен оптимизм рус­ского народа, безгранична народная фантазия, неиссякаем живой родник его творчества!

Праздничные обряды — это, по существу, народные песенно-танцевальные массовые представления со своим наивным, но точным сюжетом, образами, по­этическим текстом, музыкой, особой драматургией и своеобразной режиссурой. Например, в русской свадьбе есть твердый «сценарий», обязательные «действую­щие лица» (сваты, дружки, подруги невесты, ряженые и т.д.), обязательный ре­пертуар (плач матери, плач невесты и т.д.). Хотя детали праздника менялись в разных областях, даже в различных селах, «сценарий», «репертуар» и «постано­вочный план» в основном оставались неизменными. В конечном итоге народ со­здал песенно-танцевальный спектакль, действие которого происходит и в избах, и под открытым небом. При этом обязательным условием является активное уча­стие в сюжете праздника большого количества людей. Старинная русская свадьба, обряды, игрища и празднества навсегда остались живым памятником русского на­родного творчества, дошедшим до нас с древних времен и убедительно свидетель­ствующим о том, что истоки наших современных массовых зрелищ надо искать в русских народных фольклорных празднествах.

Непременными участниками и заводилами старинных народных праздников и гуляний всегда были скоморохи. В дальнейшем скоморошьи игры и «глумы» пре­вращались в самостоятельные спектакли, которые давали актеры-скоморохи (или «охотники», как их называли) на играх и братчинах. Скоморохи принимали участие и в массовых действах, но уже как профессиональные актеры, ведя «конферанс», разыгрывая «скетчи» и «репризы», играя на дудках и гуслях.

Творчество скоморохов, наполненное язвительной сатирой по отношению к церкви и боярам, а следовательно, социально направленное и несущее в себе определенные черты общественного протеста, пользовалось поддержкой трудо­вого люда и естественно входило в непримиримое противоречие с позицией власть имущих.

Скоморохи постоянно подвергались жестоким гонениям. В дошедшей до нас «Повести временных лет» проповедник-летописец осудил скоморохов, высказав, очевидно, официальную точку зрения на скоморошество и народные гулянья: «Ко­нечно, языческого обычая придерживаются по указке дьявола! Таких людей дьявол обольщает и другими способами, отвлекая нас от бога всевозможными соблазнами: трубами и скоморохами, гуслями и русальи (т. е. праздничными гуляньями. —

204

И. Ш.). Ведь мы видим места для игрищ утоптанными, и людей много множество, яко происходит давка, когда начинается представление, от беса замышленного дела. А церкви стоять! Егда же бывает год (т. е. время. — И. Ш.) молитвы, мало их обретается в церкви».

Судя по этому документу, церковь была в панике: трудовой люд предпочитал посмотреть на вольном воздухе веселые скоморошьи игрища, посмеяться над зло­ключениями бояр и попов и поучаствовать в увеселениях, нежели забиваться в душную тесноту храма, где из темноты его «стращали» возмездием за всевозмож­ные «дьявольские искушения».

В XVI веке «Стоглав» запретил скоморошество, назвав его «бесовским позо­рищем», а затем и «Домострой» осудил скоморошьи потехи.

При царе Алексее Михайловиче, как писал А. М. Горький, «церковь и боярство истребили скоморохов и калик перехожих».

Но скоморошество, перестав так называться, не исчезло, так же как не могла исчезнуть тяга русского человека к юмору, шутке, острому слову, насмешке, к яр­кому веселью, песне, народной музыке, народному танцу — словом, к тому много­образию тем и жанров, которое несло в себе творчество скоморохов. Вспоминается А. Н. Островский, отметивший своеобразие русского народного характера: «Как от­казать народу в демократической и тем более в комической производительности, когда на каждом шагу мы видим опровержение этому и в сатирическом складе ума, и в богатом, метком языке; когда нет почти ни одного явления в народной жизни, которое не было бы схвачено народным сознанием и очерчено бойким, живым сло­вом... Такой народ должен производить комиков...»¹⁶.

Разве могли церковные указы и царские грамоты переложить характер рус­ского человека, убить в нем то, что составляло самые сокровенные глубины души народной? Нет, не удалось задушить эту черту народного русского характера — спо­собность к «комической производительности», сатирическому складу ума, бога­тому меткому языку, бойкому живому слову.

Скоморохи остались жить, вопреки указам и постановлениям. Они только из­менили свой облик, когда их искусство было подвергнуто запретам и гонениям. Они стали называться «народными забавниками», «потешниками», пошли в пе­трушечники, раусные деды, раешники... По-прежнему потешали они простой люд, заставляли задумываться над социальной несправедливостью существующих об­щественных и социальных взаимоотношений.

Не обязательно искать только в истории Москвы или другого великого города следы, свидетельствующие о том, что народные гулянья с давних времен процве­тали на Руси, были любимы народом и постоянно подвергались злым гонениям со стороны церковной и государственной власти. Взять хотя бы Кашин. Тихий па­триархальный городок, затерянный в глубине России, он удивительно живописно раскинулся по берегам многократно петляющей извилистой речки Кашинки, впа­дающей в Волгу. Деревянный город-крепость Кашин неоднократно сгорал дотла. Но приходило время, народ заново отстраивал его, и он в который раз поднимался из пепелища.

В XVII веке в Кашине зашумел посад — торговый и ремесленный центр, окру­живший Дмитриевский монастырь. Сюда на престольные праздники, на шумные ярмарки потянулся народ со всей округи.

205

«В твоем государстве богоспасаемом граде Кашине в понедельник первыя не­деля великого поста чинитца великое безчиние и беззаконие.— доносил царю ар­химандрит Дмитриевского монастыря. Он явно был возмущен и напуган тем, что творится «бесовская игра веселие с медведи и бубни, и с сурнами» и что «со вся­кими бесовскими играми с иных городов торговые люди и веселые приезжают на тот великий день»¹⁷.

Видно, много хлопот доставляли монахам народные гулянья и скоморошьи забавы. Тревожили они и царя, ибо царская грамота указывает: «Тех людей... имать и делать наказанье». Но все равно Кашин оставался городом торговым и веселым и постоянно привлекал скоморошьи ватаги «с медведи и плясовыми собачки».

Допетровская Россия не знала светских официальных торжеств. Начало им положил Петр I, устроив в Москве в 1697 году первое «триумфование» по случаю взятия Азова. С тех пор подобные торжества стали обычаем. К устройству празд­неств привлекались опытные специалисты-техники, поэты писали торжественные оды. Придворные представления в эти годы носили в известной мере демократи­ческий характер. Даже сама пышная торжественность батов и ассамблей зачастую служила объектом осмеяния, достаточно вспомнить создание «Всешутейного со­бора», который А. М. Горький считал своеобразной трансформацией потех яры­жек, глумцов и скоморохов, то есть возрождением традиций русского народного творчества.

Торжественно-веселым было карнавальное шествие, устроенное однажды Петром I на Масленицу. Целый день из села Всехсвятского к Кремлю двигались военно-морские суда, поставленные на сани. Сам царь, одетый флотским капи­таном, окруженный генералами и офицерами, ехал на 88-пушечном большом ко­рабле, который везли 16 лошадей. За кораблем «плыла» гондола, в которой находилась царица в костюме пасторальной крестьянки. Ее окружали дамы и ка­валеры в аравийских костюмах. За гондолой царицы тянулась так называемая «неугомонная обитель» — множество маскарадных шутов в санях, сделанных на­подобие драконовой пасти. Шуты были наряжены журавлями, лебедями, лиси­цами, волками, медведями и огненными змеями. На колеснице, запряженной «сиренами», восседал Нептун с трезубцем в руках. Все это пело, играло на различ­ных инструментах, кувыркалось, кричало, танцевало...

У входа в Кремль шутейная процессия была встречена пушечным салютом и фейерверком. Кстати, в петровские времена многие придворные празднества стали сопровождаться фейерверками.

Истоки фейерверочного искусства на Руси восходят к глубокой старине, и свя­заны они, как и многое в истории русской народной культуры, со скоморохами. Это они ввели в обиход «огненные потехи», используя сухой плаун (ликоподий), обладающий способностью мгновенно вспыхивать.

«Огненные игрища» вошли в моду в XVI—XVII веках, в Дни рождественских праздников, которые народ встречал веселыми гуляньями. По свидетельству ис­ториков, при дворе Алексея Михайловича на гуляньях и игрищах использовали «летающие потешные огни» и «зажигательные нарядные стрелы», как тогда назы­ваюсь ракеты.

С конца XVII века фейерверки получили большое распространение, венчая праздники и торжества. Петр I сам принимал деятельное участие в их подготовке.

206

По его распоряжению для фейерверочных праздников стали изготовлять спе­циальные машины, строить монументальные декорации. Известно, что один из фейерверков, подготовленный лично Петром I, продолжался в течение трех часов.

Фейерверки на Руси являли целые огненные представления, где был сюжет, развитие действия, кульминация и завершение. Правомерно назвать эти пред­ставления «фейерверочным действом».

Сохранилось подробное описание фейерверочного действа, состоявшегося в Петербурге 1 января 1712 года в честь русско-турецкого мира.

На Неве, напротив дворца петербургского губернатора Меншикова, был сооружен театр фейерверочного представления — целый комплекс, состоящий из триумфальных ворот, арок, транспарантов, эмблем. Одни за другими возникали огненные фигуры, рисунки, надписи, прославляющие силу и могущество госу­дарства Российского, его славную столицу и могучий русский флот. На фейерве­рочном представлении присутствовали иностранные дипломаты, и многие намеки в адрес враждебных России государств предназначались им.

«В малой дуге, — читаем мы в описании фейерверка, — явится звезда северна горяща и полумесяц, свою светлость Северу поделяет. А между ими вошли темная туча, тогда тот полумесяц отвращается лицом своим от звезды... Потом окажется крепость морская, у которой в одной картине надпись сия: "Бог, укрепи камень сей". Значит сия крепость Санкт-Петербург. В другой картине сие подписание: "На счастливое шествие сему". Причем корабль со всеми парусами по ветру в га­вань прибысть. Значит сие, какую благость впред государству чрез сие привлечет».

Как видно из приведенного примера, фейерверочное действо в Петербурге строилось по разработанному сценарию и несло не просто развлекательные функции, но было и политически направлено.

В сентябре 1720 года в честь победы над шведским флотом в Петербурге было поставлено массовое действо, продолжавшееся четыре дня. При громе пушек суда российского флота проконвоировали по Неве «пленных» — шведские корабли, за­хваченные в битве при Гренгаме. Этот торжественный ввод пленных кораблей зна­меновал собой утверждение могучей силы российского флота и был встречен присутствующими с огромным энтузиазмом.

А вечером набережная Невы, площади и центральные улицы вспыхнули ты­сячами огней иллюминации. Праздник венчало фейерверочное действо, где был представлен Нептун, плывущий на колеснице, и торжественно трубящая Победа. Один из фейерверков вспыхнул на Неве. На больших плотах, стоящих на реке, были заготовлены фейерверочные декорации. Действие состояло из трех аллего­рических картин. После них ночное небо озарили тысячи ракет, шутих, огненных колес и др. Интересно отметить, что пиротехники, обслуживавшие действо, были одеты в яркие маскарадные костюмы.

Традиционные в конце XVII — начале XVIII века российские фейерверочные действа стати позже неотъемлемым компонентом больших праздников: в дни Ро­ждества, на Масленицу, на Новый год.

Театрализованные представления послепетровской эпохи, память о которых дошла до нашего времени, были официозно-пышными дворцовыми зрелищами. Характерны даже их названия. В них — преувеличенно-торжественных, напы­щенных, велеречивых и длинных — ощущается и время, и цели, которые пресле-

207

довали их создатели, и стиль этих представлений: «Торжественное представление, которое при праздновании высокого дня рождения ее императорского величества великия Государыни Елисаветы Петровны самодержицы всероссийския и проч., и проч., и проч. 18 декабря 1741 в Санкт-Петербурге показано было»; «Торжест­венный праздник о благополучном заключении мира между его величеством им­ператором Петром Третьим и его величеством Фридериком Третьим, королем прусским перед новым Зимним домом на Неве реке июня 1762 года»; «Торже­ственная Россия, изображенная в пяти аллегорических картинках, в высочайший день рождения ея величества Екатерины Вторыя ноября 1770 года».

Известно, что первое из указанных представлений было в двух частях. Первая часть называлась «Цветущее состояние империи в мирное время, сила и слава Рос­сии в военное время». Вторая — «Богатство империи, почтение государства в чу­жестранных землях».

Церемония была напыщенной, торжественной и отменно лживой. Она от­крылась долгой раболепной одой во славу Елизаветы (кстати, восседавшей здесь же на троне). После оды началось представление, сопровождаемое торжественной му­зыкой и световыми эффектами. В тексте, произносимом по ходу действия, Елиза­вета сравнивалась с богиней, ее лицо — с солнцем и т.д.

Помпезно-раболепный характер этих представлений был подчеркнут присут­ствием народа, вынужденного стоять на коленях все время, пока продолжалась длительная торжественная церемония.

Но среди официозных торжеств середины XVIII века есть пример, убеди­тельно свидетельствующий о совершенно противоположной позиции, как обще­ственной, так и творческой. В середине XVIII века при постановке в Москве карнавала «Торжествующая Минерва» великий русский актер Федор Волков, ко­торого можно назвать первым в России профессиональным режиссером-поста­новщиком массовых празднеств, с успехом применил принцип русского народного массового действа. И сегодня, знакомясь с материалами этой постановки по слу­чаю коронации Екатерины II в 1763 году (авторы — Волков, Сумароков и Хера­сков), поражаешься размаху режиссера, его безудержной фантазии, творческой смелости. Федор Волков, «вымышлявший и располагавший» весь маскарад, вы­ступал и в качестве сценариста («вымышлявший»), и режиссера-постановщика («располагавший»). Это обстоятельство является чрезвычайно важным, ибо необ­ходимость деятельности режиссера-драматурга массового представления под­тверждается как современный практикой, так и историческим анализом.

В процессии-маскараде, прошедшем по улицам Москвы, приняли участие многие сотни людей. «Торжествующая Минерва» стала поистине общенародным зрелищем. Царица, давая разрешение на проведение празднества в Москве, на­деялась, что в маскараде ее будут восхвалять как мудрую, гуманную правитель­ницу. Однако Ф. Волков выстроил сценарно-режиссерское решение массового празднества совершенно в ином плане, необычайно смелом не только с точки зре­ния художественной, но в еще большей мере — политической. В маскараде была проведена мысль о неблагополучии в государственной и общественной жизни Рос­сии. Взяв за основу приемы народных игрищ, глумов и скоморошьих забав, Ф. Волков создал сатирическое массовое зрелище, полное злободневных намеков в адрес власть имущих.

208

Ф. Волков необычайно по тому времени усилил социальную, обличительную сторону маскарада. Таким образом, вопреки желанию царицы, маскарад этот стал убедительным эмоциональным рассказом «о социальных язвах феодально-крепостной России: о беззакониях и произволе судей и подьячих, нравах дворян­ства и пр.»¹⁴.

С яростью подлинного художника-гражданина обрушился Федор Волков на социальные несправедливости своего времени. Желая быть понятным народу, рас­сказать обо всем, что он задумал, ясным и близким ему языком, Федор Волков по­строил праздник на образах, взятых из русского фольклора, из скоморошьих игриш и «небывальщин». Так, одна из частей из маскарада («Превратный свет») строи­лась целиком на фольклорном материале и в основе своей — на скоморошьей «не­бывальщине».

Принцип народного представления основывался на вовлечении народных масс в действие. В маскараде, к примеру, принимали участие хоры рабочих мо­сковских мануфактур (в основном исполнявшие сатирические песни, сочиненные М. Херасковым и самим Ф. Волковым). Эти хоры явились музыкальным фунда­ментом маскарада. А сам факт участия фабричных хоров представляет особый ин­терес с точки зрения способности Ф. Волкова организовать самодеятельное народное творчество, привлечь талантливых артистов из народа к участию в мас­совом карнавале. Эти сатирические куплеты настолько полюбились народу, что их распевали в Москве еще долгое время.

Необходимо отметить умно организованный подготовительный период, пред­шествующий карнавалу. Не вызывает сомнения, что Ф. Волков лично руководил всем сложнейшим комплексом подготовки массового карнавала, и, судя по ре­зультатам, организация подготовительных работ была проведена отлично. И дело здесь не столько в разнообразном и богатом оформлении и реквизите, сколько в репетиционной работе со многими исполнителями и коллективами.

Федор Волков сделал всю тогдашнюю Москву местом действия, а ее населе­ние — участником действа. Шествие карнавала: хоры, колесницы, где происхо­дили аллегорические сцены (вспомните мистериальные педженты!), персонажи русских сказок, сатирические маски — все это пестрое, шумное, невиданное по тому времени зрелище под громкую музыку при огромном стечении народа от­правилось от Кремля по тогдашней Мясницкой (ул. Кирова), к Красным воротам (пл. Лермонтова), затем по Новой Басманной свернуло на Старую Басманную, после чего по Покровке (ул. Чернышевского) и Маросейке (ул. Богдана Хмель­ницкого) вернулось к Кремлю.

В сценарно-режиссерском решении использовались приемы и образы ста­ринных русских гуляний, фольклорные персонажи из сказок, былин. Сатири­ческая линия представления, шедшая от русской скоморощины, воплощалась в образах Взятколюба, Кривосуда, Обдиралова. На колесницах, где были устроены площадки. зрители могли видеть сатирические маски Обмана, Насилия, Неве­жества, Мотовства, Лихоимства и т.д. В представлении участвовали жонглеры, акробаты, эквилибристы, специально для карнавала выписанные из-за границы. По свидетельству А. Болотова, современника Ф. Волкова, «маскарад сей имел собственной целью своею осмеяние всех обыкновеннейших между людьми по­роков, а особливо мздоимных судей, игроков, мотов, пьяниц и распутных, и тор-

209

жество над ними наук и добродетели: почему и назван он был 'Торжествующей Минервою".

Свидетельство Андрея Болотова, очевидца этого удивительного и небывалого по тем временам события, представляет безусловный интерес для нас. Описание маскарада полно живых, непосредственных впечатлений: «...процессия была преве­ликая и предлинная: везены были многие и разного рода колесницы и повозки, от­части на огромных санях, отчасти на колесах, с сидящими на них многими и разным образом одетыми и что-нибудь особое представляющими людьми, и поющими при­личные и для каждого предмета нарочно сочиненные сатирические песни. Перед каждою такою раскрашенною, распещренною и раззолоченною повозкой, везомою множеством лошадей, шли особые хоры где разного рода музыкантов, где разнооб­разно наряженных людей, поющих громогласно другие веселые и забавные особого рода стихотворения; а инде шли преогромные исполины, а инде удивительные карлы. И все сие распоряжено было так хорошо, украшено так великолепно и бо­гато, что не инако, как с крайним удовольствием на все смотреть было можно.

Как шествие всей этой удивительной процессии простиралось из Немецкой слободы по многим большим улицам, то стечение народа, желавшего сие видеть, было превеликое. Все те улицы, по которым имела она свое шествие, напичканы были бесчисленным множеством людей всякого рода; и не только все окны домов наполнены были зрителями благородными, но и все промежутки между оными установлены были многими тысячами людей, стоявших на сделанных нарочно для того подле домов и заборов подмостках. Словом, вся Москва обратилась и собра­лась на край оной, где простиралось сие маскарадное шествие»¹⁹.

Маскарад продолжался несколько дней, закончившись народным гуляньем с театральным представлением, со специально приготовленными по этому случаю спектаклями балаганов и цирка, как гласит изданная к маскараду программка: «...на сделанном на то театре представят народу разные игралища, пляски, комедии кукольные, гокус-покус и разные телодвижения...»²⁰.

Как уже поминалось, наряду с «Торжествующей Минервой» при дворе стави­лись и другие массовые представления. И если эти представления носили офи­циозно-пышный характер, то в «Торжествующей Минерве» явно ощущалась тенденция демократизировать жанр.

Необходимо отметить, что это в известной мере политическое массовое пред­ставление Федор Волков осуществил почти за тридцать лет до массовых празднеств Великой французской революции, основой которых явилось политическое содер­жание.

Талантливому творению Волкова было суждено и второе рождение — в наше время. О нем вспомнило руководство Госцирка в 20-х годах, когда сценарий «Тор­жествующей Минервы» был включен в репертуар государственных цирков.

Совершенно очевидно, что, обращаясь в начале 20-х годов XX столетия к «Тор­жествующей Минерве», созданной в 1763 году, руководство цирков не без основа­ния считало актуальным показ представления, в котором злая сатира на разные слои общества, на всевозможные пороки его приобретала силу и действенность политического памфлета, направленного против самодержавного российского строя. Как бы то ни было, но сам факт обращения к «Торжествующей Минерве» в первые послереволюционные годы весьма знаменателен. Это еще раз подтверж-

210

дает, что массовое народное представление, поставленное Ф. Волковым в 1763 году, было не развлекательным карнавалом, а несло в себе большой социальный и об­щественный смысл.

В царствование Екатерины II было принято всякое событие отмечать празд­нествами: придворными маскарадами —для «избранных», гуляньями и фейервер­ками — для остальных.

Следует рассказать еще об одном массовом зрелище екатерининского вре­мени.

На июнь 1775 года в Москве было назначено торжество по случаю заключения победоносного мира с Турцией. Празднество должно было сопровождаться пуб­личным гуляньем на Огородном Ходынском поле. Выдающийся русский архитек­тор В. И. Баженов осуществил постановку этого гулянья, найдя чрезвычайно остроумное и неожиданное режиссерское решение. По плану В. И. Баженова Ходынское поле изображало карту Крымского полуострова. Две дороги, ведущие из Москвы, представляли собой реки Днепр и Дон. По «берегам» Дона были устроены карусели и балаганы, где балагуры, канатоходцы, жонглеры, фокусники удивляли народ всяческими неожиданностями. На зеленом лугу, в центре Ходынки, изобра­жающем Черное море, были установлены в боевом порядке корабли славного рос­сийского флота и вражеские турецкие фелуки. Искусно выстроенные башни, минареты обозначали завоеванные города и крепости — Азов, Керчь, Еникале. Ог­лушительно гремели сверкающие на солнце трубы, многочисленный хор пел тор­жественную кантату, встречая вереницу гостей, протянувшуюся от самой Москвы. Все было подчинено основной идее гулянья — прославлению патриотизма народа, силы и могущества русского оружия.