2. Становление жизненного пространства человека

Одной из важных проблем, высвечиваемых стремительными темпами жизни глобального мира, оказывается выяснение естественных границ человеческого существования в экстремальных пространственных структурах, выстроенных различной системой факторов. В одном случае экстремальные структуры порождаются обнищанием, безработицей, политической и правовой нестабильностью; в другом – «электронной средой», высокой психологической напряженностью самодеятельного населения, занятого промышленным производством информации; в третьем – экстремальные ситуации непрерывно порождаются обществом риска с высоким уровнем неопределенности результатов принимаемых решений.

Ставя вопрос о границах человеческих возможностей, о границах жизненного пространства человека, следует подразумевать не только нравственный или психологический аспект проблемы, но и онтологический, связанный с естественной природой человека как существа, жизненный мир которого находится под воздействием природных сил с минуты рождения до рокового часа смерти. Философское осмысление онтологических проблем антропогенеза и становление жизненного пространства человека обретает новый смысл в начале третьего тысячелетия и возвращает нас к осознанию всеобщих начал становления и развития человеческого рода.

Пространственные структуры гоминидной триады. Ось гоминизации. В отличие от дисциплинарных подходов, представляемых исторической антропологией, археологией, палеопсихологией, исследующих конкретно-исторические механизмы гоминизации, философская теория может сжимать проблему становления человека в категориальные ряды и методологические программы, выражающие логику антропосоциогенеза. Весьма надежным методологическим основанием для теории социогенеза выступает гоминидная триада «прямохождение‑рука‑мозг», но с одной оговоркой – эта триада должна быть проработана в пространственно-временном континууме социума. Связующим звеном для исследования генезиса природных и социальных факторов в пространстве личности выступают единицы пространства – «поля гоминизации», возникающие на различных этапах антропогенеза. В качестве рабочей методологической установки поле гоминизации выступает как особая форма организации пространственных структур, детерминированная телесным строением гоминидных групп и непрерывно развивающейся их предметно-поведенче-ской деятельностью. Гоминидные поля выражают реальное пространственное взаимодействие морфологической организации (прямо-хождения, руки, мозга) архантропов с природным пространством. В сформировавшемся обществе гоминидные поля превращаются в антропные поля и выражают исходные элементы пространства личности и пространства цивилизации.

Возникновение исходного гоминидного поля на ранних стадиях антропогенеза связано с прямохождением. Появление выпрямленных существ обусловлено изменением связи живого организма со средой обитания. Для ископаемых антропоидов изменения среды обитания в результате перемены климата и перехода к наземному образу жизни сопровождаются глубокими эволюционными преобразованиями в орудийной деятельности, в телесной организации предлюдей, в их стадном образе жизни.

В орудийной деятельности тенденции нарушения биологического «порога» существования особей и перехода на более высокую ступень освоения природной среды обнаруживаются в отходе от биологически специализированной деятельности. Переход рамопитеков (живших 10–14 млн лет назад) к наземному образу жизни порождает нетипичные ситуации для прежнего поведения животных, виды действий, которые заставляли предчеловека отходить от выполнения узкоспециализированных чисто биологических действий. Многофункциональная орудийная деятельность, сопровождаемая использованием естественных орудий, постепенно усложняла рефлекторное мышление, способствовала формированию новых нервных связей, открывала более широкие возможности для совместной приспособительной деятельности.

Следующая историческая веха становления телесной организации архантропов и очеловечивания окружающей природной среды связана с совершенствованием человеческой руки и предметно-приспособительной деятельности человеческого организма. Свободная от участия в передвижении тела, вооруженная предметом-орудием и контролируемая мозгом, рука изменяет природную форму объектов, приспосабливает их к телесному пространству.

В неразрывной связи с прямохождением и свободной от локомоции рукой находится уровень развития мозга (увеличивается объем мозга, степень развития отдельных зон больших полушарий мозга, организующих поведение). Орудийная деятельность прогоминид способствует развитию лобных долей, определенному усложнению теменно-ангулярной зоны мозга, зарождению первых нейромеханизмов гоминидного типа. Развитие этих зон мозга «необходимо для жизнедеятельности предков человека, занимавшихся выслеживанием животных и нападением с помощью естественных орудий». Вместе с тем, эволюция мозга прогоминид значительно отстает от двух других морфологических критериев «гоминидной триады»¹.

Гоминидное поле архантропов, охватывающее их телесность и приспособленные к жизни предметы, не только формирует сложный синтез природных и человеческих качеств, но и по-новому выстраивает структуру среды обитания. В результате длительной адаптации человеческого организма в новых природных и информационных нишах возникают лево- и правосторонние сегменты гоминидного поля. На устойчивую связь лево-правой асимметрии человеческого тела с пространственными структурами природных тел, шире – со строением Земли  указывал И. Кант. Обобщая достижения естествознания своего времени в трактате «О первом основании различения сторон в пространстве», философ обратил внимание на тот факт, что асимметрия человеческой телесности удивительным образом согласуется с движением природных объектов и пространственными суждениями о них. «Даже наши суждения о сторонах света подчинены понятию, которое мы имеем о направлениях, поскольку они определены в отношении к сторонам нашего тела»². Рассматривая асимметрию человеческого тела как основу пространственного восприятия окружающего мира, И. Кант связывает представления о пространственных перемещениях окружающих человека предметов с особенностями телесности. «Так как для суждения о направлениях в высшей степени необходимо различным образом чувствовать правую и левую сторону, то природа связала это чувство с механизмом человеческого тела…»³. Только ощущая собственное телесное пространство, его асимметрию, человек, по мнению философа, может составить правильное представление о пространственном размещении и передвижении окружающих тел, вещей, предметов. Взаимосвязь телесного пространства с пространственными отношениями внешнего мира выдвигается философом на уровень метафизических обобщений. «Полное, определяющее основание фигуры тела покоится не только на соотношении и взаимном положении его частей, но и отношении к всеобщему абсолютному пространству»¹.

Возвращаясь к строению гоминидного поля, созданного древним человеком для сохранения собственной жизни и жизни своих сородичей, следует отметить, что асимметрия этой пространственной структуры дополняется постоянной напряженностью, противоречивостью, борьбой природного и человеческого начал. Посредством искусственных орудий человек разрушает «плотность» природного бытия, создает все новые экологические ниши для своего существования. Природные свойства вещей обретают формы, приспособленные для человеческой жизни, для его гоминидных полей. Роль искусственных орудий труда в процессе превращения предметов природы в элементы жизненной среды человека выделял еще Гегель. «Чтобы справиться с предметами, человек выставляет между ними другие предметы, существующие в природе, следовательно, он пользуется природой против самой природы и изобретает орудия для достижения этой цели»². Противопоставляя себя природе, человек остается в единении с ней, и в его телесной организации воспроизводится действие законов природы и ее пространственных форм. Человеческая рука не только связывает воедино телесную организацию и прилегающее к человеку пространство, но и направляет пространственное перемещение объектов в границах гоминидного поля, ядром которого остается асимметрия человеческого тела.

Внутренняя регуляция телесного пространства органически связана с функциональной деятельностью человеческого мозга. С позиций антропологических оснований пространства человека мозг предстает в двух измерениях: во-первых, доводит структурно образованное телесное пространство до своей высшей формы, обеспечивает максимальную организованность и динамичность; во-вторых, является основой для появления качественно нового вида гоминидного поля, закрепляющего пространство сознания, где выстраивается рефлексивное отношение человека к самому себе, к телесному и природному пространству. Гоминидное поле, связанное с сознанием, постепенно превращается в антропное поле сформировавшегося человека. В этой связи следует выделить новые измерения пространственной организации жизнедеятельности поздних архантропов. В первом измерении морфологически организованное посредством человеческой руки лево- и правостороннее гоминидное поле регулируется полушариями головного мозга. Правое полушарие воспроизводит конкретно-пространственные образы внешней среды и управляет поведением человека в окружающем мире. Современные исследования нейропсихологической функции правого полушария показывают, что поражения коры этого полушария, вызванные травмами или заболеваниями, приводят к потере восприятия левой стороны тела и прилегающей части пространства. «У человека отсутствие ориентированного рефлекса на стимул, приходящее с левой стороны при поражениях правого полушария, связывается со структурами, соединяющими кору этого полушария с древними глубинными частями мозга»¹. Именно правое полушарие связано с подсознанием и интуицией, узнаваемым вневербальным кодированием жизненно важной информации о мире². Правое полушарие сохраняет и наследует древние инстинкты, которые, по мнению К. Юнга, являются мотивационными силами, действующими задолго до их осознания. В лекции «Архетипы и коллективное бессознательное», прочитанной в Лондоне в 1936 г., К. Юнг отмечал, что «инстинкты образуют аналог архетипам – настолько близкий, что дают весомые основания предположить, что архетипы суть неосознанные образы инстинктов или, другими словами, что они являются моделями инстинктивного поведения»³. У человека эти формы, близкие к древним, сохраняются только в нейроструктурах правового полушария. Левое полушарие головного мозга содержит функции, необходимые для управления информационными потоками внутри человеческого тела и в окружающей среде. С возникновением второй сигнальной системы словесное и буквенное обозначения предметов преимущественно контролируются левым полушарием. С помощью языка человек не только создает знаковое акустическое пространство, не известное другим биологическим видам, но и регулирует психические процессы, связанные с поведением в природном пространстве. Посредством языка человек избавляется от психологического давления особо значимых для животных природных объектов. Давая различные знаковые или словесные обозначения (имена) предметам природного пространства, опасным для его существования, человек как бы облекает телесное пространство информационной (оболочкой). Установившаяся асимметрия полушарий головного мозга и передача по соединительным каналам (комиссурам) информации от одного полушария к другому открыла для человека возможность неисчерпаемых действий в пространстве и перспективу непрерывного совершенствования его социальных качеств.

Несмотря на определенные различия в телесной организации, в объеме мозга, в составе искусственных орудий труда, формирующиеся люди (архантропы, протантропы) обладают общими признаками, раскрывающими более сложную стадию формирования телесного пространства, связанную с созданием искусственной телесности. «Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии – вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных как только начинают производить необходимые им средства к жизни – шаг, который обусловлен их телесной организацией. Производя необходимые им средства к жизни, люди косвенным образом производят и самое свою материальную жизнь»¹. Искусственные орудия труда не только изменяют телесное пространство человека, но и создают мир искусственных предметов, пространственное расположение которых обусловлено строением человеческого тела и его жизненными потребностями. Благодаря человеческому мозгу и нейрофизиологическим механизмам его деятельности образуются новые формы восприятия пространственных структур. Правое и левое полушария головного мозга содержат новые разрешающие возможности в формировании образов пространства и в конструировании социальной среды.

Типы адаптации и генезис жизненного пространства человека разумного. Человеческое тело как важнейший результат антропогенеза становится необходимым условием для превращения телесного пространства в жизненное пространство человека. Такой переход неразрывно связан с деятельностью разума. Единство телесности и разумности в жизни окончательно сформировавшегося в процессе антропогенеза человеческого существа разворачивается через противоречивые формы его бытия. Разум в непрерывном движении к повседневной реальности формирует социально-смысловую направленность телесных движений, развивает репродуктивные способности и адаптацию тела к изменяющимся условиям социальной жизни. Посредством разума человеческая жизнь обретает духовную реальность. Знаковые структуры, созданные человеческим разумом, образуют необходимые условия для интеграции индивидов в человеческие сообщества.

Успешно осваивая внешнее пространство, человек по-новому начинает воспринимать собственное тело. Формируя ценностное отношение к своему телу, человек выделяет новые смыслы собственной жизни. В условиях социогенеза человеческое тело становится метафорой зарождающегося жизненного пространства и социального порядка. По справедливому утверждению Брайана Тернера, «тело – наиболее универсальная, естественная, а кроме того, осознаваемая человеком метафора, неисчерпаемый источник аллегорий порядка и неупорядоченности»¹. Тело являлось поверхностью, где посредством татуировки, украшений, шрамов не только закреплялись социальные роли и социальные статусы индивидов, но и фиксировались границы социального пространства родо-племенной организации.

Благодаря усложнившейся структуре асимметрии полушарий мозга, телесное пространство приобретает новые формы для проявления во внешнем мире путем первичной (экологической) и вторичной (социальной) адаптации. Первичная адаптация выражает опредмечивание внешней среды по подобию человека, вторичная связана с формированием устойчивого предметно-телесного пространства и социокультурных коммуникаций, необходимых для социальной деятельности. Экологическая адаптация к окружающей среде основана на знаниях человеком своего тела. «Собственное тело  прототип и ключ всех форм. Только его мы знаем динамически, изнутри, и лишь в силу этого знания получаем возможность истолковывать как форму, пространственные границы вещи»². Мир предметов, приспособленных для жизни в первобытных стоянках, местах охоты становится инобытием человеческой телесности и новых пространственных структур. Поведение homo sapiens во внешней среде сопровождается непрерывным обменом чувств, эмоций; антропное поле жизни дополняется элементами психологического пространства – пространства жестов, мимики, пространства знаковых структур, непрерывно воспроизводимых, артикулируемых, зрительно воспринимаемых.

Проблема взаимосвязи человеческой телесности и предметно-адаптационного пространства неоднозначно решается в современной философской и социокультурной антропологии. Культурно-истори-ческая трактовка человека и его телесности среди европейских философов долгое время находилась под влиянием ницшеанского человека-животного. Для Ф. Ницше человеческий дух как порождение человеческого «Я» становится источником страданий человека самим собой. В исторической полосе появления самоосознания человека произошло «насильственное отпарывание от животного прошлого»¹. Оказавшись неустановившимся животным, брошенным в новую обстановку и новые условия существования, человек олицетворяет «столь новое, глубокое, неслыханное загадочное, противоречивое и перспективное, что благодаря этому сама конфигурация земли претерпела существенное изменение»². Преодолевая натуралистическое понимание неизменной человеческой сущности, философ выделяет духовное состояние обращенности человека к самому себе через обращенность в будущее. Осознавая невозможность измерения человеческого мира, как животным инстинктом, так и рационалистическими категориями, Ницше видит этот мир непрерывно становящимся, загадочным, наполненным символами единения человека с природой. В доисторическую эпоху человечества дух всюду в единении с природой не является исключительным свойством человека³.

Подняв огромный пласт проблем становящегося человека и его мира, философ не решает проблемы жизненного пространства в строго философско-антропологическом смысле. Его человек движим волей к власти. Тезис «сама жизнь есть воля к власти» скорее применим к жизненному миру цивилизаций, устремлениям политического человека и не имеет должных оснований для исторически становящегося человека.

Вполне естественно, что в современной философской антропологии «властные основания» жизненного пространства человека были подвергнуты значительной модернизации и уточнению. По-иному оценивается положение Ницше о человеке как «еще не установившемся животном». Ницшеанский образ становящегося человека-животного, не пригодного к животной жизни, воплотился в тезисе о человеке как «органически недостаточном существе» А. Гелена. Биологическая ущербность человека оказывается в антропологической конструкции мощным импульсом к созданию им техносферы и мира культуры. Искусственный мир становится проявлением сущности человека.

Культурологическое направление в философской антропологии в поиске сущности человеческого бытия и смысла жизненного пространства избегает встречи с исторической антропологией, где природа человеческого «Я» предстает продуктом эволюции, охватывающей миллионы лет. Игнорирование на уровне эмпирических данных огромного антропологического материала приводит к появлению слабых звеньев в аргументации сторонников биологической ущербности человека.

Достаточно серьезные аргументы против исходных предпосылок этой теории содержат результаты исследований морфологии мозга поздних гоминид и палеолингвистические реконструкции стадий возникновения речи и мышления. Комплексные исследования антропологов, психолингвистов свидетельствуют, что в отличие от мозга антропоидов, лобные, теменные и височные доли полушарий у человека разумного значительно развиты и позволяют выполнять сложные виды поведения, сохранять в памяти обширную информацию об окружающей среде. В процессе гоминизации в полушариях головного мозга образуется масса нервных клеток, не подвергающихся жесткой детерминации со стороны органов чувств. Огромный нейрогенетический потенциал позволил древнему человеку отказаться от узкоспециализированных форм поведения, создавать и использовать сложные знаковые системы, недоступные животным. Мозг, в высшей степени совершеннейшее создание природы, способен направлять человеческую деятельность при высоком уровне развития идеальных образов, сложной системе коммуникаций и постоянном обуздании зоологических инстинктов. Завершая гоминидную триаду и образуя целостность человека, мозг посредством высших психических функций, порождающих сознание, «выталкивает» человека из животного мира и становится теперь информационным основанием для формирования жизненного пространства надбиологической общности людей.

В социально-философском плане телесное пространство, как отмечалось выше, предстает генетически исходной формой пространственного бытия человека. Преодолевая животную среду обитания и различные формы «зоологического эгоизма», человек объединяет гоминидные поля, создает телесное пространство, обладающее необходимыми адаптационными свойствами. Создаваемое предметно-адаптационное пространство становится формой бытия человека. Искусственные предметы и знаковые структуры, закрепленные в орудиях охоты, в ритуальных обрядах, играх, магических действиях, превращаются в составную часть его неорганического тела. Мигрируя в географическом пространстве в поисках более благоприятных условий для добывания пищи и создания новых экологических ниш, человек расширяет жизненное пространство человеческих популяций.

Аксиологическая ось жизненного пространства человека притягивает и «переплавляет» множество ситуаций человеческого бытия, образует ценностное начало концепции человеческого пространства и выводит ее в мир современной философии. Другое начало концепции жизненного пространства связано с выявлением системообразующего фактора социальных действий и пространственно зафиксированных моделей поведения. Таким системообразующим началом предстает институциализация человеческого пространства.

Направляя потоки человеческой жизни в общезначимые социальные формы бытия, институциализация создает подвижное равновесие жизненного пространства человека и социально-организован-ного пространства социума. Институциализация неотделима от порядка. Всякое человеческое существование, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана, помещено в контекст порядка, управления и стабильности¹. Именно институциализация становится основой такого контекста. Непрерывная стандартизация человеческих действий создает устойчивые элементы жизненного пространства. Пока остается множество нерешенных проблем относительно роли институциализации в формировании жизненного пространства родового человека, конкретных социальных общностей и отдельных социальных агентов. Поэтому пространственные структуры досовременных обществ являются отличной лабораторией для выявления глубинных пластов жизненного пространства современного человека.

Становление простейших институциональных структур охватывает предпосылки формирования человеческого пространства и тотемную организацию жизненной среды родового человека. Исходное очеловеченное пространство определяется археологами как одномерное, линейное, обозначенное маршрутами-линиями движения охотников-собирателей, соединяющимися в местах временных стоянок¹. Сохранение человеческой жизни в одномерном пространстве связано с альтруистическим поведением, содержащим предпосылки институциализации. Альтруизм как готовность жертвовать собственными жизненными благами в интересах продолжения жизни популяции (детей) и накопления социального опыта, закрепленного в жизни стариков, приводит к появлению «альтруистических ниш»  социально защищенного пространства, необходимого для обеспечения жизни индивидов, не способных самостоятельно выжить в неблагоприятной среде. Альтруизм удивительным образом сочетает в себе совершенство и противоречивость человеческой природы. Альтруистическое поведение первоначально выражает инстинктивное осознание ценности человеческой жизни и постоянно наталкивается на эгоистические институты индивидов, игнорирующих стремление помочь другим и демонстрирующим желание сохранить свою жизнь любыми средствами. Иными словами, древний альтруизм как стремление продлить жизнь другому лишен институционального признака: простейшее человеческое пространство не может быть альтруистичным и захватывает лишь отдельные его сегменты (материнский, кровно-родственный альтруизм).

Процесс превращения телесного пространства в институционально-жизненное пространство человека связан с преобразованием гоминидной триады в социальную триаду: «коллективная деятельность  родовое сознание  знаковые системы», где формируются социальные механизмы адаптации к окружающей среде и возникает новая конфигурация человеческого пространства. Новая триада образует основу жизненного пространства становящегося социума.

Социальная триада как органическое продолжение гоминидной триады «переплавляет» животные потребности и инстинкты в систему человеческих потребностей и целесообразных действий. Основные инстинкты животного  поиск пищи и инстинкт самосохранения,  обретая человеческие измерения, становятся простейшими факторами жизненного пространства древних людей. Добывание пищи реализуется в системе коллективных действий прямоходящих существ, вооруженных орудиями охоты. Расширение круга искусственных орудий, их дифференциация и специализация в сочетании с разнообразием форм коллективных действий (промысловая деятельность, действия по созданию все новых искусственных орудий, действия по утилизации добычи и т.д.) сопровождаются вовлечением все нового круга объектов природы в контактную среду палеантропов.

Структурные изменения претерпевает инстинкт самосохранения. Значительное увеличение периода младенчества и детства, когда новое поколение нуждается в постоянной и длительной опеке родителей, а старшая генерация как хранители коллективного опыта первобытного общества  в заботе, изменяет отношения в первобытном стаде и выходит за границы инстинктивной формы самосохранения. Возникает новое, несвойственное животной стадности явление альтруизма. С возникновением способности пожертвовать собой ради другого появляются новые формы пространственных контактов. Древний человек видит в другом себя, «Другой» становится продолжением человеческого «Я». Этим другим оказывается не только сородич, но и тотемное животное, иллюзорно наделенное человеческими свойствами. Жизнь «Я» и «Другого» ассоциируется с принадлежностью к единому сообществу.

Первобытное осознание ценности человеческой жизни как необходимого условия сохранения общности постепенно усложняет пространственные контакты. Создавая искусственные жилища для сохранения популяции и выживания в новой среде, первобытный человек образует островки жизненного пространства, закрепленные знаками тотема.

Новое пространство может сохраняться, расширяться, воспроизводиться при наличии довольно развитых форм родового сознания. «На пороге неандертальской ступени мы находим у первобытного человека зачатки мысли  это и «удвоенное» трудовое действие (действие с объектом и представление о действии), и зачаток языка»¹. Проведенная реконструкция речи древнего человека средствами математического моделирования с применением данных сравнительно-анатомических исследований позволила сделать вывод о более высоком уровне развития языка и грамматических конструкций в членораздельной речи неандертальцев². Археологические раскопки мустьерских стоянок подтверждают наличие «культа мертвых» и элементов магии в жизненном пространстве ближайших предшественников человека разумного.

В первобытном сознании происходит разграничение важных видов человеческой деятельности и обозначение их различными словами, предложениями. Образы объектов жизненной среды ассоциируются с конкретными действиями и классифицируются в сознании по степени их полезности для жизнедеятельности первобытной общности. По мере перехода к разнообразным видам деятельности непрерывно нарастают информационные потоки, и антропное поле приобретает форму предметно-чувственного пространства.

Появление устойчивого информационного пространства, где непрерывно увеличивалось многообразие знаковых систем, закрепленных в обрядовых, магических действиях, в образном мышлении и ранних формах социальной памяти, способствовало изменению функциональной деятельности полушарий головного мозга. Нейро-психические механизмы функционирования правого полушария становились мало приспособленными к освоению информационных потоков, выраженных в знаковой форме и речевом общении. В различных популяциях ископаемых палеантропов (соответствующих облику современного человека) специалисты в исторической антропологии и палеопсихологии обращают внимание на значительное увеличение объема левого полушария головного мозга височной, теменной и затылочной областей, свидетельствующих о высоком уровне языковой коммуникации в древних общинах³. Развитие центров ассоциативных структур и речевой коммуникации в левом полушарии головного мозга привело к устойчивому функционированию антропного поля, которое можно определить как «поле коллективной идентификации». В отличие от гоминидного поля жизни, связанного с непрерывной адаптацией человеческого тела и формирующейся человеческой психики к окружающему миру посредством создания искусственных предметов, первобытных технологий защиты и нападения, выражающих пространство выживания, антропное поле идентификации становится пространственной формой коллективного сознания.

В пространстве коллективной идентификации сознание личности обретает реальную форму своего существования. Механизм такого взаимодействия весьма удачно выразил А.Ш. Тхостов: «Усвоенная субъективная схема реальности, существующая в виде ли перцептивных конструктов, языковых игр, свернутых правил, ставших «прозрачными» и неизменно структурирующих мир, вносят в него порядок и саму возможность разрядить «невыносимую плотность бытия»¹. Автором предложена развитая структура реальности коллективного сознания, где сознание личности предстает как самостоятельная пространственная единица, регулирующая свою деятельность и коммуникационное общение на основе «свернутых правил», разворачиваемых в жизненных стратегиях. В отличие от развитых пространственных форм коллективного сознания антропное поле идентификации содержит языковые структуры, правила поведения и коды коллективной памяти, которые постоянно запоминаются и непрерывно воспроизводятся сознанием индивидов для сохранения целостности родового сообщества. Индивидуальное сознание пока еще слабо представлено в этой расплывчатой духовной среде. Оно как бы упаковано в стандарты коллективного мышления.

Одним из ранних стандартов коллективного мышления выступает тотем, символизирующий коллективное «Мы». Идентификация «Мы» основана первоначально на формировании тотемической общности, закрепляется в образе тотема и общей символике – татуировке, знаковых шрамах, украшениях. Знак тотема, связанный с обозначением животного, растения, являющегося главным объектом охоты или собирательства, становится исходной формой идентификации родовой общности. Эмоциональный фактор выступает важным элементом тотемного сознания. Психологические ассоциации, порождаемые знаковыми предметами или символическими образами животных, в иллюзорном пространстве имели, как считает К. Юнг, свою направленность, не понятную сознанию современного человека. «Первобытный же человек, напротив, знает их (объекты живой и неживой природы. – В.У.) психологические аналоги и поэтому наделяет зверей, растения, камни силой и качествами, которые для нас непонятны и неприемлемы»¹.

Особое значение тотем имел для регулирования группового поведения сородичей. Осознавая телесное родство сородичей между собой и видом животного, род наделяет антропное поле смысловым содержанием. Тотем оказывается древнейшим кодом культуры, где содержатся представления о кровнородственных связях. Тотемические браки, тотемические предки объединяют представления о жизнедеятельности тотемного животного и навыках охоты; вырабатывают моральные нормы и правила, распространявшиеся только на тотемических родственников. Тотем становится древнейшим выражением смысла жизни, одновременно знак тотема определяет границы жизненного пространства первобытной общности.

Постепенно тотемное сознание обретает развернутую информационную структуру, включает знания о внешней для рода территории и расселившихся на ней первобытных сообществах. «Чужие» превращаются в противоположное начало, возникает исходная антитеза «Мы» и «Они», имеющая пространственную структуру. «Свое» пространство мыслится как противоположность «чужого» пространства, опасного и враждебного.

Антропные поля, сложившиеся в результате антропосоциогенеза, закрепили облик homo sapiens, социоприродную основу его существования, сознание и речь. Интегрированные с человеческой телесностью, эти поля по мере расселения человеческих популяций на поверхности Земли разворачивались в жизненное пространство ассоциированных человеческих поселений. С созданием устойчивых родоплеменных институтов, интеграцией первобытнообщинных сообществ в поселенческие структуры антропные поля оказываются под воздействием социальных доминант и становятся элементами жизненного пространства личности. Человечество вступает на путь цивилизационного развития, и формируется новый пространственно-временной континуум техники, культуры, человека.

Отличительной чертой еще только формирующегося цивилизованного человека от предшествующего исторического типа человека является «забота о преимущественно внешних условиях своего существования (и еще недооценка внутренних) и материальной среды (и еще недооценка духовной)… человек уже сознательно повернувшийся к культуре, но еще не достигающий ее»¹. Предложенный исторический взгляд на человека согласуется с историческим представлением о жизненном пространстве, образующем «защитную оболочку» от агрессивной внешней среды. В отличие от периода становления человека как разумного существа, природная угроза в условиях сформировавшегося общества дополняется социальной угрозой, идущей от агрессивного социального окружения. Защита жизни и общественного богатства в эпоху становления цивилизации влияет на структуру жизненного пространства.

Окончательно вступив на путь социальной эволюции, общественный человек, изменяя окружающую среду, формирует весьма дифференцированное жизненное пространство. Пространственные структуры раннего социума приобретают очертания сфер общественной жизни и могут быть обозначены как агросфера, этносфера, инфосфера. Возможно, такое разграничение пространственных структур раннего социума может показаться условным и слишком приближенным к современному видению социального пространства. Думается, что это предельно активные сферы жизнедеятельности только еще сформировавшегося социума имеют историческое продолжение и выражают фундаментальные свойства жизненного пространства на протяжении всей истории человечества.

Агросфера  это освоенная земледельческими и скотоводческими племенами часть природы, где складываются особые типы поселений, территориальных, культурных связей и формируется защитная оболочка для существования человека в природной среде. Агросферное пространство выражает порядок существования физических, биологических и социальных объектов, сложившийся на основе устойчивых форм общей хозяйственной деятельности. Жизненное пространство человека не захватывает весь ареал атмосферы, а ограничивается производящей общиной, где формируются жизненные потребности и средства их реализации, возникают социальные механизмы защиты личности. Общинные традиции, жесткие образцы регулируют отношения внутри земледельческой общины к природе и друг другу.

Территориально хозяйственная связь, как исходная характеристика социального пространства и опосредующее звено между агросферой и ближним социальным пространством человека, приобретает иное содержание, когда носителями этого типа связей становятся этнические образования. Наличие единой территории и совместной хозяйственной деятельности дополняется для ранних этносов общими чертами национальной психологии, самосознания, общностью зарождающейся культуры. Социальные связи внутри этнических общностей и между ними изменяют структуру социального пространства и образуют устойчивую этносферу. В структуре этносферы обнаруживается существенное различие пространства этноса и человека. Этносы в процессе жизнедеятельности превращаются в этносоциальные организмы. «Такого рода образования наряду с этнической (прежде всего культурной общностью) обычно обладают территориальной, экономической и политической общностью»¹. Этносоциальные организмы становятся формой бытия сформировавшегося социума.

Создание экономических, социальных и политических механизмов жизнедеятельности этносоциальных общностей сопровождается усложнением структуры социальных явлений, что, в свою очередь, ведет к усложнению социального пространства и его восприятия в этническом сознании. В социальной и духовной оболочке этноса человек ищет совершенно отличную от архаической первобытности идентификацию со своими соплеменниками. Тотемизм и магия перестают быть средствами осознания принадлежности к общности. Теперь личность оказывается под влиянием антитезы «мы» и «они», выражая ее средствами национального языка и национальной культуры. Значительное усложнение форм общественной жизни этноса сопровождается возникновением новых, не свойственных древним людям, социальных институтов, стандартов поведения и информационных потоков. С усложнением системы коммуникационного общения окончательно оформляется еще один элемент социального пространства  устойчивое информационное пространство, которое можно обозначить как информационную сферу этноса.

В жизненном пространстве этносоциальных организмов социальная информация сохраняется и передается посредством различных знаковых систем. Грамматические структуры национального языка, обряды, национальные традиции становятся носителями коммуникационного общения. Пространство информационных потоков выстраивается особым социальным институтом  социальной памятью.

Усложнение социального поведения и социального пространства оказывало мощное воздействие на психику и работу мозга человека, вступившего на путь цивилизационного развития. Чтобы сохранить способность адаптации к социальным структурам, социальному времени и пространству, человек должен научиться опредмечивать психологические следы памяти с помощью социокультурных средств  символических действий, знаковых систем, текстов. С возникновением социальной памяти пространство жизни человека приобретает новые социальные измерения. Освоение традиций и опыта прошлых поколений выступает необходимым условием жизнедеятельности индивида в информационном пространстве этноса. Формируется культурное пространство личности. Социальная память как форма бытия культуры входит в жизненный мир личности, становится центром жизненного пространства человека.