Мухов и крюксон молча внимательно разглядывают цилиндр. Входит папа крюксона. Он в лирической задумчивости. С цветами.

ПАПА. Сережа... А у тебя братик родился. У меня, ребята, родился сын...

КРЮКСОН (подскакивает как ужаленный). Папа, ну сколько можно? Ты в паспорт свой загляни как-нибудь на досуге!

МУХОВ. Владимир Петрович, может, вам ислам принять?

КРЮКСОН. Вовнутрь. Не разбавляя.

ГЕНВАРЁВ. Не нападай на отца, Серёня. Вы, Владимир Петрович, герой. И все ведь мальчики у вас, а? Это потому, что от разных матерей. Если бы от одной, можно было бы подтасовать, чтобы дочка. Современная наука это точно установила. Вы вот как-нибудь попробуйте с одной и той же, Владимир Петрович.

ПАПА. Да? (Задумывается не на шутку).

КРЮКСОН (устало и грустно). Зачем все это, папа? Зачем ты так?

ПАПА. Как?

КРЮКСОН (страдальчески морщится). Зачем, когда я был маленький...

ПАПА. Не надо, Сережа... Я понимаю, о чем ты хочешь спросить. Я очень виноват перед тобой... Когда ты был маленький, я ушел...

КРЮКСОН (не слушая). Зачем, когда я был маленький, ты писал эти страшные гадости в «Комсомольской правде»? «Перед стеной оказалась группа Пинк Флойд!» «До чего докатился Роллинг Стоунз!» Зачем ты писал всю эту ахинею? Ты же писал, что Тим Раис и Эндрю Ллойд Вебер — приспешники Гитлера! (Орет во всю глотку). Какого, на фиг, Гитлера, если оба родились в сороковых годах?! Ты даже про Моррисона писал гадости!..

ПАПА. Так что мне делать-то было, сынок? Надо было как-то... У меня ведь ртов сколько...

КРЮКСОН. Так шел бы лучше в прачки! В белошвейки бы шел... Шел бы вообще куда-нибудь, папа... Про Моррисона — гадости, а? Про покойного, про музыканта!.. (Кидает в ПАПУ что-нибудь легкое, лист бумаги, или галстук, или цветы).

ГЕНВАРЁВ. Не бей его, он пожилой.

ПАПА. Я больше не буду, сынок. Давай, Сережа, все бросим... Уедем далеко... Станем бакенщиками... Будем зажигать огни на ночной реке... Разведем сад... Побелим стволы... А твоя невеста будет готовить нам простую пищу.

Генварёв что-то шепчет ему на ухо.

Не может быть! (Осторожно гладит КРЮКСОНА по голове). Сережа. Не принимай близко к сердцу. Подумаешь, с невестой не сложилось...

МУХОВ и ГЕНВАРЁВ (с умилением и подхалимством). Это все пустяки. Подумаешь — у молодежи с личной жизнью не складывается. Главное, чтобы старенькие горячей взаимностью наслаждались.

КРЮКСОН Да фиг с ней, с невестой, папа. Ну их всех вообще. Главное, что настало время долгих светлых дней. Вот и пришло оно, долгожданное... На западе едва-едва соберется темнота, а на востоке небо уже начинает стремительно зеленеть и светлеть, и кажется в полпятого утра, что стена монастыря над Яузой излучает белый свет... Пойдемте, братцы, гулять. Так и быть, бери всех своих сыновей, папа... Пошли! Будем гулять до рассвета, мы поместимся в этом городе, во дворах, темных от зарослей тополей и крапивы, где спят заброшенные автомобили, будем идти тесными тротуарами, соприкасаясь плечами, спрячемся от дождя в подворотне, пойдем берегом ненаглядной, бедной городской реки, а если вдруг чума или массовые беспорядки, то Генварёв научит нас, как выжить, и мы пойдем дальше, и где-нибудь там, у заставы, из-за поворота, вдруг, ни с того ни с сего, на нас налетит новая, неслыханная, счастливая любовь...