Ксения Драгунская
Навсегда-навсегда...
пьеса в четырех картинах
Действующие лица:
КРЮКСОН
ПАПА КРЮКСОНА
МГЛОВА
МУХОВ
ГЕНВАРЁВ
ПУШКИН
НЕВЕСТА КРЮКСОНА
Картина первая
КРЮКСОН дома один. Он долго дома один. Давно. «Никого со мною нет», — думает КРЮКСОН. Он садится за туалетный столик и отражается в трех его зеркалах. КРЮКСОН разглядывает помаду и пудру, нюхает склянки с духами, долго расчесывает бороду. Берет длинные белые бусы, переливает из ладони в ладонь. Украшает себя белыми бусами. Из ящичка торчит прозрачно-белый платок, Крюксон вытягивает — платок длинный, КРЮКСОН наматывает его себе на голову, как фату, смотрит на себя в зеркало, поворачивается на крутящемся стульчике, вдруг всплескивает руками и говорит томно, писклявым голосом, передразнивая женщину: «Прости меня, Сергей. Я полюбила Павла».
КРЮКСОН молча, понуро покручивается на стульчике, стульчик скрипит. Вдруг КРЮКСОН сдирает с головы белый платок, сдирает с себя бусы, раскидывает с ненавистью скляночки с духами, помаду, пудру и женские штучки и, кривляясь, передразнивает злобно: «Прости меня! Сергей! Я полюбила! Павла! Бебебе! Мемеме!..»
КРЮКСОН умолкает, прячет лицо в прозрачно-белом платке, плечи его трясутся, наверное, он плачет. КРЮКСОН отнимает лицо от платка, вскакивает, распахивает холодильник. В холодильнике ничего не хранится. Только темный пузырек с железной пробкой. КРЮКСОН хватает пузырек, нетерпеливо сдирает пробку, держит в руке, замирает на миг, потом выпивает залпом. Растерянно озирается. Ложится на пол. Накрывает лицо белым платком.
В комнате натянута веревка, за веревку зацеплена вешалка, на вешалке висит очень красивое длинное платье, оно чуть покачивается и шевелится... КРЮКСОН лежит на полу. Тикают часы. Негромко работает радио. Передают сигналы точного времени. Прогноз погоды. Концерт по просьбам трудящихся. Во дворе гуляет свадьба. Немного погодя кричит младенец. Темнеет. За стеной нудно и сбивчиво разучивают пассаж на клавесине. Льет дождь.
Щелкает замок. Входит ПАПА КРЮКСОНА. Это красивый, хорошо одетый, вкусно пахнущий мужчина лет за пятьдесят. Бонвиван, донжуан. У него все хорошо. ПАПА оглядывает комнату, берет пепельницу, находит сигареты и зажигалку, закуривает, открывает форточку, то и дело перешагивая через лежащего на полу сына. Включает свет, замечает на столе или на окне муху, долго за ней охотится, громко бьет ее башмаком. Бережно оглядывает башмак, надевает, подходит к лежащему КРЮКСОНУ, наклоняется, встает на колени, осторожно приподнимает белый платок, глядит в лицо сыну.
ПАПА (мечтательно, нежно). Сережа... Я, кажется, влюблен... Ах, Сережа, что это такое — двадцать лет, белое платье, трепет.... Кажется, я никогда еще не был счастлив так, как сейчас... Поедем, Сережа, куда-нибудь... Поедем танцевать, а? Я так люблю танцевать... (Трубно сморкается, долго хлюпает носом). У меня инфлуэнца...
КРЮКСОН ничего не отвечает, так и лежит, не шевелясь, под бело-прозрачным платком. Борода торчит.
Так что вот... (Пауза. Встает с колен). Прости, Сергей, но я тебя не понимаю... Я не понимаю тебя... Зачем все это? Что это значит? Чего ты этим добьешься? Что это за позиция для мужчины — валяться на полу бородой кверху? Не понимаю... В твои годы я жил интересно, наполненно, работал как вол, пил вусмерть, хулиганил, трахался, дрался, спорил о судьбах Родины... Москва-реку в самом широком месте переплывал! И это тогда, в те годы, в тисках тоталитаризма! А теперь, когда вокруг столько возможностей! (Замечает свое отражение в зеркале. Приосанивается. Придает своему лицу попеременно выражение то значительно- суровое, то мягко-лирическое. Разглядывает себя. Прихорашивается. Подтягивает живот). Иногда мне кажется, что я уже давно никому не снюсь... А если седину слегка подголубить?.. Знаешь, тут в одном заведении в щеки вставляют золотые ниточки, и от этого якобы совершенно исчезают морщины вокруг рта... (Смотрит на КРЮКСОНА сверху вниз). Почему ты со мной так?.. Почему ты никогда не позвонишь и не скажешь: «Здравствуй, папа»? Не зайдешь, не навестишь Никиту? Все-таки он твой брат. И ты, будучи старше на двадцать три года, должен участвовать... А Максим? А Егор? А Васенька с Колюней... Не говоря уже о Филарете... Да и Кузьма... Это твои братья, Сережа... Мои сыновья... И ничего, что вы все живете в разных городах... Надо же вам все-таки как-то... Переписываться, что ли... (Пауза). Ну, вставай же, Сережа. Хватит, ей-богу... А может, тебе нужны деньги? (Пауза. Трагически хохочет). Называется, пришел к старшему сыну! Поделиться сокровенным! Поговорить по душам! Ты еще пожалеешь, что не стал разговаривать с отцом! (Пауза).
КРЮКСОН, укрытый белым платком, не реагирует.
(Решительно направляется к двери). Невыносимый характер! Весь в мать!
За стеной у соседей начинают играть на клавесине не в лад, невпопад, попросту тискают и терзают несчастный инструмент как попало.
Картина вторая.
Новогодний вечер, наряжена елочка, накрыт стол. На пахте, свернувшись калачиком под клетчатым пледом, спит человек. ПАША МУХОВ. Женщина, МГЛОВА, нарядно одетая, теребит и будит его.
МГЛОВА. Паша, Паша, проснись... Вставай, пора, Паша...
МУХОВ покруче, поуютнее сворачивается калачиком, натягивает плед на голову, словно хочет спрятаться.
Паша, ну, Пашенька, просыпайся же. Новый год!.. (Теребит и трясет МУХОВА).
Он рывком садится на кровати. Глаза его закрыты. МУХОВ ходит по комнате с закрытыми глазами.
МУХОВ. Ноябрь, сумерки, дождь, за окном озябший голый сад и черная река, я один в доме, ее нет, я один и понимаю, что так будет всегда...
МГЛОВА (плачет, хватает МУХОВА за руки, виснет на его рукавах). Паша, Пашенька, ну проснись же, проснись. Новый год же, Господи...
МУХОВ (открывает глаза. Тоскливо). Опять Новый год...
МГЛОВА (смотрит на него снизу вверх, заглядывает ему в лицо, ласково улыбается). Что тебе снилось?
МУХОВ (тоскливо). Ты.
МГЛОВА (радостно). Я?
МУХОВ. Как будто ты, беременная, уплываешь от меня на лодке. В тумане. По большой реке.
МГЛОВА (обиженно). Все тебе гадости про меня снятся...
МУХОВ. Какие же гадости?..
МГЛОВА. Должно, помру скоро.
МУХОВ. Нет, ну ты же сама гребла...
МГЛОВА утирает слезы.
(Пристально смотрит на нее, гладит по голове, утешает). Ты, когда плачешь, похожа на Бузько.
МГЛОВА. Что за Бузько еще?
МУХОВ. Козел один в армии со мной служил.
МГЛОВА. Он что там, плакал, в армии?
МУХОВ. Нет, просто лицо такое.
МГЛОВА. Давай, Паша, сядем за стол.
МУХОВ. Гостей надо дождаться.
МГЛОВА. Подумаешь, гости... Один ГЕНВАРЁВ.... И тот читать не умеет...
МУХОВ. ГЕНВАРЁВ. звезд с неба не хватает, но парень — во такой!
МГЛОВА. Я, знаешь, люблю вот так вот немножко уже дербалызнуть, до гостей.
МГЛОВА и МУХОВ усаживаются за стол, выпивают и закусывают.
Вот уже и зима... Я так люблю Новый год. Я вообще обожаю зиму. Пушкин тоже зиму очень любил.
МУХОВ ест и вздыхает.
Знаешь, Паш, я вот, когда была маленькая, очень хотела познакомиться с Пушкиным. Я даже не верила, что он давно умер. Мне все казалось, что вот совсем скоро он ко мне придет, такой веселый, добрый, будет яблочный пирог есть. Он, между прочим, яблочный пирог тоже очень любил... Мне и сейчас иногда кажется, что он скоро придет ко мне в гости.
МУХОВ. Что ты, Фрося, все девочку из себя строишь? Малютку. Нашлась малютка... Ты уже была фактически замужем, ушла от мужа...
МГЛОВА. Я ненарочно ушла. Просто у него горячую воду отключили. А я не могу без горячей воды. Какие-то там ковшики, тазики, не мытье, а мученье...
МУХОВ. И холодильник сломался...
МГЛОВА. Да, и холодильник. И соседи все время на клавесине играют. Вот не умеют же играть, таланта нету, а все долбят и долбят какую-то муть... А главное, что Сергей не любил Пушкина. Вроде и стихов много наизусть знал, а любить вот чтобы по-настоящему — не любил.
Некоторое время выпивают и закусывают молча. МГЛОВА хочет что-то сказать.
МУХОВ. А я знаю, что ты сейчас скажешь.
МГЛОВА. Что?
МУХОВ. Ну, говори, говори...
МГЛОВА. А откуда ты знаешь, что я хочу сказать?
МУХОВ. Знаю.
МГЛОВА. Тогда я не буду говорить.
МУХОВ. О, Господи...
Некоторое время опять молчат. МГЛОВА роняет что-то на пол, прибор или угощение.
Начинается... Руки-крюки...
МГЛОВА лезет под стол, собирает.
Что ты за нескладь, Фрося, ей-богу, просто безручь какая-то...
МГЛОВА. Нож упал, кавалер спешит...
МУХОВ. У тебя вечно так. В детском саду у тебя однажды кусок котлеты изо рта вывалился.
МГЛОВА (смеется). Какой еще котлеты, ты что?
МУХОВ. Я видел, я помню. Я еще тогда подумал: «Ну и чучело, ни за что на ней не женюсь!»
МГЛОВА вылезает из-под стола, сидит на корточках и смотрит на МУХОВА снизу вверх, заглядывает ему в лицо.
МГЛОВА. Ты такой красивый, Паша. На тебя на улицах прохожие оглядываются.
МУХОВ (угрюмо). Куда там... Милиционеры останавливают...
МГЛОВА (опять усаживается за стол). Знаешь, мне сегодня приснилось, что мы с тобой сидим осенью на веранде, пьем чай, тут гости какие-то в преферанс играют, и вдруг дверь открывается, и входит Пушкин! Ну, все, конечно, стали пододвигаться, садитесь, мол, Александр Сергеевич, а он посмотрел на меня так внимательно-внимательно, рассмеялся и ушел...
МУХОВ. Ну сколько можно, Фрося? Сколько можно врать? Что ты все врешь?
МГЛОВА. Я вру?
МУХОВ. Ну какой Пушкин тебе может присниться? Ты посмотри на себя. Снится тебе обычно траханье и жареная курица.
МГЛОВА смотрит на МУХОВА, грустно оглядывает стол, берет миску с салатом и надевает ему на голову. МУХОВ трясет головой, миска падает, МУХОВ весь в салате, отплевывается, отряхивается.
Что это такое? Это из чего вообще сделано? Ты что туда покрошила? Что это, Фрося?
МГЛОВА. Салат из моченых яблок.
МУХОВ. Ты у кого рецепт списала? Сама, что ли, придумала? Господи, теперь вот голову мыть надо, тьфу ты, гадость какая...
МГЛОВА. Между прочим, этот салат очень любил Пушкин!
МУХОВ. Но я не Пушкин! Почему я должен есть то, что любил Пушкин! За что? За что?
МГЛОВА уходит из комнаты. Входит ГЕНВАРЁВ., гость.
ГЕНВАРЁВ.. Ну что, орлы? Заждались, небось? (Вынимает из сумки гостинцы — баночки со съестным, бутылки, нарядные коробочки. МУХОВУ он дарит что-нибудь мужское, например, кило гвоздей. МГЛОВОЙ — женское, допустим, пяльцы. Или в крайнем случае наоборот). Паш, ты что, волосы, что ли, завил? Евфросинья!.. Ну, проводим старый год...
ГЕНВАРЁВ и МУХОВ садятся за стол.
А Фрося где?
МУХОВ. Плакать пошла. (Вынимает куски салата из волос). Фрося, кончай обижаться, иди к нам. Ну и фиг с ней. Выпьем, брат ГЕНВАРЁВ....
Выпивают.
Ты закуси... Моченой брусникой закуси...
ГЕНВАРЁВ.. Я лучше картошечкой...
МУХОВ. Да причем тут картошка?! (Возмущается ни с того ни с сего). Что вы все вечно — «картошка, картошка»? Это пусть белорусы картошкой питаются! Бульбаши! А мы — русские! Мы русские люди, Коля!
ГЕНВАРЁВ. (оторопел). Что ж нам теперь есть?
МУХОВ. Тюрю. Сныть. Мох! (Зовет). Фрось-Фрось-Фрось! Ну и имя! Так только кошек называть...
МГЛОВА появляется в дверях, стоит, прислонясь к косяку.
Эх, Фрося-Фрося... (Нажимает пальцем ей на нос). Дзззынь! Не обижайся на меня. Ведь кто, кроме меня, с тобой няньчиться будет?
МГЛОВА (серьезно). Пушкин.
ГЕНВАРЁВ. Великий русский поэт.
МУХОВ. Солнце русской литературы.
Пауза.
МГЛОВА. Пушкин родился в Лефортово.
ГЕНВАРЁВ. Это в Бауманском районе или в Калининском?
МГЛОВА. У Пушкина было трудное детство. Зато у него хотя бы няня была. Добрая. Сказки рассказывает. А то просто дремлет под жужжанье своего веретена.
МУХОВ. Ха-ха-ха-ха-ха! Я так и знал, что ты сейчас это скажешь...
ГЕНВАРЁВ. У меня тоже нянька была. Циля Яковлевна. Ну, мать-то все на химкомбинате в две смены припахивала, а мы с Цилей Яковлевной, значит. Она мне еще песню пела. Колыбельную. Три танкиста выпили по триста... Боевая старуха была... Да...
МГЛОВА. Генварёв, а ты, правда, читать не умеешь?
МУХОВ (сквозь зубы). Идиотка...
ГЕНВАРЁВ. В детстве болел часто, не успел буквы выучить, а теперь что уж... Поздно теперь...
МУХОВ. Он зато азбукой Морзе овладел в совершенстве. И вообще, Фрося. Отстань от Генварёва. Отстань от него. Он достойнейший человек. Ну, подумаешь, читать не умеет. Ты-то вот кто такая? Умеешь читать, а что толку? Пушкин то, Пушкин се, Пушкин ел яблочный пирог, обожал кошек, носил «Левис» и брызгался одеколоном «Искейп»... И что? Что ты все со своим Пушкиным? Лучше бы вон диван пропылесосила... У Генварёва прекрасная, нужная людям профессия!
ГЕНВАРЁВ. Не наезжай, Паша, брось... Ты, Евфросинья, молодец. Такие у тебя пирожки с луком... Прямо вот жениться сразу на тебе хочется...
МГЛОВА. За пирожки с луком каждый дурак жениться горазд. Ты бы вот лучше душу мою нежную полюбил.
МУХОВ. Ха-ха!
ГЕНВАРЁВ. Пойди докопайся до твоей души. Ты ж все пирожками отбиваешься.
МГЛОВА. А знаете, однажды когда-то давно, еще в институте или даже в школе, я шла по улице очень рано утром, а там весна, и утро такое серое, но не потому, что погода плохая, а просто солнца еще не видно, но уже совсем, совсем тепло, уже, наверное, апрель, и вот у тротуара остановился грузовик, полный красных флагов, водитель стоит и курит, а еще один мужик и еще какой-то парень вешают флаги на дом, и они сразу так распрямляются и щелкают на ветру, утро такое туманное, теплое, пустое Садовое кольцо и красные флаги щелкают на ветру...
Пауза. ГЕНВАРЁВ ест.
МУХОВ (смотрит на МГЛОВУ). Ну и что?
МГЛОВА. Что?
МУХОВ. К чему это лирическое отступление?
МГЛОВА. Так... Просто.
МУХОВ. А, просто... Нечего на Новый год нас тут грузить. Никого не интересует твоя красножопая юность. Ясно?
МГЛОВА молчит, пригорюнясь.
ГЕНВАРЁВ (ласково). Что ты, Фрося? Все о Пушкине скучаешь? Ну, ничего, ничего... (Смотрит на часы, выглядывает в окно, свистит; машет рукой. Улыбается, подмигивает МГЛОВОЙ, наскоро прибирает на столе).
Входит тщедушный парнишка рабочего вида. Очень смущен.
Встречай, Евфросинья. Знакомься. Пушкин Александр.
МГЛОВА (недоверчиво и почти брезгливо разглядывает ГОСТЯ. Холодно). Вы что, господа, офонарели?
МУХОВ. Ну вы посмотрите! Какова, а? Целыми днями — Пушкин, Пушкин, а притащили Пушкина — нос воротит.
МГЛОВА. Это кто вообще такой? Как бы чего не спионерил.
ГЕНВАРЁВ. Обижаешь, подруга. Пушкин — парень надежный, честный, рабочая косточка, не чета всяким там разгвоздяям...
ГОСТЬ смотрит по сторонам, глядит на угощение.
МУХОВ. Говорят тебе, он — Пушкин! Генварёв, может, по всей Москве за ним гонялся, чтобы тебе на Новый год приятное сделать...
МГЛОВА. Какой же это Пушкин?!
ГЕНВАРЁВ. А кто по-твоему? Шильбермахер? Пушкин! Александр. Саня, покажи ей документы.
ГОСТЬ никак не отзывается.
(Погромче, жестикулируя перед носом ГОСТЯ). Документы, Саня, покажи ей, где фамилия написана.
ГОСТЬ не шевелится.
(Хлопает его по карманам). Не захватил, видно... Глуховат он у нас после контузии. Садись, Санёк. (Усаживает Пушкина на стул, ставит перед ним чистый прибор).
МГЛОВА. Что за контузия еще?
МУХОВ. Он на Кавказе срочную службу нес.
МГЛОВА. Ага, понятно.
МУХОВ. Что тебе понятно? Понятно ей!
ГЕНВАРЁВ. Да он никого пальцем не тронул! Только прибыли, сразу колонна в засаду попала... На мине подорвались. Расскажи, как в засаду-то попали.
Пауза. ГОСТЬ молчит.
Эх, немтырь. Речь вот тоже не того что-то после контузии. Доктора говорят — восстановится.
МУХОВ. Пошли, братцы, рояль переставим. Втроем как раз сподручно.
ГЕНВАРЁВ. Пушкину тяжелое нельзя поднимать. Вдвоем справимся. Евфросинья, пригляди за Пушкиным. Не обижай его.
ГЕНВАРЁВ и МУХОВ уходят. МГЛОВА и ГОСТЬ остаются одни. МГЛОВА пристально глядит на него. Он смущается. Улыбается неловко. МГЛОВА приближается к нему вплотную.
МГЛОВА (злым шепотом). Ты, сволочь, что сюда приперся? Ну-ка быстро отвечай, как твоя фамилия.
ГОСТЬ кивает невпопад.
(Отдаляется и снова разглядывает его). Наверняка Сидорчук. Или вообще — Гандрабура. Бесстыжие твои глаза. Ты хоть Пушкина читал? Жалко, салата из моченых яблок не осталось. Небось, голодный? (Пододвигает к нему угощение).
ГОСТЬ с удовольствием ест.
(Смотрит на ГОСТЯ. Отворачивается). Ужас... Вот ведь злодеи в начальствах сидят! Спрашивается, если у человека фамилия Пушкин, то зачем его на войну посылать? Его же беречь надо... В крайнем случае куда-нибудь в клуб или в оркестр... Зачем Пушкина-то в самое пекло? (Смотрит на ГОСТЯ с жалостью и тревогой, дотрагивается до его плеча).
Он вздрагивает, перестает есть, смотрит на МГЛОВУ.
Страшно на войне? Тяжко? Бедный... (Гладит его по руке).
ГОСТЬ внимательно и печально смотрит на МГЛОВУ, виновато улыбается и вынимает изо рта разноцветный шарик. Потом еще один, еще. Тянет из кармана у МГЛОВОЙ бесконечную алую ленту, показывает другие фокусы, подхватывает оторопевшую МГЛОВУ, они танцуют что-то, похожее на танго. Входят ГЕНВАРЁВ и МУХОВ.
ГЕНВАРЁВ. Ты что? Ты что?! Ты что с Пушкиным вытворяешь? Ему резкие движения делать запрещено!
МГЛОВА и ГОСТЬ перестают танцевать. Ни с того ни с сего ГОСТЬ начинает хихикать, просто давится от смеха и убегает прочь.
Эй, Саня, погоди! Ему же волноваться нельзя, он же контуженый.
МГЛОВА. Сами вы контуженые. Ты да МУХОВ. Оба. (Наливает себе вина).
МУХОВ. И никакой благодарности! Человека в новогоднюю ночь потревожили, чтобы ей сюрприз сделать, а она и ухом не ведет.
ГЕНВАРЁВ. Ты, Фрося, можешь не верить, а он, правда, Пушкин Александр. Я тебе список покажу на улучшение жилья. У нас в клубе интернационалистов. Пушкин. Александр.
МУХОВ. Да какая разница — Пушкин, не Пушкин. Пришел человек в гости первый раз. Даже еще не огляделся путем, а ты его сразу танцевать тянешь. Что о нашем доме теперь подумают? Распущенность какая-то, одно слово.
МГЛОВА (берет бокал, выпивает залпом. Облизывается). Разлюбила...
МУХОВ. Ах, ах, ах...
ГЕНВАРЁВ.. Кого? Неужто Пушкина?
МГЛОВА. Да «Каберне»...
МУХОВ. Я тебе, Фрося, человек не чужой и поэтому от души советую: удали аденоиды. Удали. И все наладится.
МГЛОВА. Отстань ты со своими аденоидами.
МУХОВ. Со своими я к тебе и не пристаю. Свои я давно удалил. В детстве.
МГЛОВА. Оно и видно.
МУХОВ. Я бы никогда не стал заострять на этом внимание, но ведь ты, Фрося, страшно храпишь... Как сапожник! И нечего мне под столом на ногу наступать... Или храпишь, или гогочешь, как я не знаю...
МГЛОВА. Где я тебе наступаю? Где ты сидишь, а где я... Ты нарочно все это, чтобы при Генварёве меня срамить?..
ГЕНВАРЁВ. Ну что вы, братцы, в самом деле? О чем вы? Новый год, сидим, закусываем, все хорошо... А слыхали про Крюксона-то?
МГЛОВА молчит.
МУХОВ. Что про Крюксона?
ГЕНВАРЁВ. Умер.
МГЛОВА. Интересно, от чего? Со смеху или от неожиданности?
МУХОВ. Умер он, надо полагать, от смерти.
ГЕНВАРЁВ. Ядом отравился.
МУХОВ. А может, под поливальную машину на Красной площади угодил?
ГЕНВАРЁВ. Отец пришел, а он лежит, белой шапочкой накрытый. Отец думал, так, прикидывается, хвать — а у него уже пульс не слышно...
МУХОВ. Без дураков, что ли?
ГЕНВАРЁВ. Ну.
МГЛОВА прижимает ладонь к губам, словно удерживая вопль.
МУХОВ. Да ты что...
МГЛОВА вскакивает и убегает.
ГЕНВАРЁВ. В одночасье.
МУХОВ. Да... (Закуривает). Да... Крюксон.. Это такой человек... Такой парень... Я вот когда-то давно прочитал его статью в газете Останкинского молочного комбината... Статья совсем еще студенческая, но уже чувствовалась крепкая рука, дар журналистский прямо-таки необычайный. Статья о том, что у нас утрачен секрет выделки русского камамбера. И мне, знаешь ли, понравилась именно вот эта смелость. Все ведь обычно вокруг да около: что-то вот у нас не заладилось с русским камамбером, а он честно, бескомпромиссно, с плеча — секрет утрачен, елки-палки... Да, КРЮКСОН.. Бедняга... Да...
ГЕНВАРЁВ. Он ведь один все, у других вон, понимаешь, а у него все через пень-колоду, и денег нет, и такое кругом безбабье... А тут еще горячую воду отключили, холодильник сдох...
МУХОВ (встрепенувшись). Фрося! Фрося! Подойди, душенька, сюда.
Появляется МГЛОВА.
Ну, голубушка. Отвечай. Где наш старый холодильник?
МГЛОВА. Ты что, Паша? Мы же вместе решили его Крюксону отдать, потому что у нас новый, а у него сломался...
МУХОВ. Ну. Решили. И дальше что?
МГЛОВА. Дальше? Наняла я одного там с длинным кузовом и отвезла Крюксону холодильник.
МУХОВ. Деньги он заплатил тебе?
МГЛОВА. Какие деньги за такое старье?..
МУХОВ. Значит, ты подарила ему холодильник?
МГЛОВА раздраженно пожимает плечами.
Встань ровно и отвечай: подарила ты Крюксону холодильник или нет?
МГЛОВА. Ну, подарила!
МУХОВ. Так я и думал... Так и знал... Такому человеку... Старый холодильник... Генварёв, завари ей шоколаду...
ГЕНВАРЁВ (напугался). Паш, да ты что, Паш, не надо, Паш...
МГЛОВА. Я не люблю горячий шоколад.
МУХОВ. А вот Крюксона, душенька, никто не спрашивал, любит ли он, когда всякие фифы дарят ему старые холодильники... Генварёв, шоколаду!
ГЕНВАРЁВ протягивает чашку шоколаду, МГЛОВА сопротивляется, трепыхается, МУХОВ и ГЕНВАРЁВ вливают ей в рот глоток шоколаду, она перестает трепыхаться, умолкает, обмякает, двое опускают ее на диван. МГЛОВА лежит на диване без признаков жизни. ГЕНВАРЁВ и МУХОВ смотрят на нее.
Наконец-то отстанет со своим Пушкиным.
Пауза.
ГЕНВАРЁВ (глядит в окно). Сейчас снег пойдет.
МУХОВ. Да вроде не объявляли...
Опять пауза.
ГЕНВАРЁВ (смотрит на тело МГЛОВОЙ). Пожалуй, правильно. Приличный человек должен умереть в молодости.
МУХОВ. Мало того, что бросила парня, в душу ему наплевала, так еще и холодильник подарила вдогонку, чтобы уж вконец растоптать. Покойся, милая, до радостного утра...
ГЕНВАРЁВ. Нет, смолоду умереть, это совсем не то, что в старости. Ну, допустим, помер ты уже в летах, и что? Припрется к тебе на похороны всякое старперство, полтора человека, и будут нудить... А так — соберутся друзья, выставят тебе на отходняк ящик шампанского по православному обычаю... Будь я сейчас молодым, непременно бы умер.
МУХОВ. Крюксон, бедный Крюксон, такой человек, чистое сердце, такой классный парень! Как он сидел в своей квартире, один на один с дареным холодильником, который отвратительно жужжит... И никого нет — ни в квартире, ни в холодильнике. Или есть? В холодильнике сидят только плавленый сырок «Дружба» и маленькая бутылка пива. Они дрожат от холода. «Я люблю вас», — шепчет маленькая бутылка пива. Но сырок не отвечает, потому что он старый и глухой. Или бутылка пива ничего не говорит, потому что она заграничная и не знает по-русски? (Умолкает и тихо печалится).
ГЕНВАРЁВ, утешая, похлопывает его по плечу.
Ну, Бог с ними со всеми, ничего не попишешь, чего уж там, Генварёв, с Новым годом, давай выпьем...
Выпивают.
Он ведь ее королевой считал! (Запальчиво обращается к бездыханному телу МГЛОВОЙ). Он же королевой тебя считал, кочерга!
ГЕНВАРЁВ. Я вот давно хотел спросить тебя, Паша. Ты зачем вообще на Фросе женился?
МУХОВ. А чтобы Гириной неповадно было... Когда меня Гирина кинула, я же сам не свой был... Иду раз по Яузскому бульвару вниз и думаю, на ком бы жениться, чтобы Гириной насолить. А тут навстречу как раз эта чума гребет. Ой, здравствуй, Паша. Ну, здравствуй, душенька. А сам думаю: дай-ка я на ней женюсь, вот Гирина-то изведется! И думаю: надо что-то хорошее сказать, ну, подъехать как-то, и говорю: какие у тебя, Фрося, хорошенькие ушки, выходи за меня! Хвать ее на руки при всем честном народе и потащил вниз по Яузскому... Чуть не надорвался.
ГЕНВАРЁВ. А она что?
МУХОВ. А она плакала у меня на руках и говорила, что она недостойна и что влюбилась в меня еще в детском саду...
ГЕНВАРЁВ. Нет, Гирина — что?
МУХОВ. Гирина в Америку уехала. Стажироваться. И вот я теперь кричу ей через океан: «Эй! Гирина! Трепещи! Ревнуй! Страдай! Я женат! На Мгловой! У нее котлеты изо рта вываливаются и компот в том числе...» (Пауза). Господи, как мне фигово было, когда Гирина меня кинула. Я же спать не мог, не мог спать, я спать боялся, потому что вдруг мне во сне приснится, что Гирина снова со мной, а потом просыпаться — такой облом... Я спать не мог, я все ночные клубы оббегал, я только и делал, что трахался, трахался, трахался... И трахался, и трахался, а потом опять трахался...
Генварёв утешает и утихомиривает мухова.
Странно. Вот я вроде писатель... А сегодня поутру пять раз подряд не мог написать слово «балалайка»... Все запутывался в этих «ла-ла»...
ГЕНВАРЁВ. А зачем тебе писать слово «балалайка»? Напиши лучше, как живет наш брат учитель...
МУХОВ. Славный ты парень, ГЕНВАРЁВ... И ничего, что ты читать не умеешь. Это даже здорово. Зато у тебя тонкие, красивые, как у музыканта, пальцы, ты умеешь орудовать саперной лопаткой, знаешь, как вести себя при массовых беспорядках и как уцелеть в случае эпидемии чумы... И свои знания ты передаешь детям... И это прекрасно! Учитель по основам безопасности жизни — это гордо, прекрасно звучит!
ГЕНВАРЁВ и МУХОВ обнимаются, выпивают, закусывают, поют под гитару «Когда я пьян, а пьян всегда я, я вспоминаю вас...» и все в таком духе. Два САНИТАРА выкатывают на сцену железную каталку с КРЮКСОНОМ. Останавливаются. Ставят КРЮКСОНУ капельницу и уходят. Некоторое время ГЕНВАРЁВ и МУХОВ продолжают шумно ужинать, но постепенно их голоса стихают. Они сидят, пьют, закусывают, разговаривают, хохочут и поют под гитару уже безмолвно.
КРЮКСОН (привстает на каталке). Мглова растяпа, растеряша, у нее часто насморк, ей надо чаю с малиной, ей надо шаль с кисточками, если целовать Мглову в глаза, она щекочет губы ресницами, ее глаза пахнут чем-то смешным и милым, ночью Мгловой снятся детские сны, она смеется, как гномик. Мглова носит деревянные бусы. Мглова помешалась на Пушкине, она сочиняет сказки про Пушкина, Пушкин и кошки, жил-был Пушкин, и нет на белом свете ничего лучше винегрета, который мне приготовила Мглова, нет ничего лучше этого винегрета в моей жизни, нет и не будет... Я недостоин Мгловой, я не умею починить утюг, у меня всегда все ломается, а соседи за стеной целыми днями отвратительно тискают клавесин... Зачем нужны все? Зачем огромный город, а в нем десять миллионов каких-то людей, зачем они, кому они нужны, даже странно, что их кто-то ждет и любит, как можно их любить, если они не Мглова, мне нужна Мглова, никто, кроме Мгловой, я не могу жить без Мгловой, я не хочу жить без Мгловой, Мглооо-ооо-ооова!
Картина третья
Светлое утро, весна. Ветер колышет белую занавеску. В комнате КРЮКСОНА стол накрыт к завтраку. Много зелени и овощей. Творог, молоко, белый сервиз. Зеленое и белое. У окна КРЮКСОН с девушкой. Это его НЕВЕСТА. КРЮКСОН и НЕВЕСТА целуются, щекочут друг друга и щиплют. Разговаривают.
КРЮКСОН Тютьки путьки масясюльки?
НЕВЕСТА. Потютяки пуньки ботгопоськи!
КРЮКСОН Люкиляки!
НЕВЕСТА. Кулькульки-кутьки-бутьки!
И дальше а том же духе, такой сюсюкающий идиотизм. Просто сплошное сюсю-пупу, тютьки-путьки. Звонок в дверь.
Ой! Пришел кто-то...
КРЮКСОН Коммунисты пришли.
Входит МГЛОВА.
А, это ты...
МГЛОВА (лепечет). Я только на минутку... Просто потому, что ты ближе всех живешь... Я на минутку...
КРЮКСОН Что тебе?
МГЛОВА. Понимаешь, мне надо по часам принимать хлористый кальций... Не могу же я на улице...
КРЮКСОН (поворачивается к НЕВЕСТЕ, показывает глазами на МГЛОВУ, крутит пальцем у виска, машет рукой). А зачем тебе хлористый кальций?
МГЛОВА. Кровь часто идет...
НЕВЕСТА. Ну что ты, Сережа! Разве так можно? Ведь сегодня наше первое утро, неужели человека обижать? Не на улице же ей, не из горла же этот кальций хлестать, в самом деле?.. Пейте, пожалуйста. Сережа, дай столовую ложку. Вам ведь по столовой ложке принимать?
КРЮКСОН Ладно, хлебай свой цианистый калий и отваливай.
МГЛОВА. Ой, спасибо вам огромное! Спасибо! (Роется в рюкзачке.)
КРЮКСОН А что у тебя с кровью-то?
МГЛОВА. Да аденоиды вырезала...
КРЮКСОН Кто ж на старости лет аденоиды вырезает?
МГЛОВА. Ну что ты, правда... Черт, где же этот флакон? (Роется в рюкзачке, выхватывает револьвер, дважды стреляет.)