Риторические аргументы

До недавнего времени риторические аргументы обычно рассматривались как логические ошибки. Лишь в 70-е гг. прошлого века, по предложению английского ученого С. Хэмблина, за ними стали признавать самостоятельное содержание, не сводимое к нарушению законов формальной логики. Абсолютно новым это предложение, однако, не было, т.к. еще в середине ХIХ века немецкий философ А. Шопенгауэр уже правильно отличал риторические аргументы от оснований доказательства, хотя при этом и не вполне точно полагал, что их единственной целью должно быть достижение победы в споре. Определив слишком узко цель риторических аргументов как победу над оппонентом, Шопенгауэр также не вполне точно назвал их уловками. На самом деле, как было показано в первом параграфе этой главы нашего пособия, риторическая аргументация выполняет множество функций – познания, управления, коммуникации и, следовательно, не любая победа, а лишь победа, завоеванная с помощью убедительных аргументов, является достойной аргументатора.

Несмотря на то, что аргумент, являющийся убедительным для одного человека, может, в принципе, быть неубедительным для другого, серьезных оснований, как это делал А. Шопенгауэр, считать все риторические аргументы разновидностями аргумента к человеку (argumentum ad hominem) все же нет. Как известно, риторические аргументатор и аудитория являются сторономи коммуникации особого статуса, т.к. убедительными для них являются аргументы не любого отдельного человека, а, лишь человека – знатока своего дела, т.е. эксперта, авторитетного специалиста. Сторонники понимания риторических аргументов как логических ошибок обычно исходят из того, что истинное знание не зависит от контекста коммуникации, т.к. является убедительным само по себе. С этой точки зрения познавательная специфика риторических аргументов определяется, в конечном счете, существом дела, или их соответствием объективному положению дел.

Для того чтобы заставить других считаться с познавательными аспектами риторических аргументов, в реальной жизни практически приходится действовать двояко. Либо наделять истинное знание статусом самостоятельно существующего предмета, т.е. совершать грамматическую ошибку гипостазирования знаний, либо соединять данное знание с совестью человека, его искренностью и моралью. Вместе с тем даже являющийся носителем истинного знания аргументатор не всегда по отношению к своей аудитории является морально ответственным субъектом. А истину, т.е. истинное знание в отличие от материальной вещи нельзя пощупать руками. Это означает, что, рассматривая природу риторических аргументов, нельзя не только их познавательное и коммуникативное содержание отрывать друг от друга, но гораздо правильнее и точнее рассматривать их как такое правдоподобное знание, которое имеет и для аргументатора, и для аудитории важное коммуникативное значение.

С этой точки зрения, риторические аргументы следует рассматривать не как видоизменения аргумента к человеку (т.к. в некоторых разновидностях данного аргумента познавательное содержание равно нулю), а как вариации на тему авторитета, или аргумента к авторитету, познавательное содержание которого, по определению, никогда не равно нулю и тесно связано с коммуникативными функциями убеждения.

Среди сторонников такого понимания природы риторических аргументов можно было бы указать еще Аристотеля, который исходил из того, что именно этос, или моральный авторитет аргументатора, является наиболее эффективным инструментом убеждения. Следуя не столько букве, сколько духу великого древнегреческого мыслителя, в основу системы риторических аргументов следует положить не аргумент к человеку, а аргумент к авторитету.

Рассмотрим аргумент к авторитету (на латыни он записывается, как «autos epta, ipse dixit»,что переводится, как «сам сказал», а также как ad verecundiam – против скромности) подробнее, учитывая его фундаментальную роль в риторической аргументации и системе риторических аргументов.

Как-то, выступая перед студентами на научной конференции с сообщением о том, что с точки зрения науки о структурах мысли аргумент к авторитету является логической ошибкой, автор получил упрек от одного из студентов в том, что дискредитация роли авторитета в образовании может привести к тому, что человеку, осваивающему новый и сложный для себя мир знания и вынужденному доверять мнениям авторитетных людей, будет не на что опереться и вообще не захочется учиться дальше. О логической ошибке аргумента к авторитету обычно говорят тогда, когда вместо доказательства какого – либо тезиса с помощью истинных аргументов ссылаются на то, что доказываемый тезис считается истинным лицом, пользующимся авторитетом. Быть богатым (здоровым, умным и т. п.) на деле, и только считаться, что ты богат и т. д. – вещи разные.

Авторитет является предметом особого рода – его нельзя пощупать руками, хотя он может иметь вполне осязаемые проявления, его трудно измерить, хотя мы и измеряем его, чуть ли не ежедневно и, заметим в скобках, небезуспешно, отдавая предпочтение одному и отвергая другое. Авторитет – духовная власть одного человека над другим. Человеческое общество без власти (управления, организации) так же невозможно, как природа без стихии и отбора. Иначе говоря, не использовать аргумент к авторитету, и в этом студент был абсолютно прав, общество не может. С одной стороны, люди не могут все знать, да и их жизнь является скоротечной. С другой стороны, решая те или иные проблемы, мы не можем не опираться на мнения других индивидов.

Доверяя другим людям, их авторитету, мы можем ошибаться вместе с ними, и опора на какой – либо авторитет еще не гарантирует от ошибок. Это означает, что нам следует научиться понимать не только логику, но и риторику и, попутно добавим, диалектику аргумента к авторитету. Сказанное, однако, не означает, что аргумент к авторитету, рассматриваемый только как ошибка в некоторых учебниках по формальной логики не может изучаться средствами неклассической, например, вероятностной логики, таким разделом последней, исходной точкой которого является высказывание – «А свидетельствует о том, что а». Очевидно, что это высказывание, по определению, не может быть логической ошибкой. Однако более интересна не логика, а риторика аргумента к авторитету.

Согласно американскому ученому Г. Кахане, риторическое применение аргумента к авторитету является оправданным в трех случаях. Во-первых, тогда, когда мы уверены в том, что какой – либо авторитет действительно обладает знанием (информацией), в котором мы нуждаемся. Во-вторых, тогда, когда мы уверены в том, что данный авторитет предоставляет нам объективную и беспристрастную и не затрагивающую его личные интересы информацию. В-третьих, тогда, когда у нас нет возможности, например, из – за отсутствия времени, предложить по какой-либо проблеме собственную аргументацию. Практически это означает следующее. Оценивая надежность аргумента к авторитету, мы должны выяснить для себя, а является ли некоторый авторитет подлинным авторитетом в конкретной области знания, действительно ли этот авторитет лично не заинтересован в некотором конкретном решении вопроса, и действительно ли отсутствие у нас времени не оставляет лучшей альтернативы, чем обратиться к чужой мудрости, мнению авторитета (эксперта, специалиста, профессионала). Если мы будет четко следовать этим рекомендациям на практике, то сможем лучше понять, что известная киноактриса, рекламирующая стиральный порошок или масло, разбирается в них не больше, чем вы сами, что спортсмен, рекламирующий прохладительный напиток, сам может его никогда не пробовать, т.е., что и кинозвезда, и спортсмен не являются подлинными авторитетами рекламируемых ими товарах.

Авторитет в одной области – кино или спорте – вовсе не является авторитетом в другой области – стиральном порошке или прохладительных напитках. Важной подсказкой о том, является ли некоторый авторитет подлинным авторитетом, выступает частота сбываемости его прогнозов. Как справедливо замечает Г. Кахане, выбирая наиболее авторитетного авторитета, следует поступать так, как принято в профессиональном спорте – в неопределенных ситуациях надо присоединяться к победителю. Иначе говоря, выбирая между авторитетами двух известных ученых – экономистов, разумно присоединиться к мнению того из них, чьи прогнозы в последнее время сбывались чаще.

В каждой сфере деятельности (зависимом поле аргументации) имеется множество экспертов (авторитетов) мнения которых могут даже противоречить друг другу. Как шутливо замечал по этому поводу венгерский ученый экономист Я. Корнаи, на десять ученых экономистов в среднем приходится двенадцать – тринадцать точек зрения по одной и той же проблеме. Это шутливое замечание иногда даже облекают в форму закона, как это сделал В. Дагган, который установил, что «на каждого доктора наук (Ph.d.) имеется такой же доктор наук, который утверждает прямо противоположное». Следовательно, доверяя подлинным авторитетам, следует развивать собственные навыки оценки и построения аргументации, совершенствовать риторическую культуру аргументации.

Важным звеном риторической культуры личности является умение различать надежные и ненадежные аргументы к авторитету. Для этих целей полезно пользоваться следующим алгоритмом анализа. Пусть А обозначает некоторого авторитета (эксперта, например, ученого экономиста). ТЗ – будет обозначением, выдвинутой этим авторитетом точки зрения (например, «темпы инфляции в Беларуси в этом году будут низкими»). С помощью ЗПА мы обозначим зависимое поле аргументации данного авторитета, или узкую область его знаний. Аргумент –»По мнению ученого экономиста А, темпы инфляции в Беларуси в этом году будут низкими» будет являться надежным тогда и только тогда, когда будут выполнены пять следующих условий:

1. А – подлинный авторитет (эксперт) в ЗПА (проблемах инфляции).

2. А – утверждает, что ТЗ (темпы инфляции в Беларуси в этом году будут низкими).

3. ТЗ (темпы инфляции…) находится внутри ЗПА (проблемы инфляции).

4. ТЗ совместима с ТЗ других авторитетов.

5. ТЗ совместима с другими доказательствами. Если пять этих условий выполнены, то тогда мы можем сделать надежный вывод.

Следовательно, ТЗ является надежной (правдоподобной, убедительной).

В живом общении аргумент к авторитету может видоизменяться, модифицироваться. Он может, например, «вырождаться» в аргумент к невежеству, ложную дилемму, аргумент к провинциализму, аргумент к силе (ad baculum – палке), утончаться до аргумента к жалости (ad miserecordiam), принимать обличье аргумента к человеку (ad hominem). Рассмотрим перечисленные аргументы подробнее.

Аргумент к невежеству (argumentum ad ignorantiam) при первом рассмотрении напоминает как бы вывернутый на изнанку аргумент к авторитету. Если человек, считающийся экспертом в некотором зависимом поле аргументации, оценивая относящуюся к данному полю точку зрения, будет апеллировать к собственному невежеству, он сделает большой шаг для того, чтобы убедить аудиторию в обратном. На это обратил внимание еще А. Шо- пенгауэр, полагавший, что данным аргументом «можно пользоваться лишь в том случае, когда бываешь вполне уверен, что пользуешься в глазах слушателей большим авторитетом, чем противник, – например, когда спорят профессор со студентом». Заявление маститого профессора о том, что он ничего не смыслит в речах студента, будет убеждать аудиторию, что на самом деле в своей речи ничего не понимает студент. А для последнего коварные ссылки профессора на собственное невежество могут звучать как суровый приговор или недвусмысленное указание на невежество студента. Однако аргумент к невежеству связан не только с аргументом к авторитету, но с фундаментальными предпосылками получения нами знаний о мире и выработки у себя и других людей убеждений.

Мировоззренческим фундаментом аргумента к невежеству является следующий принцип (в реальной жизни озвучиваемый в отчетливой форме не так часто): не следует принимать на веру ничего из того, что было бы невозможно доказать или опровергнуть. Известный популяризатор и ученый-методолог XIX века Клиффорд в работе «Этика убеждений» это требование формировал так: «Для человека ошибочно всегда и везде быть убежденным в чем-либо, не имея на то надежных оснований».

Вместе с тем отсутствие доказательства или опровержения чего-либо само по себе еще не является свидетельством его ложности. Незнание доказательства или опровержения некоторой точки зрения в обыденной жизни людьми может скрываться. Иногда проще, ведь, бывает сказать о том, что знаком с какой – то книгой или теорией и, тем самым, как бы согласиться с развиваемыми в них точками зрения, чем открыто объявить о том, что с ними не знаком, т.е. расписаться в собственном невежестве. Важно, однако, помнить, что люди в отличие от богов, всего знать не могут. Вот почему иногда более рационально и разумно бывает стать на позиции скептицизма, т. е. мировоззрения в котором выражаются сомнения в возможности познания мира и (или) обосновании некоторой точки зрения, или даже агностицизма. Агностицизмом называется философское мировоззрение, согласно которому принципиально невозможно познать мир таким, каким он есть на самом деле и (или) оправдать некоторую точку зрения.

В истории философской мысли представителей скептицизма и агностицизма было не так много. И это не случайно, поскольку в практической жизни скептик и агностик оставляют решения проблем, волнующих людей, открытыми.

Аргументатора, апеллирующего к невежеству всегда уместно попросить раскрыть основания его доказательства более подробно, не забывая при этом о том, что отсутствие оснований, например, в ситуации на переднем крае науки, не должно вести к сворачиванию поисков истины. Отсутствие серьезных аргументов «за» или «против» какой – то точки зрения должно сигнализировать о том, что (если мы не хотим становиться скептиками или агностиками) нам необходимо удвоить исследовательскую энергию.

Аргумент к невежеству может использоваться не только аргументатором, но и аудиторией аргументации. Для этого аудитория должна перестать быть рациональным арбитром аргументов и начать переоценивать убедительность предлагаемых ей аргументов. В чем может состоять такая переоценка, рассмотрим на примере диалога, описанного голландскими учеными ван Эемереном и Грутендорстом:

«Ганс: Я собираюсь бросить курить, т. к. курение вызывает раковые заболевания.

Берт: То, что курение причина рака, еще не доказано, и поэтому ты можешь спокойно курить, выбросив мысль о раке из головы.

Ганс: Да, пожалуй, ты прав, и я закурю прямо сейчас».

В этом диалоге Берт применил аргумент к невежеству, а его собеседник Ганс согласился с этим аргументом и тем самым переоценил его убедительность.

В реальной жизни с аргументом к невежеству тесно связан аргумент ложной дилеммы. С его помощью аудитории предлагается принять какую-то точку зрения, т. к. если она не примет ее, то ей будет хуже. Если Вы сталкиваетесь с использованием этого аргумента, попробуйте спросить аргументатора, а почему Вам будет хуже и на самом ли деле существующий в реальной жизни выбор ограничивается только двумя указываемыми аргументатором альтернативами. При этом важно также не забывать о том, что альтернатива (противоположность), например: черный и белый являются такими крайностями, между которыми находится множество других цветов, тот же серый, к примеру.

Одной из особых разновидностей аргумента к невежеству является открытый нами аргумент к провинциализму. Его центральным элементом является понятие провинции.

Слово «провинция» в русский язык пришло из древней латыни, где оно означало управляемую из центра завоеванную территорию.

Под влиянием различных объективных причин и обстоятельств первоначальный смысл слова «провинция» видоизменялся в том направлении, что сегодня провинцией называют не только территорию, удаленную от центра государства, но и нечто отсталое, находящееся на более низкой ступеньке лестницы культуры, чем столица. Имя «провинция» в нашем отечестве сегодня соотносится с понятием «столица» не только в географическом, но и политико – культурном смысле.

Быть носителем провинциализма в политико – культурном отношении означает демонстрировать собственную политико – культурную недоразвитость и невежество. Для того, чтобы глубже понять смысл аргумента к провинциализму, давайте рассмотрим три случая его употребления. Представьте сначала себе пассажира нашего общественного транспорта в часы пик, который человеку, случайно наступившему ему в автобусной толчее на ногу, говорит: «Деревенщина, разве так ведут себя в общественном транспорте!». В этом случае аргумент к провинциализму принимает оскорбительную форму, а его целью является подчеркивание невежества кого – либо. Представим, однако, себе другую ситуацию, ученого выступающего с докладом на конференции. Если этот ученый не знаком с новейшими исследованиями по теме своего выступления, что легко можно определить с помощью его ответов на вопросы, то он открыто демонстрирует свое невежество. Если в автобусной толчее еще можно прикрыться ссылкой на свою провинциальность, сказав воспитанному пассажиру, посетовавшему Вам на то, что Вы наступили ему на ногу: «Простите, мы из деревни!» и это будет извинительная форма нашего аргумента, то в науке ссылки на собственную провинциальность будут вас не защищать, а дискредитировать. В науке нельзя быть провинциалом, т. к. не существует, к примеру, витебской или минской, белорусской или американской физики. Ученый-провинциал – это не ученый, а имитатор научной деятельности, а иногда и лжеученый, в том числе и в силу своей неинформированности. В этом отношении аргумент к провинциализму, который используется в научной дискуссии, является изобличительным.

Вообразим себе, наконец, третью ситуацию, в которой какой-либо журналист упрекает какого-либо политика в дремучей провинциальности. В отличие от науки, политика, как впрочем, и экономика, тесно связаны с местными условиями или, так сказать, провинциальностью. В политическом или экономическом споре апелляции к провинциальности могут означать попытку с помощью риторических средств подавить политическое инакомыслие или дискредитировать сложившуюся в некоторой местности систему хозяйствования. Точнее всего политическую форму аргумента к провинциализму назвать манипулятивной. Следовательно, аргумент к провинциализму является такой формой аргумента к невежеству, которая благодаря точному указанию контекста собственного употребления, позволяет четко различать семантические границы аргумента к невежеству.

Таким образом, в обыденной жизни аргумент к провинциализму принимает либо оскорбительную, либо извинительную форму. В науке он становится средством изобличения псевдоучености, а в политике (в том числе и в политизированной науке) средством манипулирования (чаще всего подавления) сознанием аудитории. Обвинения хорошего политика или хозяйственника в провинциальности тождественны по содержанию с попытками оказать на него силовое давление. В зависимых аргументационных полях политики и экономики аргумент к провинциализму переплетается с аргументом к силе.

Аргумент к силе, или палочный аргумент, может иметь разные формы. В грубой форме он обычно выражается такими словами, как: «Заткнись!», «Это не твоего ума дела». Мягкая форма аргумента к силе может иметь, например, такой вид – «Я Вам настоятельно рекомендую продумать все возможные последствия Вашего поступка». Риторической целью использования аргумента к силе является склонение аудитории к принятию некоторой точки зрения.

В наши дни арсенал насилия становится с каждым днем все богаче и изощреннее. Сегодня мы хорошо знаем об особенностях не только физического, но и этнического (геноцид), политического (тоталитаризм), экономического (колониализм) и многих других видов насилия. Если аргументатор, апеллируя к аудитории, использует палку, причем, не важно какую – деревянную или «атомную дубинку» и т.д. и т.п., ни о каком уважительном (ответственном, демократическом, гуманном и т.п.) его отношении к аудитории говорить не приходится. Аргумент к силе ту власть убеждения, которая содержится в аргументе к авторитету, освобождает от человеческих одежд и как бы выставляет напоказ в голом виде.

Аргумент к жалости, наоборот, связан с тем, что в нем всячески маскируется аргументационная власть его пользователя над аудиторией. Такая маскировка может, например, иметь вид сетований начальника подчиненному на трудность и обременительность лично для него, выполняемых им служебных обязанностей. Это значит, что менеджер (администратор), обращаясь к подчиненному, использует аргумент к жалости не прямо, а косвенно. И наоборот, подчиненный, апеллируя к начальнику, менеджер, обращаясь к своему руководителю, могут и часто используют аргумент к жалости в явном виде.

Жалость – сложное эмоциональное состояние человека, которое включает в себя и сострадание, и соболезнование, и печаль, и сожаление и многое другое. Сострадания и соболезнования, печаль и сожаление могут бурно проявляться в виде аффектов и отливаться в длительные, устойчивые эмоциональные состояния человека (настроения). Эти эмоции – субъективные (пристрастные, конкретные) реакции человека на внешний мир и собственные состояния могут играть и зачастую играют решающую роль в склонении аудитории к принятию некоторой точки зрения. Можно различать вербальные и невербальные формы применения аргумента к жалости. В его вербальных формах могут использоваться, к примеру, такие слова – «Если я по вашему предмету получу двойку, то меня – а) лишат стипендии, б) исключат из университета, в) не возьмут замуж». В реальной жизни аргумент к жалости может сопровождаться слезами, обмороками и т. п. Следует иметь в виду, что аргумент к жалости по своим риторическим целям представляет собой ни что иное, как вывернутый на изнанку аргумент к силе и так же, как и последний, не рассчитан на восприятие адресата аргументации в качестве свободного и ответственного партнера коммуникации. Аргументы к силе и к жалости основаны на соединении содержания и смысла аргументационного текста с личностью (этосом) аргументатора. Аргумент к человеку, наоборот, связан с отделением текста аргументации от его субъекта.

Можно выделить две основных риторических цели использования аргумента к человеку – цель прямой дискредитации личности аргументатора, например, через обвинение его в нечестности, невежестве, личной заинтересованности и т. п. и цель косвенной дискредитации личности аргументатора, через заявления о том, что аргументатор использует, к примеру, двойные стандарты морали, позволяет себе делать то, что осуждает в других и т.п. Голландские ученые Ф. Ван Эемерен и Р. Грутендорст различают три формы аргумента к человеку – оскорбляющую, обстоятельственную и возвратную (по латыни эта последняя форма записывается, как tu quoque, что переводится, как «сам такой»).

Когда используется оскорбляющая форма аргумента к человеку, то аргументатор при этом подразумевает, что нечестный (глупый, плохой и т. п.) человек, в принципе, не может аргументировать правильную точку зрения. В тех случаях, когда используют обстоятельственную форму аргумента к человеку, подразумевают, что личность аргументатора (его мировоззрение, принципы, интересы и т. п.) не могут не влиять на аргументируемую точку зрения. Анализ обстоятельственной формы аргумента к человеку на надежность показывает, что его логическим стержнем является рассуждение по аналогии. Для того, чтобы вскрыть ненадежность некоторого конкретного обстоятельственного аргумента к человеку на практике бывает достаточно показать, что он базируется на ложной аналогии. Ложной является, например, аналогия, в которой не учитываются причинно – следственные отношения между вещами.

Смысл возвратной формы аргумента к человеку неплохо раскрывается в его латинском имени tu quoqe – «сам такой» или «ты тоже». Выражение «сам такой» означает, что аргументатор не придерживается тех взглядов, которые он защищает. Возвратную разновидность аргумента к человеку можно представить в следующей форме: «Аргументатор утверждает ТЗ (аудитория должна делать ТЗ), но он сам не делает ТЗ, а делает неТЗ. ТЗ и неТЗ противоречат друг другу». Как показал канадский ученый Д. Уолтон, применение возвратной формы аргумента к человеку обычно означает сдвиг обязанностей аргументатора с защиты выдвинутой точки зрения на защиту своей собственной последовательности.

Если воспитатель сам не воспитан, если менеджер, наказывающий подчиненных за опоздания на работу, сам опаздывает, если преподаватель занижает студенту экзаменационную оценку за то, что тот был недисциплинированным в течение учебного года, – мы имеем дело с возвратной формой аргумента к человеку. Проверяя аргументы к человеку на надежность, следует пользоваться уже известной нам методикой проверки на надежность аргумента к авторитету и не забывать о том, что в некоторых контекстах общения другого источника информации, кроме мнения человека со всеми его эмоциями и недостатками у нас попросту нет.

Среди контекстуальных аргументов совершенно особое место занимает аргумент к смерти – апелляция к биологическим и (или) социальным пределам существования людей. Особое место среди контекстуальных аргументов аргумента к смерти объясняется просто, – смерть является уникальным контекстом бытия людей. Данный контекст является непознаваемым для оказывающегося в нем отдельного человека и экстремальным для его свидетелей. Не удивительно, что аргументация, помещаемая в контекст смерти, не может серьезно не модифицироваться – ее доказательность, убедительность, обоснованность обычно повышается, причем, даже безотносительно к активности и мастерству аргументатора. Важно обратить внимание на то, что использование аргумента к смерти с риторическими целями совершенно нечувствительно к логическим противоречиям и ошибкам, абсурду и нонсенсу. Например, мать, напутствующая ребенка, отправляющегося купаться в быстрой реке, может вполне серьезно сказать – «Если ты утонешь в этой реке, то домой можешь не приходить!» Риторика аргумента к смерти, как и риторика аргументов к силе и жалости, связана с отношением к аудитории аргументации не как к равноправному партнеру по коммуникации, а как к средству для достижения своих целей. Это, конечно, очень сильный аргумент, когда кто-либо заявляет – «Если Вы не выплатите мне зарплату, то я обреку себя на голодную смерть или покончу жизнь самоубийством». Обычно аудитория старается пойти навстречу аргументатору, использующему аргумент к смерти, рассматривая человеческую жизнь в качестве высшей ценности. Противоположностью смерти является жизнь, важнейшей ценностью и человеческим началом которой является любовь.

Совокупность представлений о содержании и роли любви как высшего чувства человека в коммуникации, вообще, в убеждении, в частности, называется аргументом к любви.

Содержание данного аргумента, фактически, раскрывалось уже в работах родоначальника риторики Эмпедокла, который исходил из того, что именно любовь (филотес) собирает «все вещи в одно и уничтожает космос распри (ненависти)», а как жизнеутверждающее начало мира она отличается от дружбы (филио) и степенной гармонии (лада), также играющих важную роль в межчеловеческих отношениях.

В современной философии любовь как форма и жажда жизни чаще всего противопоставляется смерти и рассматривается как модификация первооснов человеческой жизни – труда, познания, коммуникации.

Аргумент к любви в процессе убеждения играет особую роль, в силу того, что любовь является высшим базовым чувством человека, по выражению М.В. Ломоносова, «матерью всех эмоций и страстей». С этой точки зрения модификациями аргумента к любви являются аргументы к радости и скорби, горю и надежде, страху и возмущению, раскаянию, стыду и др.

Особая роль любви в коммуникации и убеждении объясняется тем известным обстоятельством, что многие, если не все другие чувства индивида являются ее конденсацией. Иначе говоря, любовь является как бы «свернутой» радостью и печалью, страхом, ненавистью, стыдом и жалостью и др. К сожалению, в силу известных внутренних особенностей русского языка, в котором не проводится общепринятое в англо – и франкоязычной риторической теории различение двух видов убеждающей коммуникации: эмоционального убеждения(persuasion) и рационального убеждения (conviction), на риторическую роль и значение аргумента к любви должного внимания до сих пор обычно не обращали. Даже гениальный М.В.Ломоносов, верно указавший особый статус любви в процессе риторической коммуникации, а также проницательный М.М. Сперанский, полагавший, что задача риторики состоит в управлении страстями, аргумент к любви специально не выделяли.

По сравнению с другими эмоционально – убедительными риторическими аргументами, аргумент к любви является, так сказать, наиболее, или суперубедительным и эффективным, поскольку «когда ритор сию страсть (любовь, – В.Ч.) в слушателях возбудит, то уже он в прочем над ними торжествовать будет» (Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию // Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. М. – Л., 1952. Т.7. С.176).

Объясняется это тем обстоятельством, что в аргументе к любви представлено оптимальное внутреннее единство авторитета (уважения), а также добра( дружбы), красоты (страсти) человека.

Раскрывая риторическое содержание аргумента к любви, следует указать несколько его свойств. Во-первых, его диалогическую возвратность, означающую, что использование данного аргумента «заведомо» обречено, по крайней мере, на минимально позитивную ответную со стороны аудитории аргументации реакцию. Сила данной реакции, во-вторых, является прямо пропорциональной вербальной экспрессии выражаемого чувства, при том, конечно, условии, что применяющий аргумент к любви аргументатор считается аудиторией честным человеком. Максимально негативной реакцией аудитории на применение данного аргумента, поэтому, может быть, либо сдержанно снисходительное неприятие данного аргумента, либо его благосклонное замалчивание. Однако, и в первом, и во втором случае даже, если мы сами кого-либо не любим по настоящему «мы любящих нас обыкновенно как бы любим».

Используя аргумент к любви, аргументатору, в – третьих, полезно напоминать своей аудитории об одинаковой модальности их эмоциональных реакций, предпочтений, чувств и интересов относительно определенного объекта. Обусловлено это тем, что в основе применения данного аргумента лежит следующий топ : «подобные подобных любят».

Если в аргументе к авторитету эмоциональное содержание убеждения было, как мы помним, минимальным из возможных, как бы в соответствии с правилом: «даже если умных не любят, то уж уважают наверняка», а в аргументах к человеку, к силе и, наконец, к смерти, эмоциональное содержание их убедительности постоянно увеличивалось, то в аргументе к любви концентрация эмоциональности является уже максимальной возможной. Если в любви, как иногда полагают, никакого рационального содержания нет, то не означает ли это, что аргумент к любви не может в принципе быть рациональным, т.е. изначально является абсолютно сухим, расчетливым и т.п. По – видимому, отчасти, все же прав был Ж.Ж. Руссо, утверждавший, что в каком – то смысле: «Любовь – самообман. Она создает себе, так сказать, другой мир, окружает себя предметами несуществующими, которым лишь она одна дает бытие; и так как она выражает все чувства образами, язык у нее всегда имеет фигуральный смысл» (Цит. По Манн де П. Аллегории чтения. Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста. – Екатеринбург: Изд-во Ур-го ун-та, 1999. – С. 234).

Очень важно, не забывая о роли требования искренности в использовании аргумента к любви, обратить внимание на то, что данный аргумент имеет не только коммуникативные, а и познавательные аспекты (и в его когнитивном содержании можно выделить, например, обыденный(житейский), нравственно – этический, эстетический и др. уровни). Раскрывая, например, познавательный смысл эстетического уровня аргумента к любви, следует подчеркнуть, что его оптимальное и эффективное применение аргумента к любви тесно связано с использованием многообразных экспрессивных средств риторической аргументации – фигур речи, например, повторов («Да, да, люблю, люблю, люблю и т.п.), фигур мысли и тропов – гипербол (граничащих с откровенной лестью в адрес аудитории аргументации) и т.д. и т.п.

Завершая рассмотрение аргумента к любви подчеркнем, что его прямой противоположностью аргумента к любви является аргумент к ненависти, с помощью которого обычно подчеркиваются как недостатки и изъяны реального или воображаемого оппонента, так и отсутствия у аргументатора и его аудитории одинаковых отправных пунктов коммуникации.

Несмотря на то, что научиться оптимально эффективному применению аргумента к любви можно, лишь, уже обладая определенным опытом любви (ненависти), начинающему аргументатору полезно учитывать, что данный аргумент является коммуникативно открытым и сцепленным с другими аргументами и, следовательно, научиться ему можно также применяя эффективно аргументы к авторитету и силе, жалости, невежеству, радости и, ненависти.

Не претендуя на полный и исчерпывающий анализ всех риторических аргументов, в заключении следует отметить, что они не всегда являются логическими ошибками. Выполняя важную познавательную и коммуникативную аргументационную роль, они имеют специфические риторические свойства, знание которых является важным элементом общей культуры личности современного юриста, экономиста, менеджера, рядового государственного служащего и высокопоставленного государственного руководителя. Как показывает изучение содержание риторики, как науки об эффективной аргументации , всесторонне правильно и точно оценить какой-либо аргумент, можно, лишь используя совокупный арсенал логики, грамматики, риторики, а также диалектики (диалогики) аргументации.

Упражнения:

________________________________________________________________________________________________