Что может, и чего не может культурология?

Предполагаю, что каждый из нас, на каком-то этапе жизни вошедший в поле культурологии, пережил эволюцию, подобную той, что можно проследить в теоретических представлениях о культуре Л. Уайта. В ранних работах он утверждал, что основной целью и функцией культуры является обеспечение человеческому виду безопасности и приятного существования. Позже, анализируя функции культурных систем, он обнаруживает ошибочность этой точки зрения. Обеспечив человека пищей и очагом для ее приготовления, домами для защиты от непогоды, играми и танцами для развлечения, мифами и богами для утешения в трудную минуту, культурные системы заставили убивать миллионы здоровых мужчин, женщин и детей во время войн, мучить и пытать их во времена Инквизиции, живьем сжигать на кострах по подозрению в колдовстве. Создав города с антисанитарными условиями для жизни, культурные системы спровоцировали страшные эпидемии чумы. Чтобы сделать жизнь человеческого вида безопасной и приятной, культурные системы уничтожили целые виды животных и птиц, которые могли бы служить человеку. Развитие сельского хозяйства превратило огромные пространства в непригодные для произрастания пищевых продуктов степи. Это серьезным образом отразилось во взглядах ученого в зрелые годы.

О том, куда привела логика этого процесса, мы в обобщенном виде представили в вводной части данной статьи. Если же попытаться конкретизировать ситуацию, рассматривая отдельные сегменты жизни современного общества в России (промышленность, политическую систему, науку, образование и пр.), то картина выглядит еще более удручающей. Убедительная весомость констатирующей фактуальности, однако, уже не может удовлетворить озабоченный будущим ум.

Обратимся к проблеме поиска теоретических источников и концептуальных оснований, позволяющих хотя бы приблизиться к инструментальному подходу в решении насущных проблем. Для нас очевидно, что именно в поле культурологической науки такие основания а) могут быть концептуализованы и б) могут быть переведены в пласт практической деятельности. Наша убежденность свободна от конъюнктурных интенций, связанных с подготовкой статьи в культурологический альманах. Она основана на понимании самого характера культурологического знания. В данном случае сделаем попытку абстрагироваться от пестроты, разномастности, предметной нечеткости дисциплинарного поля, доходящей до явной его подмены; от стремления втащить в это поле и то, что «катит» (хотя и с трудом), и то, что «не катит» совсем. Отстранимся и от искреннего непонимания того, что, если я, например, говорю об искусстве – это само по себе включает меня в культурологию как науку. Явное отличие культурологии в этом плане, в частности, от физики, долгое время претендовавшей на статус «царицы наук», – как в трудностях вхождения дилетантов в профессиональное сообщество, так и в возрасте дисциплины. Будем, однако, надеяться на то, что это пройдет, как детская болезнь. И отметим – специально для «физиков», интересующихся культурой – другое принципиальное отличие: физика (химия, биология, техника…), если она рассматривается как продукт культурной деятельности человека может быть предметом культурологического осмысления (и является таковым), а культура изучаться естественными науками не может «по определению». Мы, при этом, не отрицаем вклада в культурологию выдающихся мыслителей – вне зависимости от того, с поля какой научной дисциплины они смогли подняться на сияющую вершину интеллекта, преодолев дисциплинарное тяготение.

В качестве примера можно привести целый ряд имен, вызывающих у любого культуролога душевный трепет: физики А. Эйнштейн, В. Гейзенберг, Ч. Сноу, математик, логик и физик А. Уайтхед, кибернетик Н. Винер, инженер, математик и богослов П. Флоренский, инженер, физик и математик В. В. Налимов, физик Н. Н. Моисеев и многие другие. Их вклад в понимание культуры трудно переоценить. Трудно преодолеть соблазн процитировать текст инженера, выпускника Императорского технического училища 1881 г. П. К. Энгельмейера. Он был уникальной личностью – изобретателем, пионером автомобилизма, широко образованным человеком, которого сравнивали с Леонардо да Винчи. На рубеже веков он писал в работе «Технический итог Х1Х в.» (1898 г.): «При … расширении понятия техники, расширении, выведенном самою жизнью XIX столетия, открываются ее связи с самыми дотоле отдаленными явлениями человеческой жизни, со всею его культурою (курсив – наш Н.Б.)». А дальше, когда речь идет об экономике, науке, праве, искусстве и т.д., он ставит вопрос о системном единстве культуры¹. Признаем, что эти слова далеко не сразу были услышаны. Поэтому сделаем еще одно априорное замечание, имеющее, тем не менее, методологическое свойство. Обращение к культурологии отнюдь не означает культуроцентризма, предполагающего самодостаточность культуры, закольцованность всех проблем на культуре, понимаемой как культурное наследие.

В данном случае мы говорим о культурологии как мета-знании, обладающем особым, методологически интегративным способом осмысления социальной реальности. То есть, способом, который позволяет – при владении определенными процедурами, описание которых оставим за рамками данной статьи, выявлять генетические культурные коды. Вместе с тем, в отличие от истории культуры, философии культуры, социологии культуры и т.п. – методология культурологии (пусть даже в определенной мере заимствованная из названных здесь и неназванных дисциплин, но формирующая в проблемном поле культурологии новое качество) – имеет вектор практической направленности. Вот где, на наш взгляд, одна из демаркационных линий между культурологией и не-культурологией. Культурология озабочена проблемой цели, вызвавшей те или иные явления и процессы к жизни, их смыслом. А такая постановка не может не провоцировать вмешательства в ход событий, попытки провести экспертизу наличного положения вещей, установить правила взаимодействия. В этом случае познающий и действующий субъекты совмещаются в одном лице. И в той мере, в какой познающий субъект – историк культуры или философ культуры, или даже искусствовед – способен на такое совмещение, в той мере, в какой он ощущает потребность и, в особенности, обязанность переводить знание культуры в инструментальный пласт, - в той мере он становится культурологом (совсем не обязательно при этом отказываться от научной среды, породившей его в этом качестве).

Вот почему в списках фундаментальных культурологических работ значатся лишь некоторые из представителей смежных социально-гуманитарных дисциплин, создававшие свои произведения значительно раньше, чем появилось понятие, обозначившее их концептуальные поля (такие как Н. Я. Данилевский, О. Шпенглер, Г. Риккерт, А. Тойнби, Й. Хейзинга, К. Ясперс, З. Фрейд, К. Г. Юнг, Г. Х. Ортега-и-Гассет и мн. др.). Мы хотим подчеркнуть: в каком-то смысле всю культурологию можно считать прикладным знанием. В том смысле, что в нее рекрутируется, в ней укореняется, и развивается то теоретическое знание о культуре, которое в потенциале может быть применено к окружающей действительности.

Кстати, упомянутого нами П.К. Энгельмейера то самое тяготение к проблеме цели, вызвавшей те или иные явления и процессы к жизни, их смыслу, о чем мы писали выше, говоря об особенностях культурологического подхода, выводило на практическую деятельность: он, в частности, участвовал в экспертизе изобретений, осуществляемой Императорским русским техническим обществом. Не случайно и еще одно важное предупреждение звучит в его работах: инженер-творец должен нести ответственность за результаты своей деятельности.

Логика процесса такова: культура формируется как практика жизни общества, как смысловое содержание этой жизни, как синтез внебиологических программ социальной деятельности. Это находит обобщение в рамках науки, выливаясь в теоретические модели, пытающиеся концептуализировать сложную и противоречивую природу культуры. Если набирается «критическая масса» таких моделей, которые неизбежно образуют напряженное поле взаимодействия: дополняют друг друга, имплицитно противостоят друг другу, либо открыто конфликтуют, и при этом дискуссия выходит за узкопрофессиональные рамки в общественный дискурс, то возникают условия для самоорганизации. Тогда становится важным включение в этот процесс не просто интеллектуального ресурса, но – воли, которая в открывшемся в определенный критический момент «окне принятия решений» определит, основываясь на этом ресурсе (а не исходя из конъюнктурных политических, финансовых и сугубо властных мотивов), более или менее разумный стратегический вектор развития, вектор, защищающий Номо Sapiens от трагического исчезновения.

Таким образом накопленное теоретическое знание посредством дискурса возвращается в социальную жизнь как основа для проектирования, регулирования культурно-цивилизационных процессов, выработки и корректировки культурной политики.

Разумеется, в этой схеме описана логика «идеального» процесса. Разумеется, автор этих строк прекрасно понимает, что в этой логике немало «подводных камней» и «черных дыр». Взять хотя бы фактор воли. Или качество интеллектуального ресурса. Но, как говорили классики, у нас нет других людей, и выстраивать стратегию нам приходится с теми, кто есть в актуальном наличии. Но для этого тот ресурс, который накоплен в культурологическом знании, должен был включен в поле формирования смысловой картины мира в рамках образовательных систем. Здесь важно, чтобы хотя бы не мешали.

Есть хорошая традиция среди пишущих на острые темы людей: завершать материал на оптимистической ноте. Но на днях, на очередном совещании в МГТУ им. Н.Э. Баумана декан одного из инженерных факультетов (кстати, энергетического), саркастически-радостно сообщил: «я вычеркнул вашу культурологию из учебного плана нового поколения – теперь мы сами определяем, что студентам читать».

1 Цит. по: Юревич А.В. Психологические корни экономического кризиса //http://www.ipras

2 Об этом см.: Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки по эволюционно-исторической психологии. М.: УРСС, 2007.

1 Пример принадлежит ученому и писателю сэру Артуру Чарльзу Кларку, автору книги «Космическая одиссея 2001 года». Цит. по: Лайтман М., Ласло Э. Вавилонская башня – последний ярус. Иерусалим, 2007. С. 22.

1 См. Костина А.В., Флиер А.Я. Культура: между рабством конъюнктуры, рабством обычая и рабством статуса. М.: Согласие. 2011. С. 99-120, а также работы Э. С. Маркаряна, Э.А. Орловой, Л. Уайта.

2 Костина А.В., Флиер А.Я. Указ соч. С. 119.

1 Шиллер Ф. Письма об эстетическом воспитании человека // Шиллер Ф. Собр.соч. М., 1857. Т.6. С.251-359, 265.

2 Декарт Р. Избр. произв. - М.: 1950. С. 300.

1 Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избр. произв.: Пер с нем. М., 1990. С. 733-734.

2 Russel B. The Science to save us from Science // New York Times Magazine, March 19, 1950. P.3.

3 Op.cit. P.33

1 Козловски П. Культура постмодерна. – М.: Республика, 1997. С. 34.

2 Проект Стратегии инновационного развития Российской Федерации до 2020 года //http://www.economy.gov.ru/minec/activity/sections/innovations/doc20101231_016

1 Обзор дискуссии см.: http://www.rbcdaily.ru/2011/01/11/focus/562949979523546

2 См. Лепский В. Е. Рефлексивно-активные среды инновационного развития. – М.: Когито-центр, 2010. С.93.

1 Горохов В. Г. Роль социально-гуманитарного знания в развитии новых технологий // Высокие технологии – стратегия XXI века. Материалы конференции XI Международного форума, 19-22 апреля 2010 года. – М.: ЗАЩ «ИНФЕСТ», 2010. С. 319-320.

2 См., например, Багдасарьян Н. Г. К проблеме социально-гуманитарной экспертизы технологий обеспечения безопасности населения // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности/ Под ред. Г. В. Иванченко, Д. А. Леонтьева. – М., Смысл, 2006.

1 Методологические аспекты инновационного развития России. Проектно-аналитическая записка по итогам работы КИР за 2009 год. Отв. ред. В. Е. Лепский // http://www.reflexion.ru/club/

2 См. проект Стратегии…, С.25.

3 См. Проект Стратегии…, С. 64.

4 Об укладах см. http://go.mail.ru/search.

1 См. Проект Стратегии…С.12.

1 Проект Стратегии…С.36.

2 Отдельная проблема – учителя, владеющие такими методиками. См., например, Багдасарьян Н. Г. Кто встанет за кафедру завтра? – Высшее образование в России – 2006 - № 5.

1 Писарев Д. И. Наша университетская наука // Соч.: в 4 т. Т. 2. М.: 1955-1956. С. 215.

2 Там же. С. 220.

3 Там же. С. 223.

1 Энгельмейер П.К. Технический итог XIX века, М., 1898. С. 5—6.